Жерико, в общем-то, никогда не считался тонким психологом, в его картинах обычно более впечатляют внешние художественные эффекты, но эти портреты действительно демонстрируют высочайший уровень передачи внутреннего состояния героев. Их отличает исключительная искренность и простота художественного языка. Конечно, было бы любопытно узнать, как такие портреты оценивают профессиональные психиатры, особенно в части достоверности передачи внутреннего состояния пациентов посредством внешних живописных приемов, но с художественной точки зрения эти работы бесподобны. И очень жаль, что остальные пять картин так и пребывают где-то в безвестности (если они, конечно, сохранились).
27
Кто же такая эта Абамелек-Лазарева? Какая красота!
Елизавета Христофоровна Абамелек, урожденная Лазарева, была представительницей сразу двух богатых и знатных армянских семейств в России. А ее потрясающая красота – это заслуга не столько родителей, сколько художника.
Сергей Зарянко. Портрет Е. Х. Абамелек-Лазаревой. 1854 г.
Есть такие картины, которые словно с помощью волшебного магнита притягивают внимание посетителей музеев. Причем это далеко не всегда известные произведения великих мастеров. Очень часто экскурсоводы проводят свои группы мимо таких полотен, потому что не могут толком объяснить, кем был автор и кого или что он изобразил на своей картине. Но если бы в музеях составляли рейтинг самых популярных произведений, то именно такие полотна и заняли бы в нем первые места.
Именно к таким картинам относится работа Сергея Зарянко «Портрет Елизаветы Христофоровны Абамелек-Лазаревой» из Нижегородского государственного художественного музея. Заходя в зал, где она висит, практически все посетители замирают, как завороженные. Сначала всех восхищает экзотическая восточная красота модели, а затем посетители начинают видеть и детали: темно-вишневое бархатное платье, тонкое кружево ручной работы, ткань с восточным узором в левом нижнем углу картины, вероятно, обозначающим восточное происхождение героини полотна. Потом внимание переключается на лицо и руки женщины, написанные так живо и искусно, что кожа лица и рук кажется теплой. При наличии живого воображения даже может показаться, что героиня, сидящая на парапете открытой галереи, сейчас поднимется и выйдет из картины.
СЕРГЕЙ ЗАРЯНКО. ПОРТРЕТ Е. Х. АБАМЕЛЕК-ЛАЗАРЕВОЙ. 1854
Но на вполне закономерный вопрос, кто эта женщина, экскурсоводы подчас не могут дать внятного ответа, а искусствоведы со скептическими улыбками объясняют, что это академизм, словно художники этого направления вместе с их моделями не стоят особого внимания исследователей.
Сергей Константинович Зарянко действительно считается художником-академистом (иногда его еще обзывают натуралистом, но это уже мелочи). Он родился в 1818 году и для сына крепостного из глухой деревни под Могилевом, вынужденного обеспечивать всех своих многочисленных братьев и сестер и выплачивать долги своего отца, сделал просто феноменальную карьеру, оказавшись в конце жизни признанным портретистом, работавшим даже по заказам Императорского двора, академиком Академии художеств и профессором Московского училища живописи, ваяния и зодчества.
Зарянко преимущественно работал в Москве, создал огромное количество портретов людей из самых разных сфер тогдашней жизни – и купцов, и государственных деятелей, и представителей творческой интеллигенции. Особенно ему удавались женские и групповые семейные портреты.
Елизавета Христофоровна Лазарева была представительницей одной из самых богатых и влиятельных московских семей армянской диаспоры. Семейство Лазаревых, а вернее Лазарянов, появилось в России еще в середине XVIII века. Это были богатые армянские купцы, которые перебрались в нашу страну из Ирана. Их основной сферой деятельности была торговля шелком-сырцом, а также драгоценными камнями. Прадед Елизаветы Христофоровны Иван Лазаревич Лазарев участвовал в сделке по продаже Екатерине II одного из самых знаменитых драгоценных камней – алмаза «Орлов». В результате этой сделки он потерял более 200 000 рублей золотом (в середине XVIII века этот камень стоил 400 000 рублей золотом, а ему заплатили только 190 000 рублей), однако ему было даровано потомственное дворянство, и очень скоро Иван Лазарев стал одним из семи миллионеров в России того времени.
К сожалению, к середине XVIII века род Лазаревых пресекся по мужской линии. Последним его представителем был младший брат Елизаветы Иван (Ованес) Лазарев, умерший в раннем детстве, поэтому, когда Елизавета вышла замуж за Семена Давыдовича Абамелека, ей было разрешено сохранить свою девичью фамилию. Для представительниц самых родовитых семей это разрешалось, чтобы фамилия не была утрачена окончательно.
