Галина Гавриловна скрестила на животе натруженные, узловатые от постоянной дойки пальцы рук и, поджав губы, скорбно произнесла:
— А чего ж не узнать-то? Могу и узнать. Небось, в памяти еще держусь. — И тут же поправилась: — Но только не на фотографии, там они мертвые все какие-то.
— Естественно, живьем, — соглашаясь с доводами восьмидесятилетней свидетельницы, утвердительно кивнул Рыбников, правда, еще не зная, кого конкретно он представит ей на опознание.
На оперативном совещании, которое проводил Яровой, Рыбников выдвинул предложение провести на воронцовских рынках «глубокую зачистку», чтобы выявить тех торгашей, которые занимаются сбытом наркоты. На первый взгляд это предложение было вполне резонным, однако Яровой усомнился в целесообразности такой акции, заявив, что он сильно сомневается относительно положительных результатов.
— Но почему? — удивился Рыбников.
— Да потому, что вы просто не в состоянии провести эту зачистку на всех рынках одновременно. И как только пройдет первый захват, скажем, на том же Центральном рынке, информация тут же разлетится не только по городу, но и по району, и я сильно сомневаюсь, что вы сможете взять именно того человека, который нам нужен.
Он обвел взглядом собравшихся в его кабинете оперов, половина из которых желала «непременно сейчас и немедленно», и слегка повысил голос:
— Я даже не сомневаюсь, что вы сможете задержать кого-нибудь из продавцов, чтобы выставить их на опознание, но уверяю вас, все это будет мелкота, а более крупная рыба тут же ляжет на дно, причем надолго. И еще одно. Скажите мне, где гарантия того, что Серов покупал порошок у рыночных торгашей, а не у оптовиков? Насколько я знаю психологию уголовников такого масштаба, как Лютый, на городской рынок они за дозой не пойдут. Тем более что Серов пользовался только чистым героином, а на рынке вам продадут только дерьмо с замесом.
— А что, есть еще какие-нибудь варианты? — поинтересовался Рыбников.
— Есть. Но для этого вам придется поработать с этой свидетельницей. И еще: надо доработать воронцовские связи Сивковой.
«Крымову. Срочно. Для справки.
При оперативной разработке уже выявленных в России ячеек террористических организаций выяснилось, что валюта, вырученная от продажи золота полякам, действительно идет на создание диверсионных групп, главная цель которых — взорвать Москву, южные области России и весь Северный Кавказ. В связи с этим необходимо активизировать разработку воронцовского резидента «Возрождения» и его пособников.
Панков».
Глава 26
Старшего лейтенанта Пазгалова сразу же после возвращения из «теплых краев» бросили на прочесывание воронцовских рынков. Олег, исколесив за два дня все торговые ряды города, вынужден был признать правоту Ярового, утверждавшего, что ворошиловским наскоком здесь ничего не возьмешь.
Отпустив домой измотанную бабку Уманцеву, которая еще каким-то чудом не только держалась на ногах, но и умудрялась всматриваться в бритые и заросшие густой щетиной лица назойливых торговцев, решил далее действовать по привычной схеме. Возможно, более длительной и сложной, хотя двухдневный круиз по рыночным рядам — тоже занятие не для слабонервных, однако работа с «контингентом», среди которого удавалось нащупать весьма толковых осведомителей, пока что сбоя не давала. Правда, одновременно с этим, понимая, что времени на работу с информаторами уже не остается, он решил «упасть в ноженьки» следователю Оськину, который, по слухам, собрал объемное досье едва ли не на всех наркоторговцев, слетевшихся с пуском золотой фабрики в регион едва ли не со всех «братских» республик. Между ними также шли войны за этот рынок сбыта, довольно перспективный для воротил наркобизнеса, но пока что верх одерживали азербайджанские и цыганские кланы, эмиссары которых закреплялись в пригородных деревнях и селах.
Пазгалов, правда, не знал точно, можно ли до конца верить разговорам коллег про «досье» Оськина, но уже тот факт, что следак довольно давно и плотно сидел на этой теме, давал надежду. Тем более что именно Оськин первым допрашивал Уманцеву, и он мог поделиться своими впечатлениями относительно этой свидетельницы.
…Нельзя сказать, что Владимир Александрович особо обрадовался просьбе молодого, но весьма настырного убэповца, но и не оттолкнул. Сказал только, выдавив на своем лице вымученную ухмылку:
— Выходит, и в твоей конторе ни хрена не получается, коли вспомнили про старого трудягу Оськина?
Пазгалов только плечами пожал на это. «Контора» с ее проблемами — сама по себе, а он, старший оперуполномоченный УБЭПа Пазгалов — сам по себе. Но, судя по той информации, которой он владел, следствие по убийству Серова, которое теперь вела Воронцовская прокуратура, не очень-то продвинулось в своих потугах, и в этом, пожалуй, Оськин был прав.
— А я сразу, я еще тогда говорил, что убийство Лютого хоть и не напрямую, но все-таки замешано на порошке, и именно в этом направлении надо было изначально вести следствие, а эти знатоки хреновы… — И он, не в силах сдерживать нанесенную ему как профессионалу обиду, пристукнул рыжей от сплошных конопушек рукой по столу. — Ну да ладно, бог им судья, — смягчился Оськин, одновременно приглядываясь к молодому оперу, который не мог не вызвать симпатии. — Значит, говоришь, тебе нужен мой банк данных по оптовикам, услугами которых пользуются серьезные люди?
