– Пожалуйста, уходи, – просит Тесс, безуспешно стараясь распутать упрямую петлю на шланге. – Серьезно. Просто… если ты хочешь сделать хоть что-то в своей жизни не для себя. Правда. Пожалуйста, уходи.
В июне я смотрела документальный фильм про сердца-призраки, которые готовят для трансплантации, убрав все клетки, пока не остается лишь соединительная ткань, пустая, белая и бескровная. Не знаю, почему сейчас думаю об этом.
– Конечно, – наконец говорю я и киваю. Разворачиваюсь и ухожу от нее.
День 90
Сижу на кровати, обхватив прижатые к груди колени, и смотрю документальный фильм про Мэри Шелли, которая годами после смерти мужа хранила его сердце в ящике стола. Немного плачу. И прячусь.
День 91
От Гейба и Патрика ни слова не слышно – я и не ждала, но маленькая часть меня все еще надеется, что Гейб ответит на одно из тысячи сообщений, в которых я просила у него прощения. Я звонила, но он не ответил. Прошлым вечером я собрала всю волю в кулак и поехала к Райану, где он сейчас жил, по словам Имоджен, но никто не открыл мне дверь, хотя его универсал был припаркован на полянке. Я сидела там несколько часов, в холоде и темноте, в ожидании, но он не вышел. Теперь я пишу его имя в поиске на Фейсбуке и смотрю на его загорелое улыбающееся лицо.
Пока здесь, добавляю в друзья Рошин, затем целый час просматриваю ее фотоальбомы. «У Рейзин довольно сексуальный парень!» — написала бы я Тесс, знай я, что она когда-нибудь снова захочет со мной общаться. Вместо этого продолжаю щелкать: Рошин и ее команда по софтболу в Саванне, Рошин в платье на выпускном. Она выглядит воспитанной, популярной, милой и дружелюбной.
На ее месте я бы не захотела иметь со мной ничего общего.
День 92
Следующим утром вытаскиваю себя на пробежку. К счастью, у озера никого нет. Дует прохладный ветерок, кажется, первый за все это лето – напоминание, что приближается осень. Огибаю скопление деревьев и резко останавливаюсь – в мою сторону движется «Бронко», сверкая на солнце.
На секунду меня охватывает невероятно странный, настоящий страх, холодное осознание того, что я здесь совершенно одна. И умом понимаю, что никто из Доннелли не причинит мне вреда – сама мысль об этом безумна, – но не уверена насчет заносчивой Микаэлы или Элизабет. Люди иногда совершают безумные поступки. Не знаю, всегда ли я была таким человеком, чей первый позыв – убежать, или это лето сделало меня такой. Мне такое качество совсем не нравится.
В любом случае за рулем не Джулия и ее ковен, выжидающий нужного момента, чтобы кинуть что-то в окно или выскочить и поколотить меня.
Это Конни.
– Сразу тебя узнала, – говорит она, остановившись рядом со мной, и смотрит на меня в боковое окно. Ее седые волосы убраны в обычный короткий хвостик. – Хочешь, запрыгивай, я довезу тебя до дома?
Это уничтожит поставленную цель моей пробежки, к тому же кажется, я достигла предела в общении с Доннелли этим летом, но и не похоже, что она спрашивает.
– Эм… конечно, – слышу свой ответ, открываю пассажирскую дверь и забираюсь на сиденье. Чувствую запах пота, прилипший к моему телу. – Спасибо.
– Не за что, – говорит Конни, и мы отправляемся вдоль озера в ту сторону, откуда я прибежала. Сначала едем молча, лишь хрипит радиостанция, которую они с Чаком всегда слушали, когда подвозили нас или забирали. – Осталось несколько дней, да? – спрашивает она, остановившись на светофоре на перекрестке Лейк-роуд и Четвертого шоссе. – Я на следующей неделе повезу Джулию в Бингемтон.
– Да, – уклончиво отвечаю я. Так непривычно, прям до смятения, сидеть с ней в машине, гадать, что она слышала, думает и чувствует. – Мы говорили об этом.
После этого мы снова молчим. Отзывающаяся эхом тишина как будто растягивается на несколько дней. Солнечные лучи отскакивают от широкой деревянной приборной панели. Конни заговаривает первой.
– Слушай, Молли, – говорит она, вздохнув. – Я не знаю, что этим летом происходило между тобой и моими мальчиками. И не хочу знать. Они мои мальчики, ясно? Я всегда буду за них горой. Но, честно говоря… – Конни замолкает. – Честно говоря, последние несколько месяцев тебе самой пришлось нелегко.
– Я… – Понятия не имею, как ответить, это не вопрос. Такое ощущение, что мне оторвало голову. – Я в порядке, – наконец говорю ей, потому что этот ответ кажется самым лучшим и, возможно, самым правдивым. – Я справилась.
– Это так. – Конни кивает. – Раньше я выдавала вам пластыри и мороженое на палочке, – продолжает она. – Другого и не требовалось.
Не знаю, что на это ответить. Она как будто пытается что-то сказать, но я не понимаю, что. Мы приближаемся к моему дому, едем по длинной подъездной дорожке; я могла бы за то же время добраться до дома сама. Конни останавливается в начале, не везет меня до конца.
– Спасибо, что подвезли, – говорю я.
– Не за что, – говорит она, кивая. – Береги себя, Молли.
Я стою на месте, наблюдая, как исчезают задние фары машины.
И тут вспоминаю.
