начать выяснять это даже на самой последней с Ним трапезе, после слов Христа о
том, что Его предадут, что Его вот-вот 'повяжут': 'Был же и спор между ними, кто
из них должен почитаться большим' (Лк. 22, 24). Нашли, блин, время. . .
Итак, с самого начала христианство пошло по пути мелких амбиций и выяснений
отношений. Об этом почему-то не любят распространятся придворные церковные
историки, рисуя нам убедительнейшую по своей благостности картину всеобщей
апостольской любви, благородного нестяжания, длительных ночных бдений. . . И всё
время хочется этих историков спросить: господа, а зачем вы это делаете? Кому от
вашей лжи хорошо? Кто от этого выигрывает? Чьим интересам служит такая история?
Точно ли Церкви Христовой в целом? А может, только иерархии? Тут поневоле
вспоминаешь 'Легенду о Великом Инквизиторе'. Кстати: а ведь не-придворных
историков на свете и нет. . .
'Созижду Церковь мою...' Мессия употреблял выражение не 'Церковь' (этого
понятия тогда и в помине не было), но 'кагал'. Спрашивается: какого хрена
используется неверный перевод? И можно привести аналогичных примеров искажения
текста чуть не десяток. Например, в нашем Евангелии Иисус требует 'не гневаться
напрасно' (Мф. 5, 22). Между тем в древних рукописях идёт совсем другое - вместо
'не гневайтесь напрасно' там было 'не гневайтесь никогда'. Но византийская
поповская контра, понимая, что не гневаться вообще невозможно, подменила этот
текст. Так-то относятся они к слову Божьему! Русские их коллеги, впрочем, ничуть
не лучше. Одно 'лукавство' змея чего стоит! А ежели к самому Евангелию такое
отношение - то чего же можно ожидать от них в других вопросах веры? Ведь
'неверный в малом неверен и во многом' (Лк. 16, 10). Ну как ожидать от них
конструктивного и ответственного подхода к такой фундаментальной проблеме, как
единство христианского мира?
Попытка любого другого объединения людей (вне реального следования учению
Христа) - в империи, сообщества, блоки, союзы и прочие 'золотые миллиарды' -
неминуемо окажется новой Вавилонской башней.
Для нормального существования мир должен иметь как минимум биполярное
строение. Само бытие предполагает своею формой не только кантовские пространство
и время, но и деление на мужское и женское, причём в самом широком смысле. Речь
идёт не столько о распределении ролей, сколько о разделении структурном.
Нетрудно видеть, что столичный град по отношению ко всей стране - то же самое,
что и мужчина по отношению к женщине. И взаимоотношения между ними до
чрезвычайности похожи на супружеские - начиная от потребности друг в друге, и
кончая до конфликтов, перетягивания власти и взаимных обвинений в безделии.
Подобным же 'гендерным' образом соотносятся между собою правительство и его
народ, Запад и Восток, Бог и сотворённая им Вселенная. . . Читатель, искушенный
во взаимоотношениях, прекрасно знает, что как 'женская составляющая' этой
универсальной бытийной структуры, так и мужская, имеют свои особенности. Каждый
стремится занять главенствующее положение, а затем и полностью, предельно
подчинить себе другого.
Так вот: каждая из существующих цивилизаций стремится расшириться до размеров
всего человечества, захватить собою всё - Запад хотел бы, чтобы все превратились
в демократии, Восток - чтобы жили ещё как-то по-другому. И в этом смысле любая
_и_н_а_я_ цивилизация оказывается по отношению к нашей развивающейся своего рода
удерживающим фактором. И в великолепной фразе апостола Павла, что 'тайна
беззакония. . . не совершиться до тех пор, пока не будет взят от среды
удерживающий' (2 Фес., 2, 7), этот самый 'удерживающий' есть _и_н_о_е_, не
позволяющее _л_ю_б_о_м_у_ явлению безгранично и бесконтрольно расширяться,
согласно этому грёбанному 'закону экспансии информации'. Восток удерживает
Запад, а Запад - Восток. Женщина удерживает мужчину, а мужчина - женщину. Ну и
так далее. Всё это препятствует построению новой Вавилонской башни, и в истории
о 'смешении языков' имелся в виду именно этот аспект.
Это 'иное' есть удерживающий, а вовсе не царь-батюшка, как учат нас
православные патриоты. Дело в том, что тотальное объединение всех в одно ровное
изоморфное целое приведёт не просто к потере, так сказать, 'стереоскопического
зрения', возможности взглянуть на себя со стороны. И не к болезненным
уклонениям, но к подлинной катастрофе - к новой попытке построения Вавилонской
башни. Причём, чем массивнее империя, тем более 'вавилонскими' задачами она
задаётся, и тем меньше у неё оказывается ограничивающих, то есть удерживающих
факторов, и тем быстрее она рассыпается.
