Мы пропускаем айзсаргов. Их всего семь человек. Они проходят мимо, не замечая нас. Но вот шаги удаляются, и мы идем дальше. Отряд, скрываясь за домами, выдвигается на исходный рубеж.
Два часа ночи. Пора начинать. Даем дружный залп из пулеметов и автоматов. Через некоторое время ответным огнем бьет проснувшаяся застава. Оттуда злобно строчат пулеметы. Нам приходится залечь.
В этот момент с восточной стороны вступают в бой наши товарищи. Оттуда доносится партизанское «ура».
От зажигательных пуль загорается одна из построек за колючей проволокой. Айзсарги бросаются тушить огонь, но мы не даем им этого делать. Пламя жадно пожирает сухие доски и вскоре перебрасывается на казарму. В стане врагов паника. Меткие партизанские выстрелы и пожар заставляют фашистов искать спасения. Они скапливаются возле главных ворот, намереваясь прорваться к реке Зилупе, что в переводе на русский язык значит Синяя. Вот один из них бежит к прибрежным кустам. Огонь из автомата — и айзсарг валится в снег. Другие не решаются следовать его примеру.
Со стороны Конгольцев доносятся разрывы гранат. Там полыхает огромное зарево. Это отряды Дмитрия Халтурина ведут бой с гитлеровцами.
Гарнизон заставы уничтожен. Продукты для похода в Белоруссию отвоеваны. Но достигнуто это дорогой ценой. Потерял свою кубанку с молодой кудрявой головой песенник и боевой товарищ Федя Шилин. Ранен в бедро помощник комбрига по хозяйственной части Матвеев. Его нога распухла, почернела, и через несколько часов Иван Иванович Матвеев умер от заражения крови. В отрядах Халтурина погибло трое бойцов.
На другой день мы хоронили погибших. Для могилы выбрали самое лучшее место — на небольшой полянке, под двумя могучими соснами. Стояла торжественная тишина. Падали редкие снежинки на обнаженные головы партизан и холм свежей земли.
Товарищи из Себежа сообщили о готовящейся против нас карательной экспедиции. Немцы разрабатывали продуманную операцию под названием «Пробуждение весны». Мы стали поторапливаться к походу в Белоруссию. В течение трех дней закончили свои дела по разведке, хозяйственники напекли в дорогу хлеба, насушили сухарей и закоптили много свинины. Копченость, правда, получилась не первого сорта, но есть можно. Копченое мясо шутники прозвали «гужами». И не без основания: оно было нарезано длинными узкими полосками и тянулось, как сыромятина.
Накануне похода разведчики донесли, что немцы занимают ближайшие деревни. Весть о карательной экспедиции подтвердилась. К этому времени бригада Гаврилова ушла под Опочку, а Самсонс повел своих бойцов в Латвию. Мы тоже ночевали в лесных землянках последнюю ночь. Утром со стороны Козельцев донеслась ружейная стрельба. Через некоторое время выстрелы послышались еще с двух направлений: со стороны деревни Брод и от Опросова. Разведка доложила о передвижении противника. Комбриг приказал мне выдвинуться с отрядом к Лубьеву и во что бы то ни стало задержать карателей до темноты.
Мы быстро преодолели небольшое расстояние и вскоре заняли приготовленные ранее позиции близ сожженной деревушки. Только на днях мы отбивались здесь от карателей и вот они снова пожаловали сюда. От Лубьева к нашему лагерю петляла основная наезженная дорога. Ее нужно было прикрыть. Мы быстро рассредоточились меж сосен по обеим сторонам зимника и замаскировались. Перед нами белела открытая двухсотметровая поляна. По ней как раз и пролегла дорога. За поляной темнел кустарник. Оттуда мы ждали противника. Никто из нас не двигался, стараясь не упустить нужного момента. То в одной, то в другой стороне слышались пулеметные и автоматные очереди, но возле нас было тихо. Думалось: неужели нас обходят? Время перевалило уже за полдень, когда мы заметили гитлеровцев. Они осторожно пробирались по кустарнику к поляне. Ясно, что это была лишь разведка. Мы молчали.
Неожиданно от них вскочил вспугнутый заяц и бросился в нашу сторону. Косой подбежал вплотную к нам, сделал настороженную стойку, повел длинными ушами и пустился наутек опять к немцам. С их стороны раздалась короткая очередь, и раненый зайчишка долго трепыхался в снегу. Подобрать его немцы не осмелились.
Время шло, но основные силы карателей не появлялись. Они, очевидно, заняли исходные рубежи и готовились к утреннему большому наступлению.
— Пусть завтра посмотрят пустые землянки, — говорил Николай Орлов.
— Им в страхе дня два придется пробираться туда. За каждым деревом будут мерещиться партизаны, — рассудил Борис Ширяев.
На землю опустился вечер. Наконец пришли связные от начштаба Венчагова.
— Бригада на марше, можно сниматься, — сказали они.
Мы прошли по санной дороге через невысокий сосняк к своему аэродрому. Всего два дня назад улетел отсюда наш самолет. Ему незачем теперь прилетать в Лоховню и расчищенная нами площадка навсегда останется лишь поляной, которую, быть может, после войны колхозники вспашут и засеют хлебом. Мы невольно остановились. Богданов обернулся в сторону лагеря и громко сказал:
— Прощай, штадт Лоховня!
