Слегка почувствовала себя буржуинкой.
Честно говоря, я немножко очковала, что за время моих гуляний родственники приехали с дачи и встретят нас недоумёнными лицами. Но дома было тихо. Учитывая, что последние пятнадцать лет ко мне навстречу выбегали какие-нибудь собаки, а потом и кошки — непривычно было, шопипец.
Да и обуви нет, в коридоре полнейшая пустота.
Я заглянула в зал:
— По ходу дела, мои ещё на даче.
Поймала в зеркале Вовкин взгляд. Ну вот как у него так получается смотреть, что снизу начинают накатывать жаркие волны? Смутилась.
Блин. Ну, вот как?
Я поспешно скинула обувь, ткнула в двери:
— Тут туалет, тут ванная. Там кухня. Китель на вешалку повесить можно или в зале на стул. Милости прошу, — и заскочила в ванную. Критически осмотрела себя в зеркало. Нда. Если и дальше так дело пойдёт, я буду как Аврора розовоперстая, беспрерывно розоветь. В шафрановый пеплос только облачиться осталось.
Кстати, о музыке… Пока мой кавалер мыл руки, я сдвинула с рычагов телефонную трубку. А то знаем мы вас, в самый интересный момент обязательно кому-то понадоблюсь. А теперь — супчик разогревать. Микроволновки-то нет!
И чайник кипятить. И хлебушек резать.
Сметанка у меня была заготовлена со вчера, зелень я тоже купила. Понятно, что своя с дачи будет, но тут, знаете ли — за один раз не обеднею, в конце концов, а вот шанс второй раз произвести впечатление вряд ли представится. Кулинарных шедевров это тоже касается.
А ещё я вчера купила большую суповую тарелку. Потому как из тех крошечных пиалок, что маманя в шкаф наставила, мужика кормить — только кур смешить. И к плите я никак не привыкну, большие цифры у неё наоборот… И долго как всё, блин! Долго закипает, долго согревается.
Вовка остановился в дверях кухни:
— Помочь?
— Садись, куда уж в такой парадной рубахе помогать, — ой, божечки, если всё сложится, надо будет ему у отца взять хоть пару футболок, они возили здоровенные размеры, как раз защитного цвета… — Чайник вон карауль, чтоб не взорвался.
— А он должен?
— Надеюсь, что нет, — я проверила, насколько согрелся суп, и снова с сомнением посмотрела на его рубаху, — Ты знаешь, мне очень неловко тебе это предлагать, но отстирывать даже маленькие свекольные пятнышки — очень неприятный вариант.
Вовка усмехнулся и ушёл в зал. Вернулся в одних брюках:
— Так лучше?
— Ой, так — ваще суперски! — вид, и правда, радовал глаз, — Садись, вот тебе полотенце, аристократически полотняных салфеток не имеем. Давай, хлеб режь! И зеленушку.
Я вручила ему нож, хлеб и зелень. Пока он резал, наполнила тарелки, выставила на стол, добавила сметаны.
— Зелень сыпь. На добавку оставь маленько.
— Слушай, какая красота! А пахнет — м-м-м…
— Скажу без ложной скромности, я — мастер борщей. Пробуй.
Муж (Боже, я надеюсь, что муж, иначе в этой ветке реальности мне останется только прекратить столь бессмысленную линию жизни), зачерпнул ложку. Попробовал.
— Обалдеть.
— А я что говорю! — понятное дело, что курсант всегда голодный, и тем не менее, — Ешь, там ещё добавка есть. Ой, конфеты же! — я сбегала в коридор, вытрясла из сумочки конфеты и насыпала в вазочку. Подумала, и сунула в холодильник. А то три часа в тепле.
Я накормила Вовку борщом (с добавкой!), потом мы попили чай с холодными конфетами и маленькими хрустящими ангарскими сушками.
Потом я решила сразу вымыть тарелки, и уже составляя их на сушилку почувствовала, что он стоит сзади, совсем близко. По ногам снизу вверх хлынула горячая волна. И тут он поцеловал меня в шею — и всё, я поплыла. Как тарелки не разбила, не знаю.
Мы целовались в кухне, потом каким-то образом очутились в моей комнате, а толстое пушистое покрывало — на полу. И подушки… В какой-то момент я вспомнила, что надо бы бояться, потому как здесь у меня мужчин пока не было… и сразу забыла, провалилась в этот жар, в захлёстывающее головокружение, в стоны, в водоворот, накрывающий с головой…
Он лежал рядом, и кожа его была влажной и слегка прохладной. Я погладила его по плечу. Лень было даже глаза открывать. И немножко больно всё-таки, сейчас дошло…
Он спросил:
— Ещё?
Вот теперь я точно глаза не открою. Я почувствовала, что снова краснею.
— Ты знаешь, я не уверена, что смогу так сразу сейчас. Ну… Сразу после…
Ой, блин… я мастер дипломатии…
Он приподнялся на локте:
— У тебя первый раз, что ли? — не поверил, кажись. Ещё бы.
Я перекатилась и уткнулась носом ему в подмышку:
— Не спрашивай, я стесняюсь, — я принюхалась к своему мужчине, — Боже, как же ты обалденно пахнешь, — вот тут он, кажется, удивился.
— Я потный…
— Пофиг! Обалденно… — Я поцеловала его в плечо. Да, с закрытыми глазами, — А хочешь, пойдём в душ? Не так жарко будет?
