– Ну, я долгое время управляла ресторанами, – отвечает она, рисуя на листке Фабиана нолик и выпаливая названия мест, которые я знаю, ведь туда ходят моя мама и ее редактор, когда она приезжает в Нью-Йорк. – А до этого организовывала вечеринки для богатых людей.
– Правда? – спрашиваю я, представляя это: Пенн в роскошном платье и с гарнитурой раздает указания обслуживающему персоналу и разрабатывает схемы освещения. Подталкиваю Фабиана в плечо и показываю место на сетке, где он в любом случае победит, несмотря на следующий мамин ход. – Вам нравилось?
Пенн задумывается.
– Мне нравилось быть боссом, – говорит она. – Нравилось решать проблемы. Нравилось находиться рядом с людьми. Думаю, это помогало мне не растворяться в себе. – Она тянется и, словно погрузившись в мечтания, запускает руки в шелковые кудри Фабиана. – Мне нравился город, – тихо признается она.
– Да? – спрашиваю я. – Что заставило вас уехать?
Пенн приходит в себя и улыбается, когда Фабиан с триумфом поднимает листок, зачеркнув три крестика в ряд.
– Настала пора перемен, – отвечает она.
День 22
Следующий день ярким пятном проносится мимо. Пикник на берегу озера в честь торжественного открытия и вышедшее из моды соревнование по поеданию пирогов. Подготовка к грандиозному фейерверку, запланированному на конец вечера. В середине дня тайком пробирается Гейб и задерживает меня в офисе ради долгого, вызывающего чувство вины поцелуя. Его теплые руки лежат на моих бедрах, а ловкие губы порхают по моим.
– Скучал по тебе, – бормочет он, когда мои руки запутываются в его шелковистых волосах. Удивительно, насколько приятно слышать от него эти слова.
– Я тоже скучала, – говорю и понимаю, что это правда. После свидания в кино мы переписывались, но кажется, он понял, что мне требуется время, чтобы во всем разобраться. Неожиданно, что его вид – ощущение, запах, вкус – вызывает у меня улыбку.
Гейб спокойно ухмыляется в ответ. Я выбрасываю из головы лицо Патрика с синяком.
Мы планируем встретиться утром за завтраком, и я, выведя его через боковой вход на парковку, тяну за поясную петлю шортов, чтобы попрощаться. А когда иду обратно, натыкаюсь на Тесс.
– Значит, вот оно что? – спрашивает она, выгнув выгоревшие брови и подняв руку с десятком разных браслетов дружбы из мулине – вспоминаю, что утром по расписанию у нее был кружок «Умелые руки» у бассейна. Она улыбается. Но улыбка сходит на нет, когда она видит мое явно ошеломленное выражение лица: – О господи, извини, я не пыталась поиздеваться над тобой. Мне нравится Гейб, кажется, он хороший парень.
– Нет, – тут же говорю я, желание соврать сродни рефлексу. Вспоминаю, что в тот день сказала Патрику в магазине: «Знаю, что ты думаешь, но между нами ничего нет». – В смысле, он хороший парень, просто я…
– Эй, не волнуйся. – Тесс поднимает руку в веснушках и качает головой. – Знаешь, можешь на это не отвечать. Это не мое дело, я никому не скажу.
– Нет, все в порядке, – выдыхаю я. – Спасибо.
Тесс передергивает плечами.
– Не за что, – говорит она и убирает волосы в хвостик. – Слушай, не знаю, покажется тебе это странным или нет, но мы с Имоджен обсуждали кое-что и хотели спросить тебя. Завтра мы собираемся в «Кроу Бар», хочешь, можешь пойти с нами.
Это самоубийство. Это полный бред. Почему ты вообще со мной разговариваешь, хочется спросить ее. Почему так добра ко мне?
– Конечно, – слышу я свой голос. Это лето стало вдруг невероятно стремительным потоком, который уносит меня прочь. – Будет весело.
Тесс улыбается.
– Отлично, – заявляет она, разворачивается и идет к озеру. – Кстати, у тебя гигиеническая помада размазалась.
День 23
«Кроу Бар» – приземистое оштукатуренное здание, расположенное возле входа в метро. С деревянной вывески пристально смотрит огромный силуэт черной птицы, в честь которой бару дано название[4]. Такси высаживает нас в начале одиннадцатого. Невысокий коренастый вышибала бегло рассматривает нас и пропускает внутрь. Это самая настоящая забегаловка, расположенная недалеко от шоссе до Силвертона и известная тем, что сюда легко можно пройти и без документов. На то есть причина: здесь достаточно грязно, потому ни один уважающий себя взрослый не станет тут тусоваться. Внутри пахнет сыростью и пивом, у дальней стены стоят стол для пула и издающий резкие звуки игровой автомат, толпится народ и слышится играющая из музыкального автомата песня группы Kings of Leon. На секунду замираю в дверном проеме, и Имоджен просовывает руку в мою и тянет сквозь толпу.
– Шоты? – спрашивает Тесс, глядя на меня круглыми глазами и улыбаясь. Она принарядилась: рыжие волосы свободно ниспадают по спине, а россыпь веснушек на скулах придает загадочности. Я вижу, что Патрику в ней нравится: предложив мне в такси свой блеск для губ и достав из сумочки несколько кусочков сушеного манго, она показалась достаточно дружелюбной, чтобы я задумалась – может, этим летом я обрету подруг, даже если это маловероятно. Может, пора бы и расслабиться.
