В какой-то момент он засомневался даже, признал ли Кудлач в нем человека, который облегчил его кошелек не на одну тысячу баксов, однако тут же отбросил все сомнения. Огромный шрам, оставшийся на его лице после памятной стычки с воронцовским паханом, нельзя было спутать еще с чем-нибудь, да сам Даутов не очень-то скрывал свое «воскрешение» из мертвых. На рынке, где можно было в любой час дня и ночи побаловаться дурью, уже был запущен слушок о возвращении Жомбы.
Да, все вроде бы было продумано правильно, однако этот хитрожопый урка с рожей мясника почему-то отказался нырять в поставленную для него ловушку, а это было чревато серьезными последствиями уже для него самого, Асада Даутова. В конце концов могли устать ждать не только его нынешние хозяева, на которых он подписался работать и которые требовали едва ли не ежедневного отчета за каждый израсходованный доллар, но и те силы в самом Воронцово, что согласились подыграть ему, когда по-настоящему проявится Кудлач и для его полной ликвидации потребуются решительные действия жирующих на черном золоте силовиков.
Как говорят на Востоке, застоявшийся конь может и своего хозяина копытом лягнуть.
Думая обо всем этом и откровенно психуя, Жомба уже начинал подозревать самого Грача в двойной игре, и как только тот появился в доме, тут же вызвал его на разговор.
— Слушай, Грач, — процедил Жомба, наливаясь злобой к бригадиру хохлов, которого он самолично с великим удовольствием повесил бы в саду, — а ты, случаем, лапшу на уши мне не вешал, когда за Длинного Ивана ответ держал?
— Какую еще лапшу? — растерялся Грач.
— А ту самую, когда ты должен был отвезти его домой и проследить, побежит ли он жаловаться Кудлачу!
— Это ты про Мазина?
— Ну!
— Так я не врубаюсь что-то, о чем ты?
— Ты мне дурь не гони! — сорвался на истеричный крик Жомба. — Не гони! Ты мне сказал, что тем же утром Иван побежал к Кудлачу, а на самом деле…
— Так оно так и было, — едва сдерживая себя, чтобы не сорваться на ответный крик, как-то очень уж тихо произнес Грач. — А в чем, собственно, проблема?
— Проблема, спрашиваешь, в чем? — начиная понимать, что Грача на горло не возьмешь, Жомба тоже попытался сдержать рвущуюся из него ярость, но его состояние выдавал все тот же рваный шрам, превратившийся в багрово-красный. — А та проблема, что Кудлач даже рылом своим не повел на потерю слитка! А такое не прощается. Я слишком хорошо знаю этого шакала. Понимаешь? Не может такого быть! А если ты и в это врубиться не можешь, тогда…
— И что тогда? — сжал кулаки Грач. — Своих козоебов на меня натравишь? Так советую воздержаться малость. Подниму всех хохлов в округе! К тому же не забывай, кто тебя в Воронцово вернул и кто прикрывать будет в случае чего.
Сообразив, что хватил лишку, Жомба попытался было вставить что-нибудь успокаивающее, мол, Грач ему что брат родной и он его просто неправильно понял, но того уже трудно было остановить.
— Теперь что касается моих мозгов, — наседал Грач. — Когда ты в своем ауле еще коз пас, я уже в ментовской школе учился и таких орлов, как ты и твои подельнички, только так делал.
— Ладно, все, успокоились, — с трудом изобразив на изуродованном лице нечто отдаленно похожее на миролюбивую улыбку, произнес Жомба.
Однако Грач слишком долго сносил его понукания, и его понесло всерьез:
— Не-е-ет, не успокоились! Хоть я и подписался как бы на тебя работать, но ты меня в хомут не запрягал, и волом бессловесным я у тебя не буду. Кишка тонка, и не по чину власть на себя берешь. А посему смотри, чтобы облом полный не получить. — Он замолчал было, широко раздувая ноздри, но не выдержал и как-то очень тихо просипел: — И еще одно запомни! Я тебе не Грач, хоть бог и наделил меня такой фамилией, а Анатолий Иванович. И если не хочешь, чтобы я тебя в присутствии твоих же нукеров Жомбой кликал, хотя на большее ты не тянешь, то будь любезен и со мной говорить по чину. Запомнишь, надеюсь?
Бросая в ненавистное лицо эти слова, Грач даже не подозревал, какого врага он себе нажил. До боли стиснув зубы, Жомба едва сдерживал себя, чтобы не размозжить табуреткой голову этой рыжей твари, которая осмелилась унизить его.
— Хорошо, хорошо… успокойся. Анатолий — значит, Анатолий. Не принимай мои слова за обиду. Чего между своими людьми не случается. Поговорим, шашлык-машлык кушать будем, вино-водку пить. Но с Кудлачом надо что-то делать, не могу же я с ним шашлык-машлык-то.
— Это уж точно, не можешь, — согласился с ним Грач, которому эта ссора тоже была ни к чему.
— Вот, — тут же подхватил Жомба, — и если Длинный Иван, которого мы взяли на золотишке…
Однако Грач не дал ему договорить:
— То, что Мазин нырнул в то утро к твоему корешу, — не удержался, чтобы не поддеть Жомбу Грач, — в этом можешь не сомневаться, и то, что они толковали о чем-то довольно долго — в этом тоже можешь не сомневаться, а вот тот факт, что воронцовский пахан до сих пор никак не проявился…
Он почесал затылок и вопросительно покосился на Жомбу:
— А если предположить, что Иван не рассказал о случившемся своему хозяину?
Все еще не до конца успокоившийся, Жомба тупо уставился на Грача:
— Как это?
Тот презрительно хмыкнул, словно сказать хотел: «Ну так что, хозяин гребаный, у кого все-таки из нас двоих проблемы с мозгами?», — однако вслух произнес:
— Спрашиваешь, как это? Да очень просто. Мазин, само собой, пожаловался Кудлачу, что его обули с тем слитком, а кто — об этом мог и умолчать.
— Зачем? Почему умолчать?
— А чтобы на свою задницу лишних врагов не наживать. Русский мужик — он хитрован большой, тем более такой золотоноша, как Длинный Иван. И он десять раз отмерит, прежде чем отрежет. Иначе давно бы нары на киче грел или землю своими мослами удобрял.
О подобном варианте Жомба даже подумать не мог и поэтому у него почти вырвалось растерянное:
— И что же делать?
— А ничего лишнего, повторим пройденное, но уже более жестко. И на этот раз Мазин вынужден будет упасть в ноженьки Кудлачу.
Оценив предложение Грача, Жомба утвердительно кивнул головой, и, казалось, даже шрам разгладился на лице; как бы то ни было, но у этого рыжего хохла мозги работали в нужном направлении.
Когда Грач ушел, Жомба, уже не скрывая своих эмоций, яростно выругался и крикнул в сторону кухни, где постоянно находился один из его телохранителей, чтобы ему сделали хорошего чая. После возвращения на воронцовскую землю он уже не появлялся в городе без верных ему парней из родного аула, которых по мере надобности представлял своими племянниками. В ожидании, когда будет готов чай, Жомба невольно потрогал бугристый рубец на лице, который протянулся от раздробленной скулы до верхней губы, из-за чего она как бы вздернулась вверх, обнажив зубы, и глухо застонал, раскачиваясь на стуле, словно огромный маятник.
Не так уж все хорошо складывалось, как хотелось бы, хотя на золотой фабрике уже начинал сочиться подвластный ему ручеек из высокопробного золота. Однако, чтобы он зажурчал на полную мощность, надо было срочно зачищать воронцовское поле, а именно этим он пока что и не мог похвастаться. Единственное, что действительно удалось сделать, так это перетянуть на свою сторону Гришку Цухло с его отморозками да восстановить частично былые связи в местной прокуратуре и в ментовской конторе. Что же касается Кудлача, на которого пахал основной контингент профессиональных золотонош…
Жомба не понимал, чего выжидает этот воронцовский волк, почему не шлет ответку своему старому врагу, и его бездействие, граничащее с откровенной трусостью, он мог объяснить только тем, что Кудлач не желает особо светиться, пока на золотой фабрике торчит важняк Следственного комитета России. Впрочем, рассуждал Жомба, мог сработать еще один фактор.
Будучи смотрящим, хитрый как лиса и осторожный как матерый волк, Кудлач не желает открытой войны на воронцовской земле и продумывает сейчас какой-нибудь план, чтобы расправиться с врагом одним ударом. Возможно, даже чужими руками. Да руками тех же москвичей.
Злобно усмехнувшись, отчего рваный рубец на щеке вновь налился багровой кровью, Жомба с силой ударил кулаком по столу, словно точку поставил. Теперь он знал, что надо делать. Но главное сейчас — сработать на опережение.
Глава 16
Оперативное совещание затягивалось, и на то была причина. По итогам судебно-медицинской экспертизы, которая была проведена в областной криминалистической лаборатории в связи с постановлением об эксгумации Жукова, бывшего начальника аффинажного цеха завода цветных металлов, докладывал прокурор-криминалист, и то, что им было сказано на основании протокола о вскрытии, произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Судебно-химическое исследование показало, что в крови Жукова были обнаружены следы препарата, который мог вызвать при определенных условиях остановку сердца. А «определенными условиями» оказался морфий, также введенный в кровь загрипповавшего на тот момент Жукова.
Закончив доклад и положив на стол страницы протокола, прокурор-криминалист покосился на Ярового, мол, я все сказал, что требовалось, и в кабинете наступила едва ли не могильная тишина.
— Может, кто-нибудь желает высказаться по этому поводу? — негромко, словно он боялся расплескать нечаянно эту тишину, произнес Яровой.
— Этого не может быть!
Собравшиеся повернулись к воронцовскому прокурору, лицо которого, и без того красное, приобрело едва ли не багровый оттенок.
— Как это не может быть?! — возмутился прокурор-криминалист.
— А вот так! — осадил его Марченко, и теперь уже побагровело не только его лицо, но и шея, и уши. — Этого не может быть потому… потому, что это чушь!
И он с силой хлопнул ладонью по столу.
— Послушайте! — взвился с места криминалист. — Мы что, в детский сад здесь играем? Все акты и протоколы подписаны специалистами в области судебной медицины! А вы, Тимофей Петрович, простите за грубость, ваньку валять начинаете.