Потом с легким скрипом металлическая дверная ручка начала медленно поворачиваться. Шель затаил дыхание и сжал кулаки.
Отворившаяся дверь прижала его к самой стенке. Темная фигура прокралась по комнате, остановилась перед кроватью и после минутного колебания вцепилась растопыренными пальцами левой руки в то место, где, по ее расчету, должна была находиться глотка спящего. Правая рука описала в воздухе дугу и вдруг в неуверенности остановилась. Человек сделал несколько торопливых движений в поисках своей жертвы и, поняв, что его обманули, стремительно отскочил на середину комнаты. В тот же миг Шель двумя прыжками пересек разделяющее их пространство и схватил негодяя за горло.
Незваный гость, застигнутый врасплох неожиданным нападением, попытался вырваться. Осознав тщетность своих усилий, он внезапно согнулся, увлекая журналиста за собой, потом резко выпрямился и, откинув голову, ударил его макушкой в рот и подбородок. Шель почувствовал соленый вкус крови, текущей из рассеченной губы. Воспользовавшись его минутным замешательством, нападающий ловко вывернулся из тесных объятий. От сильного удара в живот у поляка перехватило дыхание.
Шель со стоном скорчился. В мозгу мелькали отрывочные воспоминания о некогда известных ему приемах. Тем временем бандит, закинув правую руку ему за шею, левой схватил себя за сгиб руки и сдавил противнику горло. Превозмогая раздирающую черепную коробку боль, Шель поймал большой палец противника и резко отогнул его книзу. Сжимающие его объятия мгновенно ослабели. Тяжело дыша, журналист попытался овладеть собой.
Привыкшие к темноте глаза заметили, как согнувшийся в три погибели противник, шаря вокруг себя руками, что-то разыскивает на полу. Шель прыгнул вперед и почти вслепую ударил его кулаком в висок. Тот охнул и опустился на одно колено, однако тут же ловко, как кошка, вскочил на ноги. В течение нескольких секунд они стояли друг против друга, с трудом переводя дыхание.
В это мгновенье луна осветила комнату, и Шель узнал в нападающем водителя такси. И тут он вспомнил один прием, которому научил его поручик «командос». Он неуверенно сделал полшага вперед. Нойбергер бросился в атаку. Склонив голову вбок, Шель уклонился от приближающегося к нему кулака и, оказавшись у немца под самым носом, снизу вверх ударил его коленом. Нойбергер переломился пополам, словно складной нож. Воспользовавшись этим, Шель ударил ребром ладони по склоненному затылку. Среди «командос» этот удар был известен под названием «усмирение кролика»; он мог оказаться смертельным, если его наносили изо всех сил. Немец с глухим стоном повалился на пол.
В воцарившейся тишине слышно было только громкое сопение. Драка продолжалась не более двух минут. Никто из обитателей дома не мог ничего услышать.
Шель с минуту разглядывал лежавшего, потом повернул выключатель. После нескольких часов, проведенных в темноте, свет ослепил его.
В эту секунду Нойбергер вскочил и, оттолкнув растерявшегося журналиста, бросился к двери. Мгновенье спустя по лестнице загрохотали торопливые шаги. Хлопнула дверь.
Шель отбросил мысль о преследовании. Он был слишком измучен и, кроме того, сознавал, сколь бессмысленно вступать в единоборство с организованной группой. Под столом чернел какой-то продолговатый предмет. Журналист нагнулся и поднял массивный французский ключ: взвесив тяжелый инструмент в руке, он положил его на подоконник.
— Интересно, как они собирались объяснить этот «несчастный случай»? — пробормотал он себе под нос и, подойдя к умывальнику, опустил лицо в таз с водой. Холодная вода отрезвила его. Шель смыл кровь с распухших губ, растер ноющее горло. Потом уселся за стол, подперев голову руками, и стал ждать, пока силы вновь вернутся к нему.
Стараясь ступать как можно тише, Шель спустился на первый этаж и огляделся при свете спички. Телефон стоял в маленькой нише в стене. Он набрал номер 95-16.
Джонсон немедленно поднял трубку.
— Алло?
— Ничего не вышло, Пол, — вполголоса сказал Шель.
— Алло? Кто говорит? Где ничего не вышло?
— Это я, Ян. Целый и невредимый. Твой посланец не выполнил задания.
— Чей посланец? Какое задание? — закричал американец.
— Водитель такси. Он очень спешил и не успел представиться. Я думаю, что полиции — если мне удастся найти настоящих полицейских — нетрудно будет его разыскать.
— Ты несешь какой-то дикий вздор! Но мне бы хотелось поговорить с тобой, пока ты не наделал очередных глупостей. Я буду у тебя через несколько минут.
Шель вернулся к себе и прилег на кровать. Спустя пятнадцать минут перед домом остановился автомобиль.
Быстрые шаги, стук в дверь.
— К счастью, я еще не спал, — начал прямо с порога Джонсон. — После твоего ухода к нам заглянул комиссар Визнер. Беседа затянулась до глубокой ночи.
— Он, наверное, вышел за несколько минут до моего звонка?
— Да, а почему ты спрашиваешь?
— Превосходное алиби для тебя.
