Нет, тогда нам, пережившим лютую перестроечную бескормицу, казалось, что всё вполне годно. А потом одна буква в определении поменялась. На «в». Особенно когда в Саянске новая куриная фабрика как следует разогналась.
Я со скепсисом уставилась на нездорово раздутые куриные ляхи. Ещё и желтоватые какие-то, фубля…
— А других вариантов нет?
— Есть цельные курочки.
— Это которые синие, пешком из Ангарска шли?
Расхожая местная шуточка. Была тогда. Ангарская птицефабрика одно время тоже загибалась и поставляла на прилавки почти исключительно престарелых несушек, совершенно синих и чудовищно жилистых. Я однажды такую четыре часа варила, и она всё равно осталась жёсткой…
Продавщица даже бровью не дрогнула. Судя по всему, ситуация была уже не столь печальной.
— Такие тоже есть, бульонные. Но есть и нежёсткие тушки. Цыплята. Дать?
Мы с Анной переглянулись, она слегка пожала плечами.
А! Чё мяться-то?
— Давайте.
Попробуем, раз уж других вариантов нет.
ДНИ ЗАВАЛА
Приволоклись с сумками в клуб — а под дверью уже человек стоит, ручку дёргает.
— Пять секунд, — говорю, — сейчас всё будет!
Зашли — на плите обе кастрюльки крышками брякают!
— Чур я чай завариваю, — сразу сузила возможность катастрофы я и кивнула посетителю, — Вы присаживайтесь, фотографию доставайте, глазом не успеете моргнуть, как мы вам всё оформим в лучшем виде!
Часам к шести пришёл Вовка, поел и объявил мне, что плитку в туалете пойдёт доклеивать, одна стенка осталась. Ну и правильно, а то что туалет, что ванная наполовину сделанные стоят. Хочу уже нормальной человеческой жизни, а не чапать через весь клуб в детский санузел, чтоб помыться (там есть кабинка с ванной, на случай всяких детских неожиданностей).
Весь вечер подходил народ, у нас часам к восьми центр города (очень торная улица Урицкого, например, окрестности Центрального рынка и Шанхайки) уже совсем пустеют, но сегодня с окрестных домов люди шли и шли. Не знаю, выйдут ли они на шествие или просто решили воспользоваться моментом (и, будем честны, халявой) и распечатать большие фотки своих дедов. Да и пусть хоть так, мне не жалко. Правда. Александра Фёдоровича вот только завтра с утра озадачить надо, а то у меня всего три пачки фотобумаги осталось.
Поразмыслив, я пришла к умозаключению, что завтра, скорее всего, готовка будет ещё более проблематичной. Тынденцыя (ну нравятся мне вот такие лингвистические приколы от Праттчетта, и не только от него) она прям невооружённым взглядом видна. Завтра будет много народу. А восьмого — вообще обвал. Значит, что? Значит, сварить надо с вечера, логично же!
Ну всё, пошла варить…
7 мая 1996, вторник.
Если выкинуть разъезды, день был почти как понедельник. Много народа, суета и прочее. Посыльные приходили, припёрли ещё фотобумаги (и это хорошо, я уж думала, на простой «снегурочке» печатать придётся). Привезли, кстати и знамя, даже два. Одно — копию Знамени Победы. То, что с белыми буквами в четыре строки: «150 стр. ордена Кутузова II ст. идрицк. див. 79 С. К. 3 У. А. 1 Б. Ф.» (150-я стрелковая ордена Кутузова II степени идрицкая дивизия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта) — штурмовой флаг, который над Рейстагом в сорок пятом подняли Егоров и Кантария. Второе — тоже красное, с георгиевской лентой, орденом Победы и надписью «9 мая». Это, понятное дело, никакое не официальное, просто памятное. А подготовленные портреты героев Иркутска в рамочках наоборот — забрали.
Знамёна мы поставили в нашем «офисе», под присмотром, чтоб не спёрли. Так классно сразу стало, торжественно!
Вечером (совсем вечером, после курсов, ужина и трёх часов уединения в крошечном замкнутом помещении) Вова представил мне будуюсчий туалет — пустую комнатушку-коробочку с выпусками разных (больших и маленьких) труб.
— Ну класс! Теперь дождаться, пока оно всё капитально просохнет — и можно белого друга устанавливать.
— Завтра ванной займусь. Там две больших стены осталось.
— Знаешь что, давай-ка пару вечеров паузу возьми, а? Отдыхать тоже надо.
«Вихатной», как в том распространённом меме.
— Я подумаю, — сурово ответил Вова.
Давить на него и уговаривать в такой ситуации просто бесполезно. Сделает всё наоборот и упашется до посинения, это мы уж проходили…
Восьмое мая, в точности с предсказаниями, в нашем клубе состоялось локальное столпотворение. К вечеру я устала просто как маленькая собачка. Но как-то мы всё это пережили, и слава Богу.
Уже засыпая, я подумала, что надо было бы позвонить, договориться, чтобы событие как-то осветили по центральному телеканалу, чтоб прозвучало и зацепилось за «сознание народа», тысызыть. Не сообразила вовремя, эх.
А вот завтра…
40. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА ПРОЙДЕНА. Я НАДЕЮСЬ
ДЕНЬ ПОБЕДЫ!
Утро я встретила с колотящимся сердцем. Получится ли? И как оно получится?
