Все понимали, что авиасвязь нам необходима. В штабе скопилось много ценных документов, добытых у немцев. Кроме того, у нас были тяжелобольные и раненые партизаны. Их следовало отправить на Большую землю. В этот же день наиболее сведующие в авиации товарищи осмотрели поляну.
— Если срубить вот эту березу, то «кукурузнику» здесь будет раздолье, — показал рукой Лопуховский.
— И те две сосны, — добавил Евгений Крашенинников.
После долгих прикидок наша неофициальная комиссия решила, что использовать поляну для посадки самолетов можно. Мы запросили по рации Центр, а дня через два в штабную землянку вбежал Сергей Курзин.
— Ночью будет самолет! — радостно объявил он.
Лагерь зашевелился. На расчистку посадочной площадки вышли все. До вечера мы успели срубить не только березу и две сосны, но свалили и десятка три других деревьев, которые, на наш взгляд, могли помешать посадке и взлету самолета.
— Теперь здесь четырехмоторный бомбардировщик сядет, безапелляционно заявил начальник штаба Венчагов.
По краям поляны ровными рядами разложили кучи хвороста для сигнальных костров, на посадочную площадку выделили дежурных. Все подступы к поляне перекрыли заслонами на случай нападения карателей.
Около полуночи над лесом раздался знакомый рокот самолета По-2. Партизаны быстро зажгли костры, в воздух взвилась сигнальная ракета. А через несколько минут мы уже окружили приземлившийся самолет. Не выключая мотора, пилот вылез из кабины.
— Ну и площадку выбрали! На ней только вороне садиться, — сердито молвил он и велел спилить еще несколько деревьев. — Ведь я часто буду к вам летать, — уже более миролюбиво пояснил летчик Серегин.
Мы выгрузили из самолета багаж и положили туда свой. Летчик сел за штурвал, дал двигателю обороты. Машина, обдавая нас снежным вихрем, помчалась по поляне. Мы долго смотрели в звездное небо, пока не растаял гул мотора, а потом все разом бросились к оставленному на снегу багажу. Каждому хотелось потрогать его. Ведь только сегодня эти свертки находились в руках советских людей по ту сторону фронта, и они были дороги нам.
Наутро погода испортилась: небо затянуло тучами, подул сильный ветер, повалил густой снег.
Наша разведка по-прежнему действовала активно. Не дремали и подрывники. Группа, возглавляемая Виктором Соколовым, ушла на латышскую территорию, к станции Зилупе. С ним направились Василий Бертов, Василий Ворыхалов, Николай Орлов, Владимир Соловьев, Егор Молев и Петя Иванов (Зеленый).
Мы с Назаровым в целях разведки двинулись в Латвию к населенным пунктам Конгольцы и Рейки.
В группе Соколова поезд подрывал наш одноклассник — кувшиновец Василий Бертов. Из-за сильного ветра ребята услышали шум приближающегося поезда с опозданием. Когда увидели огни, Бертов бросился к рельсам, положил тол и едва успел вылезти чуть ли не из-под колес паровоза. Грохнул сильный взрыв, осветив, подобно молнии, ближние кусты и низкие тучи. Ночная тьма на мгновение расступилась. Резкая взрывная волна свалила Василия с ног, оглушила. Едва партизан сумел отскочить в сторону, как следом за ним под откос сползли черные громады вагонов, готовые раздавить смельчака — виновника крушения.
Бертов вернулся в Лоховню оглохшим, однако глаза его светились радостью. Велико было сознание превосходства над сильным врагом. Через некоторое время Василий стал слышать.
Разгулялась февральская метель. Занесло все пути и дороги. Передвигаться без лыж стало невозможно. У нас их и не было, поэтому мы дней пять сидели в бездействии. Беспрерывно сыпавший снег так замаскировал наши землянки, что их можно было обнаружить только по курившемуся из труб дыму. Чтобы уберечь от разыгравшейся стихии лошадей, мы, борясь со снегом, срочно принялись мастерить из еловых ветвей трехстенный навес.
В долгие зимние вечера в теплых и уютных землянках, коротая время, рассказывали, пели, мечтали о будущем. Любой разговор всегда сводился к послевоенному времени. Все жаждали жизни мирной. И на этот счет суждения были разные. Кое-кто рассуждал легко и просто: вот кончится война, и начнется беззаботная, веселая жизнь — хлеба будет вволю, сбросим «кирзуху», наденем модные полуботинки и будем щеголять в них по гостям.
— Не так-то легко сбросить сразу кирзовые сапоги, — говорила разведчица Тася Васильева. — В них еще немало придется топать, чтобы одолеть разруху.
— Ничего, Тасенька, справимся. Года не пройдет, как ты наденешь модельные туфельки на высоком каблуке и зафорсишь перед ребятами, — говорил, симпатизируя ей, Евгений Крашенинников.
Положив руку на плечо Тасе, Евгений тихо с улыбкой запел:
Родному сердцу все же нипочем.
Пройдет война, залечим раны,
И снова жизнь у нас забьет ключом!
