[14].
— Это уже более чем серьезно, — протянул Крымов, думая даже не о Дутом, которого разъяренный и в то же время выбитый из колеи смотрящий нарек шланбоем чеканутым, то есть психически ненормальным человеком, а о том, какой бы поворот могло поиметь дело по выводу черного золота, прими вдруг воронцовский пахан приглашение Дутого. Судя по всему, стрельба в основном велась по гостевому столику, где должны были восседать особо почетные персоны.
— Вот и я о том же, — глухо процедил Кудлач, исподлобья наблюдая за гостем, — это уже более чем серьезно. Сегодня вечерком ко мне люди подъедут, чтобы обсосать случившееся и подумать о будущем, но каждый из них будет гнуть свой собственный интерес, а мне нужен объективный разбор, возможно, даже совет.
— Думаешь, что это все-таки Жомба? — догадываясь, что более всего волнует Кудлача, спросил Крымов.
Хозяин дома только невразумительно пожал плечами.
— А если это Гришка Цухло со своими отморозками?
— Всякое, конечно, может быть, но… Да нет же, нет, — вскинулся Кудлач. — У этого шизика хоть и много говна да гонору, однако запал не тот. Да и смысла нет авторитетных людей против себя настраивать.
В этот момент со стороны дома показалась шкафоподобная фигура Малыша с корзинкой в руке, и Кленов произнес устало:
— Ладно, будет еще время покалякать, а сейчас… Не поверишь, но я действительно почувствовал себя заново рожденным. — На его лице застыло нечто похожее на улыбку, и он как-то очень грустно добавил: — Не знаю, как ты, но я… Бывало на строгаче, когда в стакан[15] на пятнадцать суток определят, такая тоска за глотку возьмет, что в самую бы пору счеты с жизнью свести, а тут… только сейчас стал вкус жизни понимать. И чтобы из-за какого-то пидармота гнойного я стал бы бушлат деревянный примерять… Как говаривал когда-то хозяин[16] на пересылке: херушки вашей семеюшке, здесь вы будете по моим законам и баланду хавать, и нужду справлять.
В беседку поднялся Малыш и стал выставлять на стол разноцветные бутылки, каких, видимо, не имел счастья видеть тот самый хозяин с пересылки, державший в ежовых рукавицах вверенный ему спецконтингент. Французский коньяк и не менее дорогая водка, грузинское вино и три бутылки исходящего слезой «Нарзана». Судя по сервированному столу, Михаил Сергеевич Кленов действительно почувствовал вкус к жизни, и если совершенно недавно высшим блаженством для него была кружка умело запаренного чифиря, пущенная по кругу, то теперь…
— Может, с коньячка начнем? — предложил Кудлач, держа в мосластой руке пузатую бутылку из темного стекла. — Наш лепила на марийской зоне когда-то рекомендовал, уверял, что успокаивает. Короче, толковая вещь.
Крымов согласно кивнул головой: можно, мол, и по коньячку вдарить, чтобы нервишки успокоить. Тем более что ему еще предстояла встреча с цепким, как осенний репей, следователем Воронцовского ОВД, которая могла превратиться в нудный, затяжной допрос. О чем он и сказал Кудлачу, вернее, посетовал на жизнь.
— С чего бы это он вдруг? — изумлению Кудлача не было предела. — Вроде бы все замазано.
Крымов невольно насторожился. «Все замазано…» Просто так подобное не скажешь. Неужто и этот следак ходит под смотрящим?
Эта мыслишка уже давно точила ему мозги, и все-таки в такое не хотелось верить. Даже несмотря на то, что Оськин мытарил его по шитому белыми нитками делу «о наркоте», Антон испытывал к нему нечто похожее на уважение.
— Но ведь дело-то еще не закрыто, — напомнил Кудлачу Крымов. — Может, он еще чего-нибудь накопал на меня? Биография-то, как сам понимаешь, аховая.
Кудлач на это только выругался матерно. Потом долго молчал и наконец просипел, словно старый ворон в ненастную погоду:
— Оно, конечно, от этого волка всего можно ждать, но ведь… — Осекся на полуслове, стрельнув по гостю настороженно-вопросительным взглядом, и закончил угрюмо: — Похоже, они сейчас из-за Лютого волну гонят. Уже многих раком поставили, допытываясь, где был да что делал в ту ночь, когда Лютого заживо сожгли. Только не в том месте ищут, падлы красноперые. Ладно, разберемся!
Смотрящий своих слов на ветер не бросал, и если он пообещал «разобраться» даже со следователем Воронцовского ОВД, а подобное мог обещать только человек, уверенный в своих возможностях… М-да, знать бы, кто его крышует, кто этот всесильный НЕКТО? Ответ на этот вопрос мог быть ключом к той задаче, над которой бился Яровой, и, возможно, мог пролить свет на расстановку тех сил в городе и на золотой фабрике, которые подпитывали воронцовским золотишком националистов Украины.
Подумав об этом, Крымов вздохнул обреченно и потянулся за наполненной рюмкой. Как говорится, пойди туда, не зная куда, принеси то, не зная что. И в то же время с утра выпил — целый день свободен.