Нетрудно видеть, что Вавилонская башня, описываемая в Библии (Быт. 11, 4)
была не более реальной, чем 24-х часовая длительность первых дней творения. Этот
образ башни имел, скорее, идеологический характер. Речь шла о построении
цивилизации определённого типа. И мы можем теперь её реконструировать. Это было
общество, в котором женские ценности полностью возобладали над мужскими. Где
начала во всех смыслах доминировать женщина. Общество, полностью превратившееся
не просто в бабу, но в неуправляемую стерву. Общество, восставшее против мужчины
во всех его проявлениях - как правителя, как мужа, как свободной творческой
личности, как Бога, наконец. Восстание против мужчины приводит и к восстанию
против Бога.
Замечу, что Бог, смешивая языки строителей первого её варианта, в
действительности произвёл благотворную для всех нас дифференциацию народов.
Каждый из них стал преследовать какие-то свои цели, возникли непримиримые
противоречия. . . Тем самым Библия показывает нам модель позитивного
общемирового устройства. Многополярный мир, так сказать.
Полное растворение одного типа цивилизации в другом, даже более высоком и
более прогрессивном, всегда губительно. Точно так же как и полное подчинение
одного из супругов другому. Кстати, одна симпатичная такая 'бабёнка', украшенная
'золотом, драгоценными камнями и жемчугом', в Апокалипсисе именуется почему-то
'Вавилон великий'. Нельзя чтобы случайно! Так вот, этот 'город-баба' должен
неминуемо пасть из-за своей любви к разврату и роскоши (Откровение Иоанна, главы
17-18). 'Город-баба' потребительской цивилизации. Цивилизации
_м_и_р_о_в_о_г_о__б_а_б_с_т_в_а_.
В Апокалипсисе написано: '. . . Суд над великою блудницею, сидящею на водах
многих; С нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались
живущие на земле. . . И я увидел жену, сидящую на звере багряном. . . И на челе
её написано имя, тайна: Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. . .'
(Откр. 17, 1-5). Нетрудно заметить, что речь идёт о не о половой распущенности
как таковой, но о цивилизации, густо замешанной на потребительских ценностях.
Так Вавилон и _м_и_р_о_в_о_е__б_а_б_с_т_в_о_ предопределяют друг друга, они
сливаются воедино в конце времён. . . Стремление к 'миру и безопасности', к
обеспеченности и внешней праведности всегда заканчивается крахом. И это касается
не только всеобщего конца человечества, описанного в Откровении Иоанна
Богослова, но и крахов поменьше. Это универсальная модель падения любых
цивилизаций - и прошлых, и будущих, и настоящих.
Мне вот тут подсказывают с мест, что деление всех на 'своих' и 'чужих' - это
уже есть начало 'вавилонского строительства'. Ясно, что следующим шагом будет -
'для достижения благой цели все средства хороши'. . . Являются таким началом и
выяснения, у кого есть благодать, а у кого её нет, а также и то, чья вера более
спасительна.
Итак, с самого начала христианство переключилось на самые что ни на есть
разделяющие вещи - спасение и наличие благодати. Мол, мир лежит во грехе, и без
благодати не будет спасения от царящей повсюду пагубы.
По-настоящему, христианская часть человечества в целом так и не стала 'в
натуре' христианской, однако продолжает свято в это веровать. Христианство
используется народами, скорее, в знаковом смысле - дабы отличить себя от 'чужих'
- иудеев, буддистов, мусульман. . .
Между тем, даже произносить словосочетание 'наша вера' - не только глупо, но
как-то даже и аморально. Это то же самое, что говорить 'наши облака', 'наши
снежинки', 'наше небо'. Вера - если она истинна - не может принадлежать кому-то
конкретно. Она неизбежно будет всеобщей. И заявляя: 'наша православная русская
вера' мы тем самым сознаёмся, что в действительности имеем христианство,
адаптированное русскими и для русских. То есть христианство, в чём-то урезанное,
кастрированное и несколько изменённое. И, в конечном счёте, не истинное. Не
подходящее для всех, но зато настолько удобное для нас, что нам кажется прямо
противоположное: что именно наша 'вариация' христианства - самая правильная.
Занятно, что это чувство охватывает решительно все христианские народы. . .
Ещё раз для тех, кто 'не в танке': вера (истинная) может и должна быть
явлением всеобщего, космического порядка, и признаком этой универсальности и
всеобщности окажется то, что данный народ будет как бы 'напрягаться', чтобы не
только её принять, но даже по ней и жить. Религия, идеально 'сидящая по фигуре'
данного народа уже самим этим фактом доказывает свою, мягко выражаясь,
адаптированность к (просто)народным традициям. Настоящая вера - это трудно
всегда, но никогда 'влёгкую'.
Так что фраза: 'наша вера - христианская' выказывает одно из двух: либо это