Это произошло до того, как Патрик расстался со мной, до всего, что случилось с Гейбом. Я заскочила к Доннелли после пробежки в школе и обнаружила Конни на кухне, она готовила обед.
– Кажется, они в сарае, – сказала она, поднимая с бумажного полотенца кусок бекона. – Скажи им, что все почти готово, хорошо?
– Конечно, – пообещала я, но не успела даже пересечь двор, как услышала их громкие голоса.
– …Ты не можешь пустить все на самотек, верно? – спросил Патрик. – Отвали, брат, я серьезно.
– Не тебе решать, ясно? – Это был Гейб. Я остановилась у сарая, все еще раскрасневшаяся после пробежки, ноги утопали в грязи. Из-за чего они ссорились? Мне казалось, отношения между ними укреплялись вот уже несколько месяцев – или даже дольше, со смерти Чака.
– Не мне решать? – парировал Патрик. Я не видела его, но отлично могла представить, как он распластался на диване. – Это что, вызов?
– Называй, как хочешь, – сказал Гейб. – Она большая девочка. И сама может сделать выбор.
Стою в самом начале подъездной дорожки: не совсем дома, не совсем ушла. Мне так долго казалось, что это я встала между Патриком и Гейбом, что была той, кто разрушил их идеальную семью. И, возможно, так и есть.
Но, может быть…
Это что, вызов?
Глубоко вздыхаю и иду по подъездной дорожке. Отпираю дверь и захожу в дом.
Той ночью я не сплю, просто лежу, мысли крутятся в голове, как ураган: Патрик, Гейб, моя неверная оценка, эта тихая ссора в сарае во время мороза.
Грязная шлюха, грязная шлюха, грязная… Достаточно.
Поднимаю голову с подушки и открываю глаза в темноте: сначала как будто слышу голос Пенн или, возможно, мамин. С мгновение думаю, что это Имоджен.
Но потом понимаю: здесь только я.
Довольно.
Довольно. Довольно.
День 93
Я собираюсь пропустить вечеринку персонала гостиницы в честь окончания лета – показаться на ней сродни самоубийству, но Пенн останавливает меня, когда иду к двери, и у меня не хватает духу (или смелости) отказать ей. Эта дурацкая вечеринка была моей идеей, когда казалось, что это лето пройдет нормально. Не хочу, чтобы Пенн на прощание запомнила, что я слиняла.
Но как только появляюсь у бассейна, сразу понимаю, что совершила ошибку эпических масштабов: здесь Тесс, заносчивая Микаэла, болтающая ногами в воде, Джулия и Элизабет Риз у стола с едой. Я надеялась, Джей приведет с собой Имоджен – даже написала ей сообщение: SOS, но она сегодня работает, а значит, я сама по себе. Сглатываю и расправляю плечи, стараясь не казаться зеброй среди голодных львов. Я имею столько же прав находиться здесь, сколько и все они.
Вот в чем я пытаюсь убедить себя.
Официанты шумно играют в Марко Поло на глубине, и я, поздоровавшись с Джеем и остальными работниками кухни, наблюдаю за ними, стараясь вести себя так, будто мне интересно. Достаю из кармана телефон, пытаясь игнорировать обрывки фраз Джулии, в которых, возможно, присутствует слово «шлюха». Мое лицо краснеет. Я чувствую на себе взгляды, как физические прикосновения, как будто меня схватили со всех сторон. Двадцать минут, обещаю я себе, даже установив на телефоне будильник, словно могу его пропустить. Останься еще на двадцать минут, а потом уйдешь.
Я наливаю себе в стакан диетическую колу, но не потому что хочу пить, а чтобы чем-то себя занять. Тут кто-то толкает меня в спину, и липкая газировка заливает мои шлепки. Вскидываю голову, мимо проходят Микаэла и Джулия.
– Смотри, куда прешь, Молс, – говорит Джулия, ее голос слаще колы, обволакивающей мои ноги и лодыжки. И добавляет тише: – Шлюха.
Разворачиваюсь к ней и выпрямляюсь в полный рост. С меня хватит. Я в гневе.
– Знаешь, что, Джулия? – огрызаюсь я. – Заткнись.
Она удивленно смотрит на меня и останавливается.
– Что, прости?
– Ты меня слышала. – По моим венам бежит что-то горячее и ядовитое, и я через мгновение понимаю, что это храбрость, что впервые – за все лето, возможно – порыв подраться сильнее порыва убежать. – Меня уже тошнит, что ты и все остальные ведут себя так, словно твои братья – идеальные ангелы, которых я развратила. Все было совсем не так. А даже если и так, это не твое дело. – Поворачиваюсь к заносчивой Микаэле: – И это уж точно не твое дело. Поэтому больше не хочу ничего слышать. – Мои руки трясутся, но голос спокойный и ясный. – Довольно, – говорю я, повторяя слова, которые слышала вчера поздно вечером в своей комнате. – С меня хватит.
Джулия смотрит на меня, открыв рот. Тесс тоже. Я сосредотачиваюсь на Джулии и Микаэле, вскинув брови. «Идите ко мне, – хочу сказать им. – Я больше не позволю себя обижать». Возможно, это правда, а возможно, и нет, но в этот момент я чувствую себя неуязвимой, полной сил и решимости.
Только собираюсь сказать что-то еще, как в кармане вибрирует телефон – время вышло. Мне можно идти домой. И, поставив на стол стакан и направившись в лобби, понимаю, что не убегаю. Меня провожает молчание вокруг бассейна.