Он сделал ударение на слове «мой», как бы подчеркивая тем самым полную несостоятельность специально созданного отдела по борьбе с наркотой.
Пазгалов утвердительно кивнул, но понимая, что Оськину этого мало, вздохнул обреченно и развел руками — мол, что с них возьмешь, малокровных?
— Хорошо, я помогу, — согласился с подобным положением вещей Оськин, — но скажу тебе сразу — не там ищешь.
— Даже так?
— Да, так, и не делай удивленные глаза.
— А где же… искать?
— Где, где, — пробурчал Оськин, — да где угодно, но только не на наших рынках.
— С чего бы вдруг такое утверждение?
— Да с того самого, что никому из торгашей, тем более оптовиков, не имело смысла мочить Лютого. Это, думаю, даже ежу понятно. И в городе есть только один человек, которому выгодна была его смерть, тем более столь страшная смерть, которую можно было сразу же перевести на азеров или тех же цыган.
— И кто же это?
— Опер ты хренов, — презрительно хмыкнул Оськин, — а сам-то чего, не врубился еще?
— Кудлач?
— Он и только он! Больше некому.
Пазгалов уже слышал эту версию, рассматривали ее и на оперативном совещании, однако Рыбников сразу же зарубил ее на корню как несостоятельную, хотя и лежала она на поверхности. И Олег не удержался, спросил:
— Но зачем ему такой грех на себя вешать? К тому же у него железное алиби.
— Ну, насчет греха — это ты, положим, шибко сильно загнул, — хмыкнул Оськин, — у него на совести такие грехи, что даже в ад с ними не пропустят, а вот насчет твоего «зачем»…
Он чуть подумал и вновь прихлопнув ладонью по столу, жестко произнес:
— Да затем, что Лютый мешать ему стал, в ногах путался, а может, и еще чего. Одно знаю точно: Кудлач уже давно хотел избавиться от него, а тут и случай удобный подвернулся, возможный исполнитель нарисовался.
— И кто же это?
— А москвич наш, что сейчас в городе обретается, Крымов, он же — Седой. И тебе бы сейчас не за азерами гоняться, а к нему присмотреться. Глядишь, в самое яблочко попадешь.
Это было что-то совершенно новое, возможно даже, что затаивший обиду из-за отстранения от ведения уголовного дела по факту убийства Серова Оськин действительно нарыл что-то новенькое, и все-таки Пазгалов продолжал гнуть свою линию:
— А как же показания Уманцевой? Она же утверждает, что в то утро видела, как ее сосед ругался с каким-то торгашом рыночным.
— С кем? — рассмеялся Оськин.
— С торгашом, и будто бы она его видела где-то раньше. А видеть она его могла только на рынке.
— О господи! — тяжело вздохнул Оськин и как на больного посмотрел на Пазгалова. — Старуха Уманцева… да ты бы еще столетнюю плеть в свидетели призвал, Уманцева… К тому же все это происходило ранним утром, и что-либо разглядеть в такую пору практически невозможно.
Когда Пазгалов покидал кабинет следователя, он чувствовал себя коровой, которую угораздило выбежать на ледяное поле, где она и раскорячилась на все четыре ноги. Оськин — далеко не мальчик и даже не вьюнош в следственном деле, чтобы принимать какую-либо версию без должного на то основания, а он был стопроцентно уверен в причастности воронцовского смотрящего к убийству Лютого. А также был убежден и в том, что исполнителем этой страшной расправы был не кто иной, как все тот же Седой, который, по версии Оськина, имел далеко идущие виды на золотую фабрику, а следовательно, и на Кудлача, контролирующего потоки криминального золота. И чтобы добиться полного к себе расположения со стороны Кудлача, которому Лютый уже стоял поперек глотки…
А то, что у Седого рыло в пуху и он далеко не тот «предприниматель», за которого выдает себя официально, заручившись явно липовыми московскими бумажками, Оськин доказал в два счета. По оперативной информации, которой он владел, Седой, будучи полномочным эмиссаром какого-то весьма могущественного московского мафиозного сообщества, пытался выйти на потоки черного золота не только через Кудлача, но и с помощью такой же чистопробной, как и воронцовское золото, наркоты, на которую уже присели многие золотоноши. К тому же в свое время Седой уже отбывал срок по статье «Наркотики» и наверняка имел влиятельные связи не только в криминальном мире, но и среди продажных столичных чиновников, любящих побаловать своих многочисленных любовниц теми же таблетками «Экстази». И когда Седой, естественно, по оперативной наводке, был задержан в кафе «Ласточка», и он, Владимир Александрович Оськин, уже раскручивал москвича по всем параметрам, его выпустили из СИЗО с подпиской о невыезде. И это при том, что при задержании у Седого было изъято пять (пять!) уже расфасованных пакетиков с чистейшим героином. Правда, о том, кто его заставил выпустить Седого из СИЗО, Оськин решил умолчать.