Глава 20
До гостиницы Крымова подвозил все тот же Малыш, удобный тем, что всю дорогу молчал и никогда не задавал лишних вопросов. А подумать Антону было о чем, и в первую очередь о Дутом. Судя по тому, с каким пренебрежением, а порой и презрением относился к нему воронцовский пахан, Кудлач знал истинную цену Дутого, однако вынужден был скрывать свое отношение к нему и как бы даже покровительствовал его группировке. Короче говоря, пустозвон, ничтожество, крысятник, и в то же время…
Несмотря на весь этот набор, с которым не очень-то долго походишь в тузах, Егор Блинков сразу же после освобождения остался в городе, хотя имел возможность вернуться в свой родной Питер, каким-то чудом подгреб под себя едва ли не самых удачливых золотонош, остался на плаву после кровавого передела, захлестнувшего город в девяностые годы прошлого века, и уже который год подряд снимает сливки с воронцовского золота.
Во всем этом просматривалась какая-то несуразица, переходящая в полнейший абсурд, и Крымов, проникшийся за годы оперативной работы образом мышления Седого и познавший законы криминального мира, не мог не сделать на этом охотничью стойку. Кто-то очень умный и располагающий определенными возможностями сотворил из Дутого-крысятника нынешнего коновода и теперь четко контролировал каждый его шаг, направляя все его действия в нужное русло и обеспечивая необходимую безопасность. Подтверждением этой версии был факт полугодичной давности, когда вконец зарвавшийся Цухло перехватил со слитком золота пробы 999,9 дутовского золотоношу и, наградив его пулей в затылок, прикопал в подлеске неподалеку от города. А буквально через неделю, в том же подлеске, были найдены еще два трупа с пулевыми отверстиями. Правда, на этот раз это были не золотоноши, а боевики из группировки Цухло, кичившиеся тем, что у них руки по локти в крови.
Это была месть Блинкова за своего золотоношу, правда, самого Цухло в тот раз не тронули, и в этом также просматривалась стратегическая линия человека, который оставался в тени, используя Дутого как инструмент для наживы. Хозяин Блинкова хорошо знал слабые места сусловской группировки и не очень-то горел желанием, чтобы ту нишу на золотой фабрике, в которой обосновался Цухло, занял кто-то другой. Как говорится, лишние хлопоты — лишняя головная боль. А вот наказать сусловских отморозков стоило, что и было сделано, в предупреждение о том, чем может закончиться подобный беспредел и для самого Цухло.
Углубившись в свои не очень-то веселые мысли, Крымов невольно чертыхнулся. Нынешняя встреча с воронцовским смотрящим еще раз подтвердила догадку, что Кудлач в курсе многих тайн мадридского двора. Однако судя по его поведению, хозяин Дутого был для Кленова табу, и он ни при каких условиях не назовет его имени. А это значило… Судя по всему, всех троих — Кудлача, Дутого и его хозяина — связывало нечто общее, причем уходящее в прошлое, и, чтобы докопаться до истины, придется покопаться в этом самом прошлом.
Короче говоря, сплошные вопросы без ответов. Хорошо хоть, ему сегодня все-таки удалось убедить Кудлача в том, что он делает непоправимую ошибку, настаивая на немедленной ликвидации Жомбы. Конечно, для этого пришлось выложить свой личный план по Жомбе, и премудрый смотрящий, признав правоту Седого, вынужден был согласиться с ним. Правда, поцокал языком при этом и, пристально посмотрев на своего гостя поверх наполненной рюмки, как-то странно хрюкнул и негромко произнес:
— А ты, случаем, в ментуре не служил? Молчи! Знаю, что не служил, однако не хотел бы видеть тебя своим врагом.
— С чего бы это?
— Умен слишком, наперед все просчитываешь, да и мозги закручены, как у опера-волкодава.
— И на том, хозяин, спасибочки, — пробурчал Крымов, явно обидевшись за «опера-волкодава».
Уже перед самым уходом, когда Кудлач вогнал в себя не менее литра водки и с каждым очередным стаканом становился менее подозрительным, Крымов смог перевести разговор на тему, которая волновала не столько его самого, сколько Ярового:
— Слушай, Сергеич, меня сейчас другое мучает: кто мог сдать Мазина, когда его этот козел прищучил с первым слитком?
Под «козлом» он имел ввиду Жомбу.
Кудлач хрумкнул ядреным огурцом, негромко отрыгнул, покосившись красным глазом на Седого, и как бы нехотя пробурчал:
— Сам мозги ломаю.
— И что?
— Думается мне, Балбеса рук дело.
— А ему-то какой прок сдавать напарника?
— Так-то оно так, — пожал костистыми плечами Кудлач, — проку действительно нет никакого, да, видать, прижучили нашего Балбеса где-то, вот он и раскололся. Короче, проверять будем.
— А тебе не кажется, что каждый шаг Мазина уже отслеживали на самом заводе, возможно, даже в цеху, и как только он сделал переброс…
Кудлач даже жевать перестал, вопросительно уставившись на гостя. Он чувствовал себя едва ли не хозяином золотой фабрики, и подобная кощунственная мысль… Если принять версию Седого, то, выходит, за его людьми уже давно ведется постоянный пригляд, каждый их шаг просвечивается кем-то со стороны, а это… Подобное не умещалось в его сознании, и он с силой ударил кулаком по столу: