Когда Яровой прибыл на место происшествия, где опера Рыбникова уже опрашивали соседей Лютого, он сразу же понял, почему начальник ОБЭПа выдвинул версию о том, что Серову помогли уйти на тот свет «добрые» люди. Дверь вместительного сарая, в котором Лютый держал свой «Мерседес», была подперта снаружи увесистым колом.
— И кто же это, по вашему мнению, мог решиться сотворить подобное? — спросил Яровой, рассматривая обгоревший кол, ямка от которого явственно проступала в полуметре от чудом уцелевшей двери.
— Разбираться будем.
И тут же в разговор вмешался молчавший до этого моложавый старлей, уловивший в словах столичного важняка острую заинтересованность случившимся:
— У Лютого в городе был один враг — Кудлач, и похоже, что это ихние разборки.
— Даже так? — удивился столь категоричному утверждению Яровой. — А вы что думаете, Феликс Ефимович?
Рыбников не очень-то ласково покосился на слишком разговорчивого старлея:
— Я же сказал, разбираться будем.
— Вот и я о том же — разбираться. Кстати, обратите внимание на заостренный конец кола. Такое впечатление, будто специально тесали для вещественного доказательства, подталкивая на мысль, что Серов сгорел не по своей дури, когда бросил непотушенную спичку или тлеющий окурок на пропитанный бензином пол, а его сначала заперли в этой мышеловке, а потом уже снаружи подожгли сарай.
— И не только это, — согласился с Яровым Рыбников. — Мои ребятишки уже опросили соседей, так вот одна бабка сказала, будто видела из своего хлева, когда ходила скотину поить, как еще на зорьке на крыльцо вышел Серов с каким-то мужиком, и она услышала серовскую матерщину, которую ни с какой иной спутать невозможно, и якобы он о чем-то просил этого мужика и ругался.
— Так почему бы этим самым мужиком и не быть Кудлачу? — продолжал настаивать на своем старлей.
Рыбников смерил его презрительно-уничтожающим взглядом и, уже обращаясь непосредственно к Яровому, произнес:
— Да потому, что Кленов, то есть Кудлач, на то и был поставлен смотрящим, чтобы не допускать подобного беспредела. К тому же он не того размера авторитет, который поначалу стал бы кол тесать, а потом толковище с Лютым вести. В общем, будем разбираться.
О страшной смерти Лютого Кудлач узнал в то же самое утро, что и Яровой; разбудил отборным матом сладко спящего Малыша и приказал готовить машину. К дому на окраине города, где жил Лютый, он поспел как раз в тот момент, когда от забора отъезжала машина пожарной команды. На месте добротно построенного деревянного гаража с воротами курилось зловонным дымком пепелище, посреди которого скорбно стоял обгоревший, словно стесняющийся своей неприглядной наготы «Мерседес». Точнее говоря, то, что от него осталось. Сам же дом — просторный, на основательном фундаменте, с высоким крыльцом и резными наличниками, — каким-то чудом избежал участи гаража.
Понимая, что он делает великую глупость, и в то же время не в силах сдерживать себя, он велел Малышу оставаться в машине, а сам прошел к туго натянутой веревке, которой обнесли место пожарища. На какой-то момент взгляд Кудлача застыл на черном остове сгоревшей машины, потом он вдруг вздрогнул, очнувшись от своих мыслей, и настороженно посмотрел на окна дома, затем на тропинку, которая вела к гаражу, и вновь на то, что осталось от «Мерседеса». Едва сдержался, чтобы не застонать, и только зубами скрежетнул так, что на багровых скулах вздулись желваки.
Этот «Мерседес» Лютый купил в пику ему, Кудлачу, как бы желая сказать тем самым: «Хоть ты и поставлен смотрящим, а я все равно круче тебя».
Вот и допрыгался, мать бы его в парашу!
С трудом перевел взгляд на то, что когда-то было Володькой Серовым с лагерным погонялом — Лютый. За те годы, что Кудлач зону топтал, да и в треклятые девяностые, когда войны между группировками превращались в кровавую мясорубку, он немало повидал смертей, но чтобы вот так, по живому…
Скрюченные, полуобгоревшие останки Лютого лежали в дальнем углу пепелища, и впечатление было такое, будто он пытался зарыться в землю, спрятаться от огня под дубовыми половицами, на которые обрушились объятые пламенем стропила. Кудлач снял кепку, трижды перекрестился и только после этого удостоил все тем же тяжелым взглядом группу молча стоявших ментов.
— Ну что, Кудлач, совесть заела? — нарушил сгустившуюся тишину все тот же старлей. — Сам сдаваться пришел или как?
Кленов сжал кулаки, но все-таки смог сдержать себя от ответного слова, понимая, что не в его положении накалять против себя воронцовских ментов. А этот мусорило, насколько он помнил, был всего лишь серым бароном[8] на участке, где жил Лютый.
— Ну, чего хвост поджал? — явно провоцируя Кудлача, продолжал наседать старлей. — Или уже настолько обнаглел.
— Остепенитесь, лейтенант! На вас люди смотрят.
И действительно, к этой перепалке уже прислушивались толпившиеся у поваленного забора соседи по улице, которые охали и ахали по поводу случившегося, не забывая при этом помянуть добрым словом и Бога, не давшего перелететь пожару на бревенчатые избы.
— А вы, — покраснел старлей, — вы не имеете права в присутствии этого бандита…
— Ну, о правах и обязанностях мы чуть позже поговорим и в другом месте, — пообещал Рыбников, — а пока что будьте любезны, займитесь делом.
«Не надо бы ему так жестоко», — с тоской в груди подумал Кленов и хмуро кивнул Рыбникову: мол, доброго утра пожелать не могу, сами видите, какое оно дерьмовое.
Рыбников, между тем, отошел в сторону и тоже кивнул Кудлачу, чтобы тот шел за ним.
— Какими судьбами? — спросил негромко.
— Надеюсь, не под протокол?
— Ну, во-первых, я не следователь, а во-вторых… надеюсь, сам догадываешься.
— Сам-то я догадываюсь, однако не хочу, чтобы все так думали. Здесь столько глаз да ушей ненужных. — Кудлач замолчал было, но тут же, словно испугавшись, что начальник Воронцовского ОБЭПа, к которому он питал невольное уважение, не позволит ему высказать главное, заторопился: — Неужто вы могли подумать, что это я? Только из-за того, что тот дурачок…
— Я-то так не думаю, только вот кое-кто может принять за исходную версию.
— Понятно, — нахмурился Кудлач. — Как говорится, на чужой роток не накинешь платок.
— Вот именно, не накинешь, но это на потом. Ты так и не ответил, с чего вдруг оказался здесь столь ранним утром.
— Позвонили, я и приехал.
— Как это позвонили? Кто?
— А вот так и позвонили, — заиграл желваками Кудлач. — Где-то с полчаса назад, может, чуток поболее. Какая-то сука сказала, чтобы я поспешал к своему корешку, дескать, он уже на углях поджаривается и негоже в такой ситуации оставлять его одного.
— Так прямо и сказали? На углях поджаривается?
— Ну, — подтвердил Кудлач, — так и сказал. Я, само собой, поначалу не поверил и вроде бы послал этого шуткаря по адресу, на что тот только рассмеялся да еще добавил: мол, он такими шутками не шуткует, и если я хочу застать Лютого живым, так чтобы поспешал приехать к его дому.
— И ты?
— А что мне оставалось делать? — закашлялся Кудлач. — Такими шутками действительно не шутят.
Он замолчал, молчал и Рыбников, с тоской думая о том, что наступающее лето будет, пожалуй, слишком жарким — теперь он даже не сомневался в том, что к этому убийству воронцовский смотрящий не имеет никакого отношения. Тогда кто?
Об этом он и спросил Кудлача, на что тот только плечами пожал.
— Может, Цухло? — подсказал Рыбников.
— Не знаю.
— И все-таки? Есть какие догадки?
— Не знаю! — рявкнул Кудлач, и в его темных зрачках появились какие-то сумасшедшие искорки. — Не знаю. Но разбираться с этим будем. — И уже совсем тихо, как бы разговаривая сам с собой: — С меня за Лютого братва спросит.
— Что, опять война? — насторожился Рыбников.
— Боже упаси! Но кто-то этого очень хочет.
— Кто?
— Я же говорю, не знаю. — Кленов замолчал, но прежде чем Рыбников отошел, как-то очень тихо попросил: — Похоронить-то по-человечески позволите? Братва съедется. Как никак, а Лютый авторитетным вором был.
И чуть погодя, для пущей убедительности, привел еще один, не менее веский аргумент:
— Все-таки и он немало для города сделал, чтобы особо рьяных унять да порядок навести.
Сразу же признав в мощном мужике Кудлача — именно таким его и описывал Крымов, Яровой даже вида не подал, что знает человека, с которым только что разговаривал Рыбников. Когда подполковник направился к криминалистам, которые уже заканчивали осмотр останков машины и полуобгоревшего трупа, подошел к нему.
— А это что за тип?
— Кудлач. Кленов Михаил Сергеевич, я уже докладывал о нем.
— Что, тот самый? — якобы удивился Яровой. — А ему-то чего здесь светиться?
— Светиться… Да, в общем-то, погибший был его другом, они еще на зоне скорешились.
Яровой невольно отметил тот факт, что Рыбников сказал только про их дружбу, даже не заикнувшись о тех проблемах, что стояли между Кудлачом и Лютым, хотя все тот же Рыбников уже давно предоставил ему полный расклад оперативной обстановки в городе и на заводе
— Выходит, он теперь будет мстить? — высказал предположение Яровой. И, как бы развивая свою мысль, продолжил: — Если даже решился приехать сюда в такой час.
— Кому мстить-то? — резонно заметил Рыбников. — Тот, кто сотворил это душегубство, знал, на что идет. Как, впрочем, догадывался и о том, что с ним станется, если на него выйдет Кудлач. Так что, думаю, мы вряд ли выйдем на исполнителя.
— А на заказчика?
Рыбников как на больного покосился на столичного важняка. Мол, соображаешь, что говоришь, дядя? Однако Яровой даже не обратил на это внимание.
— А если это убийство — предупреждение все тому же Кудлачу? Он об этом не может не догадываться?
Рыбников только пожал плечами.
— И все-таки? — настойчиво продолжал напирать Яровой.
— Всякое может быть.
— Но если это принять за рабочую версию, то кто же тогда этот живоглот?