– Шоты, – отвечает Имоджен, и я смеюсь и достаю из сумочки деньги для Тесс. Напротив бара сидят Патрик с Джейком и Энни из гостиницы, их лица освещаются сине-красной неоновой вывеской с рекламой пива «Пабст». Через мгновение они замечают меня: Джейк машет, а Энни не совсем дружелюбно салютует пивом, но Патрик пялится на меня, выгнув брови, а потом неслышно говорит что-то этим двоим и исчезает в задней части зала.
Тесс идет к ним поздороваться. Имоджен направляется к бару. Я еще какое-то время осматриваюсь и замечаю несколько знакомых мне лиц и еще больше тех, кто явно узнает меня – несколько девчонок, которые раньше обедали вместе со мной, и Элизабет Риз в черном топе в обтяжку. Останавливаюсь и моргаю, когда мой взгляд падает на стоящую в двух шагах от меня девушку с черными волосами и красными губами. Кожа бледная, как у Белоснежки; члены семьи Доннелли всегда считались красивыми, но сестра-двойняшка Патрика безусловно вышла победителем в этой генетической лотерее. Джулия одета в обтягивающие джинсы, балетки и длинный свободный топ с ярко-фиолетовым лифчиком под ним, и она хмурится.
Я ахаю. Ничего не могу с этим поделать, это похоже на встречу с волком посреди торгового центра или ощущение падения с обрыва во сне. Первые два года старшей школы Джулия была против алкоголя и курения. И меньше всего я ожидала увидеть ее в «Кроу Баре».
Кажется, это чувство взаимно: ее голубые глаза округляются, когда она видит меня, словно считала, что ее приветственных мероприятий было достаточно, чтобы я заперлась дома. А потом она вздыхает.
– Сука, – достаточно громко, чтобы я услышала, бормочет она. Кажется, она всерьез раздражена, будто ей приходится тратить энергию на ненависть ко мне, будто я заставляю ее играть в эту игру, когда ей скучно. Мы с Джулией росли, словно сестры, до шестнадцати лет делились одеждой, куклами и косметикой. И теперь, стоя посреди «Кроу Бара» в начале последнего лета перед учебой в колледже, она склоняет свою изящную руку, а содержимое пивного стакана выливается прямо на мою кофту.
Я лишь стою и смотрю, открыв рот, на нее – Джулию, которая любит повторы серий «Фул хауса», Джулию, которая хрюкает, когда смеется. У нас появляются зрители – около пяти человек стоят в непосредственной близости от нас, и Имоджен, которая пересекла бар, словно доверившись давно спящему шестому чувству.
– Господи, Джулия, – говорит она, берет меня за руку и оттаскивает, будто думая, что та сделает какую-нибудь гадость. – Какого черта?
– Все в порядке, – говорю я, поднимая обе руки. Я была права – это ужасная идея. Не понимаю, о чем думала. Чувствую пробегающий по моему телу жгучий жар и холод в том месте, где от пива промокла кофта. Отмахиваюсь от Имоджен.
– Все хорошо, – выдаю я чуть резче, чем планировала. А потом обращаюсь к удаляющейся фигуре: – И я была рада тебя видеть, Джулс.
Джулия не останавливается.
– Тебе, наверное, лучше воздержаться от пива, Молли, – произносит она нараспев. – Ты немного толстовата.
– Хорошо, – выдавливаю я. Как только она уходит, руки начинают трястись. Патрик наблюдает за мной с другого конца бара. Мне хочется лишь закрыть глаза и оказаться как можно дальше отсюда, но если этому не бывать, тогда хотя бы хочу в свою спальню на третьем этаже, к большому серому одеялу и мерцанию экрана на коленях. Я хочу домой. – Мне надо… Мне пора, Имоджен.
– Что случилось? – К нам сзади подходит Тесс и подталкивает Имоджен бедром, держа в руках три шота с какой-то янтарной жидкостью и несколько апельсиновых долек для закуски. Ее глаза округляются, когда она замечает мою кофту. – Джулия сделала это специально?
Имоджен качает головой.
– Не спрашивай. – А потом забирает у нее два шота и один отдает мне, будто я ничего не говорила о своем уходе. – Готова?
Смотрю на них двоих – маловероятных товарищей по команде после всего произошедшего, но они здесь. Гейб прав, нельзя прятаться вечность. Осталось лишь семьдесят шесть дней.
– Готова.
День 24
Просыпаюсь в самом худшем настроении. В черепе пульсирует похмелье, а во рту сухо и пахнет. Естественно, сегодня не до бега. Чищу зубы и убираю спутанные волосы в хвостик, затем тащусь вниз за кофе. Мама сидит за кухонным островком в новых очках с толстой оправой и футболке в полоску, которая легко могла оказаться как из моего шкафа, так и из ее, и читает «Таймс».
– Доброе утро, – говорит она, и красноречивый взгляд на часы сообщает, что уже приближается полдень. – Как дела?
Нюхаю молоко в упаковке и морщу нос.
– Хорошо, – бормочу. Хотя желудку не так уж отлично.
– Правда? – спрашивает она и откидывается на спинку стула, рассматривая меня с материнским скептицизмом, от которого я отвыкла, ведь она больше года не пыталась меня воспитывать. Кстати, Эмили Грин была сиротой. – Потому что, надо сказать, выглядишь ты не очень хорошо. – Она делает глоток из дымящейся чашки. – Хочешь рассказать?