Прямо спозаранку в клуб потянулись наши рулевики. Где-то в десять должны были начать перекрывать движение транспорта по центральным улицам, так что собирались мы пораньше, к восьми. Все уже в форме, красота! Девчонки засели в одной из раздевалок, заплетали косички тем, кто сам не справлялся — модные ещё «колоски» и «дракончики». Парни сделались все как на подбор суровы, вели какие-то важные мужские разговоры и периодически ходили курить в дальний угол двора.
В десять тридцать мы прилепили на дверь записку: «Все ушли на Бессмертный полк!» — чтоб никто зря не ломился, взяли портреты своих ветеранов, знамёна и пошли на Урицкого. Улица Дзержинского оставалась открытой для проезда. Движение тут всегда медленное, и из ползущих мимо машин в нашу делегацию тыкали пальцами, махали, сигналили и даже кричали что-то приветственное. И чем дальше, тем активнее!
Короче, к точке сбора мы подошли уже взбодрившиеся, в приподнятом настроении. Урицкого — улица торговая и традиционно непроезжая. Нет, теоретически тогда запрещающих знаков не было, но проезжающую машину я видела ровно один раз в жизни.
Сейчас она была изрядно заполнена, и какие-то мужчины с мегафонами объясняли порядок движения. И огромная площадь перед ТК, не застроенная ещё никакими павильонами, тоже была заполнена до краёв! Я так поняла, разные школы и всякие там институты подходили не все враз, а как-то с растяжкой по времени. Но были ещё и прочие «вольные» граждане, которых было не так уж и мало. Как мне потом сказали — по местным новостям оповещали и приглашали всех. Я просто не смотрю же…
Да уж, искать здесь своих — должно быть, безнадёжное дело. Хотя…
— Папа, приве-е-е-ет! — я изо всех сил замахала отцу, стоящему посреди довольно большой и очень пёстрой группке на другой стороне улицы, и он меня увидел, замахал в ответ. И вместе с ним во много голосов закричали, замахали руками… ой, сколько ж там родни! И, похоже, с музыкалки преподы пришли. И борцы. Они стояли чуть особняком и, мне показалось, держались несколько скованно. Ну, да. Сложновато, наверное, участвовать в общественном (почти в социалистическом, в нашем обыденном понимании) мероприятии, когда привык считать себя асоциальным элементом. Однако же, мужики были полны решимости.
Останавливаться было совсем некогда, я помаячила своим, мол «там увидимся», и мы завернули на Урицкого.
Боже, как хорошо, что не я этим всем занимаюсь! По большому счёту, функция нашей группы свелась к тому, чтобы пройти следом за сводным отрядом «постовых» (почётный караул школьников у Вечного огня, я рассказывала), которые несли портреты героев Советского Союза.
Подъехали два пазика (автобусы такие), из которых вышли около тридцати бодрых нарядных ветеранов, вокруг них построились знакомые мне по старой жизни артисты из Театра народной драмы — молодые все, едрид-мадрид! — кто-то торжественно объявил начало шествия, заиграл «День Победы»… Мы шли почти в самой голове колонны, кричали ура и пели вместе с гремящими колонками. Тогда не надо было раздавать листочки с текстами, все слова были вшиты где-то глубоко в подкорку — просто потому, что ты слышал эти песни с детства. Сами считайте, тем, кто родился даже в восьмидесятом — вовсю СССР был — едва исполнилось шестнадцать.
Я, например, помню, как восторгала меня Гурченко. Шла по ТВ целая программа, в которой она пела песни о войне — на затемнённой сцене, на которой из всего реквизита был единственный стул. Я мелкая была, лет пять. Помню, как просила маму звать меня, если по телевизору будут показывать «тётеньку, которая поёт на стуле».
Так что, когда включалась «Три танкиста» или «Едут-едут по Берлину наши казаки», а уж тем более «Катюша» — пела вся улица!
И хорошо, что я взяла с собой платочек, потому что я, конечно же, ревела.
Весь двухкилометровый путь мы преодолели где-то минут за сорок — надо же понимать, что пожилые ветераны не все могут идти слишком быстро. На Сквере их сразу усадили в некое подобие ложи, артисты из ТНД быстренько взобрались на сцену, и начался концерт. По углам Сквера стояли полевые кухни, вокруг которых потихоньку начал циркулировать народ. А Бессмертный полк всё шёл и шёл. Я, конечно, надеялась на школы и вузы, но не думала, что их окажется так много.
Мы отошли чуть в сторону, собравшись кружком вокруг наших знамён, и начали обсуждать — куда бы нам пойти.
— Кашу-то солдатскую пойдём пробовать? — спросил кто-то из девчонок.
— Конечно, ты что! — ответил кто-то, и тут из-за наших спин раздалось:
— А вот с этих ребят, собственно, всё и началось!
Я развернулась на каблуках, чтобы обнаружить практически перед носом объектив. Оператор обвёл нашу компанию — я так понимаю, крупно — и немного отступил назад. Товарищ Беловестных Александр Фёдорович, собственной персоной, явно… хвастался нами, что ли? И понятно, кому. Губера Ножикова я помню. Хороший мужик, между прочим, кто бы что ни говорил. Из строителей-энергетиков. Первый избранный губернатор Иркутска и, кстати, первый избранный губернатор на всей территории РФ в принципе. Причём он сам предложил выборы. И народ его поддержал тогда почти как Путина в две тыщи восемнадцатом. Потому что Ножиков — работал. И против участия призывников в чеченских войнах он с Ельциным боролся. И за Иркутскэнерго. И вообще за людей и за регион горой стоял.