Муж Елизаветы Христофоровны Семен Абамелек, также происходивший из рода знатных и богатых московских армян, был гвардейским офицером. Между прочим, он учился в школе гвардейских подпрапорщиков вместе с Михаилом Лермонтовым и дружил с ним. На прощальной вечеринке перед последней поездкой Лермонтова на Кавказ присутствовал и Семен Абамелек. Любопытно, что после выхода в отставку князь профессионально занялся живописью и получил звание академика батального жанра.
Сын Елизаветы Христофоровны и Семена Давыдовича Семен Семенович Абамелек-Лазарев был крупнейшим русским предпринимателем и ученым-востоковедом. В 1881 году, едва окончив Санкт-Петербургский университет, он вместе со своими друзьями, искусствоведом Адрианом Праховым и художником Василием Поленовым, отправился в путешествие по странам Востока. В Пальмире Семен Абамелек-Лазарев производил раскопки, результатом которых стала ценнейшая историческая находка – плита с текстом знаменитого Пальмирского таможенного тарифа на греческом и арамейском языках. Через двадцать лет после этого события благодаря средствам Абамелек-Лазарева и его влиянию эту плиту удалось переправить в Россию. Сейчас она хранится в Эрмитаже.
Портрет Елизаветы Христофоровны Абамелек-Лазаревой, до того как в 1919 году попал в музей, находился в коллекции Семена Семеновича Абамелек-Лазарева в его нижегородском доме.
Сергей Зарянко написал портреты отца Елизаветы Христофоровны – Христофора Екимовича, ее матери – Екатерины Эммануиловны и младшего брата Вани. Поскольку мальчик к тому времени уже умер, портрет пришлось писать по сохранившимся миниатюрным изображениям, отчего он несколько проиграл в живости и естественности тем работам художника, которые были сделаны с натуры.
Изображение фактуры различных материалов и особенно умение писать кисть руки было самой сильной стороной художественной техники Сергея Зарянко. Так вылепить руки могли лишь немногие академисты, а вот ни один из передвижников, среди которых были и ученики Зарянко, этим мастерством так и не овладел.
28
А почему шут на картине такой печальный? Разве он не должен веселить гостей на балу?
Шуты в средние века подчас были основными советчиками своих хозяев и пользовались привилегией говорить им правду в лицо. Дураков и придурков на эту должность не брали.
Ян Матейко. Станчик. 1882 г.
Картина известного польского художника Яна Матейко «Станчик» (или «Станчик при дворе королевы Боны после взятия Смоленска») моментально врезается в память каждому, кто видит ее впервые. Шут польских королей Станчик, одетый в традиционную «производственную» униформу – ярко-красный костюм и такой же красный колпак с бубенцами, – видимо, на несколько минут зашел в небольшую комнату рядом с бальным залом, присел в кресло, чтобы передохнуть, и погрузился в мрачные мысли, странным образом контрастирующие с бурным весельем, которое продолжается там, за тяжелым бархатным пологом.
ЯН МАТЕЙКО. СТАНЧИК. 1882
Предполагается, что нам понятно, о чем он думает. Действие картины относится к 1514 году, когда литовское войско было разгромлено при третьей осаде Смоленска. Осады Смоленска в 1513–1514 гг. были тяжким испытанием для обеих сторон. До этого Смоленск около сотни лет был под властью князей литовских, и его возвращение Московскому государству стало одной из главных политических удач Василия III, отца Ивана Грозного.
Для поляков взятие Смоленска было грандиозным политическим провалом, но двор Сигизмунда I Старого и его красавицы-супруги Боны Сфорца предпочитал не зацикливаться на политических неудачах. Они проводили свои дни в балах и пирах, а получив известие о грандиозном военном поражении, никто не прервал веселья. И только шут, самый незначительный среди всех придворных, после этого погрузился в тягостные размышления. Тревожность ситуации подчеркивает его ярко-красный костюм, который резко выделяется на общем темном фоне полотна.
Интересно, что Матейко вообще был мастером многофигурных композиций и на большинстве его холстов присутствуют не меньше десятка персонажей, а то и значительно больше. Но вот в этом случае он ограничился изображением единственного главного героя. Толпа гостей и участников бала лишь угадывается за толстыми бархатными портьерами, отгораживающими фигуру шута от зала.
Станчик был реальным историческим лицом, упоминающимся в польских документах начала XVI века. Предполагается, что его настоящее имя – Станислав Гаска и что он был уроженцем деревни Прошовицы близ Кракова. Станчик был человеком умным, проницательным, пользовался доверием и уважением своего государя, считался истинным ревнителем польской государственности. Ему приписывают несколько фраз, ставших впоследствии крылатыми, самая известная из которых: «Очень глупо выпускать медведя, который уже сидит в клетке».
В дальнейшем имя Станчика стало практически нарицательным для польских патриотов. В польской литературе и изобразительном искусстве достаточно часто использовали его образ. Это касается и Яна Матейко – Станчик появился на нескольких его полотнах, символизируя преданность Польше на контрасте с продажными польскими магнатами. В определенном смысле образ шута отражал собственные мысли и убеждения художника.