Здесь уместно сказать, что после войны наш поэт партизан Виктор Хомяченков сочинил прекрасные слова для песни:
Лоховня, ты моя Лоховня,
Ты, наверное, помнишь меня,
Как в разведке порой ночной
Обнималася смерть со мной…
Эту песню поют теперь многие.
Колонна миновала аэродром, втягиваясь в густые заросли кустарников. Вместе с нами в Белоруссию шел отряд Заритовского. Сам Григорий лежал раненый на одной из повозок. Предстояла трудная и опасная дорога. Враг занял все ближние деревни и коммуникации, поэтому приходилось двигаться по бездорожью. Всюду то здесь, то там разливался заревом мерцающий свет осветительных ракет. Каратели отпугивали партизан.
Колонну вел недавно откомандированный к нам из бригады Марго боевой командир Иван Степанович Бабанин. Он хорошо знал местность.
Главная наша забота — благополучно перейти железнодорожную линию на участке Себеж — Зилупе. Мы знали, как сильно охраняют ее немцы, и поэтому беспокоились: ведь с нами было несколько повозок с больными и ранеными. До железной дороги — около двадцати километров. Мы двигались осторожно, минуя населенные пункты.
Перевалило за полночь, когда колонна уткнулась в шоссе Заситино — Мигели. До железной дороги — один километр. Остановились, чтобы осмотреться и подумать, как лучше перейти линию. Вражеские гарнизоны Мигели и Дылново расположены у самого полотна, в восьмистах метрах друг от друга. Пройти между ними не так просто. Ночь светлая, морозная, подходы открытые: чистое поле. В ночной тишине далеко слышен каждый шорох.
Советуемся и решаем ждать поезда. Под его шум легче подойти к железной дороге. Время третий час ночи. Кругом стоит тревожная тишина, лишь изредка донесется близкий хлопок ракетницы, и снова все молчит. Мы лежим на возвышенности, и нам хорошо видно, как в той и другой стороне железная дорога освещается мерцающим светом осветительных ракет. Порой они слабо светятся далеко-далеко, а иногда яркий свет вспыхивает совсем рядом, давая знать, что немцы близко. Все молчат. Каждый старается первым уловить шум паровоза. Одни лошади беззаботно хрупают сено. Безмолвное звездное небо хранит печать унылой таинственности. Ждать томительно и холодно.
Наконец со стороны станции Зилупе доносится паровозный гудок.
— Приготовиться! — звучит команда.
Издалека слышен шум идущего поезда. Выдвигаем вперед заслон из автоматчиков. Они первыми должны достигнуть железной дороги и пропустить бригаду через линию. Грохот приближающегося поезда нарастает с каждой минутой, и шум его настойчиво разливается по безмолвным окрестностям.
— Вперед! — командует Назаров.
Возницы хлещут лошадей, партизанская колонна спешит к линии. По сторонам движутся боковые заслоны. Мы не идем, а бежим по крепкому мартовскому насту. Справа видны приближающиеся огни паровоза. Они быстро перемещаются в нашу сторону. Мы устремляемся им наперерез. Шум и грохот поезда заглушает топот многочисленных ног, бряцание оружия, скрип повозок. Мы хорошо видим справа и слева неприятельские гарнизоны, и немцы тоже наверняка видят нас на голом снежном поле.
Со взводом автоматчиков бегу в голове колонны. Рядом со мною Павел Поповцев, Виктор Соколов, Эдуард Талин, Николай Ершов, Василий Бертов, Иван Хабаров и другие партизаны. Нам видно, как штурмовая группа наших бойцов уже ломает, валит на землю снегозадерживающие щиты, расчищает дорогу обозу. Темная лента вагонов, лязгая колесами на стыках рельсов, пробегает мимо. Не теряя времени, передний заслон выскакивает на железнодорожное полотно и там неожиданно сталкивается лицом к лицу с немецким патрулем. В воздухе повисает осветительная ракета, слышатся крики, стрельба из автоматов. Гитлеровцев немного — человек десять. Некоторые из них успели залечь и свирепо отстреливаются.
Караульная служба Мигелей и Дылнова, заслышав стрельбу, подняла тревогу. Оттуда веером взлетают ракеты, слышатся выстрелы. Мы спешим на помощь заслону. С ходу бьем по вражеским солдатам. У самого уха оглушающе ударил пулемет. Это Вася Беценко стоя выпустил очередь по врагу.
— Переправить обоз! — раздается голос комбрига.
Но это не так просто. Крутая двухметровая насыпь — немалое препятствие на пути обоза. Кони скользят, падают, разрывая упряжь и ломая оглобли. При всем нашем старании мы вынуждены все же оставить под откосом двое саней. Раненых быстро, но бережно переносим на другие подводы. Над головой чаще начинают посвистывать вражеские пули. Тем временем обоз переваливает через железнодорожный путь. Боковые заслоны, ведя перестрелку с гитлеровцами, тоже переходят линию. Впереди лес. Позади нас огромный фейерверк ракет. Всполошенные немцы ближних гарнизонов палят из оружия.
— Главная преграда преодолена, ворота в Белоруссию открыты, — говорит Бабанин, наш ведущий.
Около часа идем лесом вдоль латвийской границы и там случайно натыкаемся на пограничную заставу айзсаргов. Может быть, обошлось бы без перестрелки, но один из наших бойцов случайно выстрелил. Залаяла сторожевая собака, взвилась осветительная ракета, и сразу же полоснула пулеметная очередь.