Взгляд Джонсона упал на лежащий на подоконнике ключ. Он закусил губу. Потом снял шляпу, бросил ее на кровать и сел.
— Поскольку ты не сомневаешься в моей виновности, не стоит больше ничего скрывать. Впрочем, ты для меня не представляешь никакой опасности.
— Не забывай, что перед тобой не изможденный и запуганный Леон.
— С тобой я тоже сумею справиться! — бросил Джонсон.
— Глупейшее заблуждение. Твои угрозы ничего не стоят. Ты зашел в тупик и прекрасно отдаешь себе в этом отчет.
— Это мы еще посмотрим! На таких, как вы, всегда находится управа. Ты совершил большую ошибку, попытавшись вступить со мной в борьбу. Игра не стоила свеч.
— Это относится ко мне или к тебе?
— Твоим бредовым вымыслам никто не поверит. Завтра все войдет в свою колею. Я останусь помощником прокурора, человеком уважаемым и заслуживающим доверия, а ты — нежеланным гостем из-за железного занавеса.
— И у тебя хватит наглости продолжать отпираться?
— Перед тобой — нет. Ты не в счет. А никто другой в этот бред не поверит.
— Это покажет завтрашний день.
Наступило недолгое молчание. Джонсон устало провел рукой по глазам. Шель внимательно следил за ним.
— Почему ты убил Леона? Американец быстро поднял голову.
— Он должен был умереть.
— Почему же, черт возьми? Почему?
Джонсон пожал плечами. Он казался очень утомленным и почему-то напомнил Шелю того Джонсона, с которым он провел незабываемые дни в засыпанном подвале.
— Почему? Так сложились обстоятельства. Пять лет назад появился Менке. Несмотря на то, что он сильно изменился, я узнал его холодные бесцветные глаза. Прижатый к стенке, он не стал отпираться. Я хотел немедленно передать его в руки полиции, но после продолжавшегося несколько часов разговора изменил свое намерение. И не только намерение. Менке просидел бы несколько лет, а мне бы осталось наслаждаться полученным удовлетворением. Благодарю покорнейше! Ведь каждый из нас мечтает вырваться из рамок однообразной повседневной жизни. Менке указал мне новые возможности. В наших краях осело немало таких типов, как он. Все они скрывались под чужими именами, и почти все занимали неплохое положение. Менке знал кое-кого из них… Дай мне воды.
Шель наполнил стакан и протянул его Джонсону.
— Это он предложил создать своего рода организацию. Работая в прокуратуре, я мог гарантировать этим людям спокойную жизнь и предупреждать их о возможной опасности. Да что тут долго рассказывать — получаю я за это немало. Через несколько лет брошу все и начну новую жизнь в Америке. Только идиоты вкалывают, чтобы получить возможность в старости жить на пенсию.
— А Грубер?
— Грубер был связан только с доктором. О моем участии он ничего не знал, хотя, видимо, догадывался, что существует кто-то там, «наверху». Получаемые от доктора поручения он исполнял безупречно. Лишь история с чемоданом что-то перевернула у него в голове. К счастью, он не знает, кто в действительности давал ему задания. Наша организация действует четко; Груберу придется понести наказание.
— Чрезвычайно интересно! — вставил Шель.
— Не думай, что тебе удастся в чем-нибудь нам навредить. Нас слишком много, мы есть повсюду. Я узнал о твоем приезде в Гроссвизен, как только ты сошел с поезда. Мне был известен каждый твой шаг, почти каждое слово.
Шель слушал очень внимательно, стараясь как можно точнее все запомнить.
— Леон Траубе, — спокойно подсказал он.
— Леон вначале поверил мне свою тайну, но не захотел прислушаться к разумным советам и начал разглашать такие вещи, которые следовало держать при себе. Вначале я не придавал этому значения, но постепенно его настойчивость стала меня беспокоить. Он был безумцем и к тому же составлял меньшинство — в одном лице…
— Тот факт, что он был в меньшинстве и даже остался один, не равнозначен безумию. Существует правда, и существует ложь. Не обязательно быть маньяком, чтобы добиваться правды, даже несмотря на все ваше превосходство.
— Ба, понятие правды — вещь весьма относительная. Мне тоже несладко пришлось в немецком концлагере. Я проклинал немцев, их чванство, беспощадность, жестокость. Потом был Нюрнберг — и что же? Самых страшных преступников ждала мгновенная смерть, кое-кто провел по нескольку лет в комфортабельных тюрьмах. Большинство из них уже на свободе и занимают немаловажные посты. А тысячи других, так называемое правосудие не настигло и уже никогда не настигнет. Некоторые прошли проверку и были реабилитированы — можно подумать, что их грязные грешки представляли собой сыпь, которую стоило только помазать мазью, чтобы она исчезла. После войны эсэсовцы уничтожали татуировку, обозначавшую их группу крови, а сегодня? Оглянись по сторонам. Железный крест, вытатуированный нуль, рыцарские кресты — все это в большом почете. Правда стала ложью, Ян. — Американец встал и принялся шагать по комнате.
Шель раздумывал, какую цель преследовал Джонсон своей тирадой. Может быть, он хотел перевести разговор на другую тему и вернуться к тому завуалированному предложению, которое он сделал при их первой встрече в «Красной шапочке»? А американец тем временем продолжал: