. – Хорошо.
– Вот, – говорит Патрик и протягивает мне бутылку с кремом, твердые подушечки пальцев касаются моих. К тому моменту, как я соображаю поднять голову и поблагодарить его, он уже ушел.
Вечером проходит концерт. Звон барабанов и гитар эхом разносится по горам, словно отголосок другой жизни; Гейб тянет меня сквозь толпу, чтобы немного поцеловаться в темноте. Его ладони приятно царапают мое обожженное лицо.
– Ты забавная, – бормочет он, прикусив мою нижнюю губу.
– Ты забавнее, – отвечаю ему и улыбаюсь.
Вернувшись из туалета, вижу у наших палаток Тесс, растерянно обнимающую себя.
– Куда все делись? – спрашивает она, увидев меня. От нее пахнет выпивкой и спреем от комаров. – Я потеряла всех.
– Они все еще на поле, – отвечаю ей. А потом приглядываюсь. – Ты в порядке?
Тесс качает головой.
– Я напилась, – сообщает она. – Ох, Молли, я так напилась.
– Правда, что ли? – Честно говоря, я сама слегка пьяна, несколько бутылок пива носятся в моей крови, мозгу и костях. – Здорово вдарило?
– Да, – невнятно говорит Тесс. – Здорово. Мне как-то нехорошо.
– Ладно, – говорю, нахмурившись, беру ее за руку и веду к столу. – С тобой все в порядке. Просто посиди, а я принесу воды.
– Нет, не уходи, – тут же просит Тесс. – Просто… пожалуйста, не надо.
Я моргаю, удивленно и немного встревоженно.
– Хорошо. Все хорошо. – Так, новый план. – Я никуда не уйду.
Щурюсь, чтобы в темноте разглядеть кого-то из нашей компании, когда Тесс внезапно вскакивает со скамейки.
– Нет, – говорит она. – Нет, нет, меня сейчас…
По ее зеленому лицу сразу становится ясно, что произойдет, пусть даже она не заканчивает предложение – поблизости не замечаю ни одного ящика для мусора, поэтому хватаю ее за плечи и веду к полянке подальше от палаток.
– Вот здесь, – инструктирую я, заставляя наклониться и расставляя ее ноги, словно она кукла. – Ты в порядке.
Продолжаю повторять эти слова, пока ее рвет, поглаживаю по спине и слежу, чтобы ее рыжая коса не попала в выходящую гадость. Такое ощущение, что проходит много времени. Я ненавижу звук рвоты – саму начинает тошнить, но не могу уйти и бросить ее, поэтому смотрю на деревья и стараюсь особо не прислушиваться.
– О господи, – говорит, закончив, Тесс, выпрямляется и вытирает рот тыльной стороной руки. Ее глаза покраснели, а лицо опухло. Она словно постарела на десять лет. – Мне жаль. Мне так жаль. Только не рассказывай Патрику, хорошо? Пожалуйста, не рассказывай Патрику.
– Ему будет все равно, – заверяю я и убираю с ее лба выпавшую прядь волос, хотя мне самой хочется скрыть это от него. Знаю по опыту, что он не из тех, кому можно признаться в своем фиаско. – Он лишь захочет убедиться, что ты в порядке. Но, конечно, я не расскажу. Хочешь прилечь?
– Воды, – говорит Тесс, поэтому киваю и веду ее за руку назад к нашим вещам, затем роюсь в рюкзаке и достаю большую бутылку воды.
– Пей медленно, – предупреждаю, чтобы ее снова не стошнило. Тесс покорно кивает и пьет воду, а потом забирается в палатку и вырубается на спальном мешке Патрика, даже не успев раздеться. Снова набираю воду в бутылку и засовываю к ней, чтобы попила потом. Похмелье будет тяжелым.
Иду обратно через поле, чтобы найти Гейба, но натыкаюсь на Патрика, который сидит у почти прогоревших угольков костра и смотрит на пламя, освещающее его лицо. Он серьезен, словно пытается разгадать загадку. Его папа раньше тоже разжигал для нас костер на заднем дворе дома и рассказывал перед сном длинные запутанные истории. Мы засыпали в спальных мешках бок о бок. И сидели так же во время рассказов Чака.
Не знаю, замечает он меня или просто чувствует, но через мгновение поворачивается и поднимает руку, чтобы помахать. Я с минуту стою на месте, смотрю на него и гадаю, что произойдет, если я подойду и сяду рядом с ним.
Если подамся вперед и поцелую его перед сном.
Господи. Что со мной такое? Я только что поддерживала волосы его девушки, пока ее рвало. Трясу головой, чтобы привести мысли в порядок. Поднимаю руку и машу в ответ.
День 35
Как и ожидалось, Тесс весь следующий день отдыхает, устроившись в гнезде из спальников с книгой Стивена Кинга и пакетиком сушек – ничего более соленого найти не удалось. Мы же идем в поход, пока мозоли не начинают кровоточить и не создается ощущение, что горы двигаются вместе с нами. Патрик наталкивается на ядовитый сумах. Имоджен жалит оса. Одежда натирает мою сгоревшую кожу, и я клянусь всем, кто меня слышит, что с походами покончено навсегда.
– Я серьезно, – говорю Имоджен, ковыляя вниз по горе, волосы выпадают из растрепавшегося пучка. – Как только вернемся домой, я обоснуюсь в герметичном пузыре и больше никогда не выйду.
– Отличный план! – весело говорит Джулия, подходя к нам сзади. Мы с Имоджен смотрим друг на друга широко открытыми глазами и впадаем в истерику.
– Эта Джулия, – произношу, задыхаясь, я, почти сгибаясь от смеха. Давно мы с Имоджен так не хохотали, с тех самых пор, как я уехала. Не знаю, может, дело в усталости или чем-то еще, но ожог практически того стоит. – На нее всегда можно положиться.
К нашему приходу Тесс уже приходит в себя и помогает Патрику жарить на костре бургеры и хот-доги, раскладывая булочки ровными рядами на столе.
– Тебе получше? – спрашиваю, когда подхожу за едой для себя и Гейба, а также за сногсшибательным брауни, приготовленным Имоджен. Тесс быстро кивает и наклоняет голову, чтобы принять поцелуй в щеку от Патрика, который, вероятно, состоялся ради меня – невозможно сказать точно.
– Отлично, – радуюсь я, держа в руке бумажную тарелку и чувствуя, что на лице отражается странная гримаса, с которой ничего не могу поделать. Не за что, язвительно думаю я. – Я рада.
Убеждаю себя, что не надо чувствовать себя так, что я раздражена из-за солнечного ожога и сна на твердой земле третью ночь подряд. Но позже, возвращаясь из душевой с зубной щеткой в одной руке, а второй потирая противоположную руку – в горах прохладно, по всему телу бегут мурашки, – замечаю, как Патрик поддерживает полог палатки, чтобы в нее забралась Тесс. Не слышу, что он ей говорит, но слышу в ответ ее громкий смех, который приглушается, когда Патрик застегивает молнию. Эту же палатку Чак ставил для нас каждое лето за домом, когда мы были маленькими. Я знаю, что внутри пахнет нафталиновыми шариками и пылью.
Втягиваю воздух, сраженная наповал неожиданным жгучим желанием прокричать: «Стой!», как, например, когда кто-то делает шаг перед приближающейся машиной или кладет руку на горячую конфорку. Словно я пытаюсь предотвратить что-то ужасное и чудовищное, от чего будет больно только мне.
Господи. Качая головой, целенаправленно поворачиваюсь к палатке, которую делю с Гейбом. Не знаю, как избавиться от этого ощущения. Конечно, я знала, что они делят одну палатку на двоих, и понимала возможные последствия – как и то, что этих последствий может не быть, раз уже Тесс выплевывала свои внутренности.
Гейб берет меня за руку почти сразу, как я забираюсь внутрь, и, потянув на мягкую кучу из спальников, задирает мою майку.
– Да у тебя солнечный ожог, Молли Барлоу, – бормочет он, глядя на меня при тусклом свете луны, проникающем сквозь окошко на потолке. Прижимается губами к красному пятну на моем плече, а потом к бедру, которое обгорело из-за задравшейся во время сна футболки. – Больно?
Тесс худее меня, думаю я. И без одежды, вероятно, выглядит лучше, может, еще даже… Прекрати!
– Не больно, – уверяю я, закрываю глаза и погружаюсь в ощущения от рук Гейба, его рта и знакомого гудения, которое он пробуждает в моем теле. Мы с Патриком были детьми, когда начали встречаться, достаточно юными, чтобы нам не казалось, будто мы куда-то торопимся, и стеснительными, чтобы признаться в этом друг другу. Но теперь мы старше и подошли к той точке, когда не исключено, что они с Тесс будут действовать гораздо быстрее, возможно, прямо сейчас он снимает с нее футболку, забирается под резинку ее трусиков…
– Я не могу, – вдруг выпаливаю я да так быстро сажусь, что почти скидываю Гейба с себя, и вытягиваюсь в наполовину застегнутом спальнике. Лицо вспотело и покраснело. Я совсем не знаю, что делать дальше, как объяснить ему, что Патрик и Тесс находятся через одну палатку от нас, а мы здесь, и все как будто связано, слишком интимно, ужасно, и прямо в эту секунду мне лишь хочется, чтобы меня никто и никогда не касался. Мы уже это делали, верно? Да, возможно, это не должно быть такой проблемой, но просто… я не… – Извини, – продолжаю я, – просто…
– Эй, полегче, – говорит Гейб, садится и откидывает волосы с лица. – Все нормально; мы можем ничего не делать. Успокойся. – Он тянется и, взяв меня за пальцы, сжимает их. – Хочешь прогуляться?
Я улыбаюсь, смущенно и благодарно, беру кофту и несколько секунд вожусь с ее подолом.
– Ты что, какой-то идеальный, что ли? – спрашиваю его, качая головой перед тем, как надеть кофту. – Это твоя суперсила?
– Нет, – серьезно отвечает Гейб. – Моя суперсила – рентгеновское зрение.
Я фыркаю.
– О господи, беру свои слова обратно.
Гейб улыбается.
– Идем, – говорит он, поднимается и тоже тянет меня вверх. – Пойдем посмотрим на чертовы звезды.
Беру с собой несколько пакетиков перекуса, и мы бредем по площадке лагеря, проходя мимо все еще тусующихся ребят и слыша ночные разговоры вокруг затухающих костров. Я дрожу, когда ночной воздух касается обгоревшей кожи. Рука Гейба согревает меня, и когда мы доходим до полянки, где прошлым вечером проходил концерт, Патрик, Тесс и то, чем они, возможно, занимаются, полностью выветрилось из головы. Сейчас есть только я, Гейб и эти чертовы звезды над нами. Вот где я должна быть.
Находим самый чистый участок травы и, разложив на сырой земле покрывало, откидываемся назад, чтобы смотреть на небо. Мы достаточно далеко от цивилизации, поэтому луна напоминает фонарь – здесь же и созвездие Ориона, одна из Медведиц, Кассиопея на перевернутом стуле.