И потом, на счёт «стандартной формы межполового взаимодействия» я сегодня, конечно, сомневаюсь. Но есть же и другие способы? Пилинг для коленок, опять же…
Из душа я выглядывала аккуратно. Мало ли, вдруг родня припылила, а тут мы такие красивые. Но нет, в Багдаде всё спокойно.
Надо бы, кстати, подумать об ужине, не всё же парня супом кормить. Мы снова сидели на кухне, только гораздо менее отягощённые одеждой. Я задумчиво смотрела в холодильник.
— Вов, а ты до скольки в увольнении?
Он притянул меня к себе, усаживая на колени:
— До семи утра. В семь, кровь из носу, должен быть в части.
— О! — обрадовалась я, — А давай ты мне мясо поможешь скрутить?
Он, по-моему, слегка удивился:
— Мясо?
— Ага. У меня есть мясо. Немного, свинина и говядина. И лук. Я хочу фарш сделать.
— Котлеты?
— Нет, гораздо, гораздо лучше. Я хочу перемячи, поверь мне, это дивная вещь!
Перемячи — это прекрасно. Во-первых, они из настоящего мяса. И это просто офигенно, потому что после того вычитанного бизнес-плана с гнилой капустой я никаким мясным продуктам этих лет не доверяю, хоть убейте. Во-вторых, вокруг этого мяса вкусное домашнее тесто, жареное в масле, а внутри ещё бульончик получается.
Перемячи — это открытые мясные пирожки. Татарского происхождения. Матушка у меня татарка, я разве не говорила?
Фарша получилось не сильно много, килограмма два. Это уже с яйцом, с солью, с чёрным перцем. Я условно разделила его на три неровных куска.
— Так. Вот это я оставлю на завтра, мои с дачи приедут, надо будет их кормить. Вот это мы в пирожки замотаем. А вот это — с макаронами съедим, пока ещё тесто дойдёт.
— Не вижу изъянов в плане.
— Вот и правильно. Ты жаришь фарш, потому что мясо у мужчин всегда лучше получается. Я варю макароны. И тесто мешу.
Потому что совместный труд — он объединяет. А фарш из хорошего мяса, обжаренный с мелко порубленным луком и тёртой морковкой — это песня. Перемешиваешь всё это с чем-нибудь макаронным (в нашем случае нашлись спагетти) — и наслаждаешься.
Пока занимались ужином и ели вкусняцкие макароны — подошло тесто. Потом жарили пирожки. Потом, совсем уже ночью, снова любили друг друга. В пять сорок я встала с трудом. Вскипятила чайник, разогрела на сковородке несколько пирожков. Потом подняла Вовку.
— Пятнадцать минут у тебя, поешь. В шесть пятнадцать первый сорок четвёртый должен быть, утром они нормально ходят, как раз успеешь к семи.
Написала на бумажке свой домашний номер:
— Держи, мало ли.
Он сложил листок в карман рубашки:
— Если всё нормально, в следующие выходные так же?
— А давай к десяти на ГЭС, до лесочка пройдёмся?
— Давай! В лес я тоже с удовольствием. Всё, я побежал.
— Я провожу тебя. А то буду психовать: уехал — не уехал.
Мы вынеслись из подъезда на остановку — прямо за домом у меня, кто не понял. Чтобы как раз увидеть подъезжающий красный лиаз.
— Всё, до воскресенья! — Вовка быстро поцеловал меня и побежал через дорогу.
— Я на ГЭСе на остановке буду ждать! — а то пляж большой, долго бродить можно.
Он услышал, махнул на бегу рукой:
— Хорошо!
Вот же громкоговоритель…
Автобус был древний, как говно мамонта. Лишь бы ехал, не ломался.
На остановке уже толпилось человек пятнадцать. Сейчас этот сорок четвёртый по Юбилейному пройдёт — на Мухиной вырулит уже полненький, как сытый бобик. А вот второй по расписанию битком набит с самой нашей конечной, на следующих остановках народ впихивается так, что можно со шпротами по плотности укладки соревноваться, только что не на головах друг у друга стоят.
ПОНЕДЕЛЬНИК — ДЕНЬ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ
Я вернулась домой и поняла, что уснуть уже не смогу. Не хватало ещё стать жаворонком! Всю жизнь же совой была. Хотя, есть ли смысл паниковать? Да и, в конце концов, человек ко всему приспосабливается. Главное — не стать дятлом. Или вечно уставшим гусём, ха.
Достала дневник. Записала события. Не так, что бы в подробностях, но конкретно. Спрятала.
Птицы орали, и поднимающееся солнце било в окна из-за соседнего дома. Хотелось так же заорать и побежать куда-нибудь. Я представила себе эту картинку и подумала, что бдительные граждане, наверное, не поймут моего порыва. Усмехнулась. Блин, натурально, как пьяная. Это что, мы молодые — постоянно такие были? Волшебные дурностаи?
Кстати, Пратчетта когда переведут? Или перевели уже? Надо Вовке подкинуть будет.
Шесть утра. Время петь! Нашла в кассетах «Бони М», включила. «Сани!!!»
«Sunny, yesterday my life was filled with rain!»*
Солнце било в окна сквозь дырки в кроне тополя, который обрежут только через двадцать лет, а я скакала по комнате. И текст подходил мне — мне здешней — просто до опупения!
«Sunny, you smiled at me and really eased the pain!»
Как хорошо, что меня никто не видел!
'The dark days are gone, and the bright days are here,
My Sunny one shines so sincere.
Sunny one so true, I love you!'
*Вы хочите переводов? Их есть у меня!
Солнце, еще вчера моя жизнь