— Нет, друзья, вы слишком большие оптимисты и рассуждаете по-сказочному, — не соглашалась Тася. — Вы видели, во что превратили фашисты наши города? Взять хотя бы Великие Луки или Ржев. Там же сплошные развалины, ни одного целого дома. А сколько таких городов?!
— Построим, если дружно возьмемся за дело, — сказал Евгений Луковников.
— Вот именно, если дружно возьмемся и по-честному, — вставил пулеметчик Леша Павлов.
С места поднялся Георгий Богданов:
— Вот здесь кто-то говорил, что после войны будет ходить в гости в модных ботинках. А кто их сделает, эти ботинки, из чего? Чем угощать будут тебя, из каких запасов? Давайте рассуждать реально: чтобы жить в раю, сначала нужно его построить. И строить новую жизнь придется нам с вами, — говорил политрук.
Каждый знал о тяжелых ранах, нанесенных войной нашей стране, и о том, как трудно будет залечить их. Но у всех была полная уверенность в том, что советский народ, руководимый Коммунистической партией, сумеет вывести свою Родину на путь радости и счастья. Иначе быть не могло. Здесь не лишним будет сказать, что наши ребята, оставшиеся в живых, внесли посильный вклад в трудовую жизнь страны. Георгий Богданов, Юрий Козлов, Сергей Курзин, Виктор Соколов стали кандидатами наук. Многие стали офицерами Советской Армии, строителями, врачами, квалифицированными специалистами.
За эти дни, пока бушевала вьюга, немало было спето песен. Соберутся ребята в кружок и начинают:
Утречком ранним, гостем нежданным
Кто-то вернется домой,
Варежки снимет, крепко обнимет,
Сядет за стол с тобой…
Песни любили все. С ними легче шагалось по суровым дорогам. Песни были жизненные, связанные с войной. И у каждого партизана имелась своя любимая. Наш лучший запевала — кудрявый добродушный паренек из Вышнего Волочка Федя Шилин почти всегда пел песню «Облака, разорванные в клочья». Его звонкий, задорный голос частенько доносился вечерами из землянки:
Может быть, вдали за полустанком
Разгорится небывалый бой.
Потеряю я свою кубанку
С молодой кудрявой головой…
Георгий Богданов и Виктор Соколов с большим мастерством исполняли «Бородино»:
Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром.
Французу отдана!..
Хор с чувством подтягивал.
…И молвил он, сверкнув очами,—
продолжали солисты.
Партизаны дружно подхватывали:
«Ребята! Не Москва ль за нами?
Умрем же под Москвой!
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в бородинский бой!
Эти Лермонтовские строки об Отечественной войне 1812 года звучали и в наши дни патриотическим гимном.
Песни были у нас на вооружении. Очень часто не только попавшие в оккупацию люди, но и враги наши слышали грозные напевы народных мстителей.
Помню, зимой 1943 года мы проходили мимо большого вражеского гарнизона. Стояла тихая морозная ночь. Кто-то предложил спеть: «Пускай все слышат!» Мы запели «Священную войну»:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Мощное многоголосое эхо разносилось по округе, нарушая и без того неспокойный сон оккупантов.
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отродью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война…
Позже нам рассказывали о переполохе у немцев, который поднялся в селе.
Подчас такие сцены действовали на врага сильнее партизанских пуль. Само близкое присутствие партизан возле коммуникаций, баз и гарнизонов противника накаляло нервы гитлеровцев до предела, и сон у них был тревожный.
Так берут «языков»
Добыть «языка» несложно, если операция хорошо продумана и подготовлена. И методы при этом применяются самые разные, порой даже юмористические.
Забавную историю рассказал нам однажды политрук взвода из отряда Рыбакова Мартын Мартынович Валлас.
Их взводу дали задание добыть «языка». Долго думали, как это сделать. И вот Саша Марченко предлагает командиру взвода Токареву:
— Пошлите нас с Сергеем Севрюковым.
— Ну и как вы возьмете «языка»?
— А так, — ответил Саша. — Я сам из Логунов. Там сейчас фашистский гарнизон. В стороне от деревни, у самых кустов, стоит сарай. Мы с Сергеем ночью проберемся туда, а на рассвете, когда время петухам петь, он и проявит свой талант. Не может быть, чтобы немцы не клюнули на такую затею.
Все во взводе знали о способности Севрюкова имитировать с большим искусством крик петуха. Командир предложение Марченко принял, а в помощь ему и Севрюкову назначил еще и Михаила Горбунова.
Ночью партизаны дошли до Логунов, пробрались в сарай и стали ждать. На рассвете на крыльцо одной избы вышел в нижнем белье гитлеровец. И сразу же Севрюков прокричал по-петушиному. Через некоторое время в ближних деревнях ему ответили петухи, но фашист все свое внимание сосредоточил на сарае. Затем шмыгнул и избу и вскоре появился, надевая на ходу френч. Озираясь по сторонам, фельдфебель приблизился к сараю, открыл ворота, а партизаны ему: «Хэнде хох!»