– Будем. Сразу после и собираюсь, – заверил Максим со всей серьёзностью. – Сегодня должны подготовить копию кабинета.
– О как! Новые технологии на службе следствия. Тогда едь, разумеется, – Дмитрий Валентинович закрыл ежедневник и протянул его Максиму. – И давай-ка план на неделю в следующий раз не будем столь подробно расписывать? – Манера начальника часто переходить на "мы" располагала, и вообще Валентинович оказался нормальным мужиком, особенно в последний год, когда сошлись в рабочих вопросах. – Техническая работа, точка, – уважительно, почти увесисто, процитировал Дмитрий Валентинович запись из ежедневника Максима. – Что-то многовато запланировал, может не надо так надрываться, а то сердечко посадишь.
– Понял, – тоже улыбаясь глазами, пообещал Максим и стал пробираться к двери.
В спину ударило негодование, наигранное, но, тем не менее, опасное:
– Пономарёв! Это что за вольная пастораль? Кабинет начальника с кабаком перепутал, а, капитан?
– Крепись, – шепнул Максим, проходя мимо глупо улыбающегося Пономарёва.
– Кто впустил этого модника?! "На плечах" в кабинет зашёл?! – услышал Дюзов уже в коридоре, и кабинет начальника взорвался хохотом. Максим тоже не удержал улыбку – жаргонное "зайти на плечах" означало попасть в квартиру через знакомого наркомана или синяка, которому открыли дверь, не зная, что тот "принёс на плечах" следователя.
"Смешная пятиминутка", несмотря на вроде как фиксированный интервал времени, заканчивалась для всех по-разному, и уж точно не в пределах оговоренного в названии времени (именно поэтому её ещё называли как противотанковую пушку – "сорокапяткой"). Паша Важник, рабочее место которого вместе с Дюзовым и Пономарёвым располагалось в кабинете N22, освободился даже раньше Максима. Важник сидел за столом слева от окна, пытаясь "оседлать" новую компьютерную систему "Спейстоп", месяц назад пришедшую на смену компьютерной мыши и обрекшую всё управление на муки привыкания. Руки следователя копошились внутри прозрачного светодиодного дисплея, а губы отбивали нецензурное резюме о новых технологиях. Одно хорошо, экран пальцами не заляпает.
– Игорька сношают? – спросил Важник, не поднимая головы.
– Не без этого.
– Невротиком его шеф сделает.
– Лишь бы не невпопиком.
– Ха! – прыснул Важник, но тут же помрачнел. – Чёрт! Чего она картинку поворачивает?
– Башкой не крути, комп под тебя ракурс подстраивает. Или отключи функцию привязки.
– Умные, мать… – пробурчал Важник. Встроенная в дисплей камера, отслеживающая жесты, и трёхмерный интерфейс будто бы ставили садистский эксперимент над нервной системой следователя. Пытаясь переместить виртуальные вещдоки с полки на полку, Важник перелистывал макет комнаты; желая изменить размер картинки, закрывал программу.
– Игорёк, походу, карточку-заместитель потерял, – вспомнил Максим. – В пятницу по рапорту табельное получал.
– Нашёл он карточку, – сказал Важник.
– Ну, хоть так. Одним косяком меньше.
Максим ослабил узел галстука, упал на стул, привалился плечом к стене и нацелился на бутылку минеральной воды в углу стола. Загарпунил, подтянул, свинтил крышку и сделал жадный глоток. Газированная минералка выдохлась. Оно и лучше…
– Вот гадство! – Важник достал из монитора руку, погрозил камере кулаком и стал подкатывать рукава васильковой рубашки (летний вариант формы без рукавов в который раз отменили, разрешив, при жаре за двадцать пять по Цельсию, расстёгивать верхнюю пуговицу и закатывать рукава). – Кстати, сегодня новенького к нам перевели, на место Шмелёва.
– Нормальный? – спросил Максим без особого интереса.
– А я почём знаю. Первый день и сразу на вызов.
– Бывает.
Максим провернулся на стуле и закинул ноги на сейф. В тот же момент дверь скрипнула, и он поспешно снял ноги с угрюмой железяки, набившей пузо делами и вещдоками. В кабинет просочился Пономарёв. На вид довольно бодрый, несмотря на свёрнутую валиком жилетку, которую держал под мышкой, и шлем Дарта Вейдера, изображённый на белой футболке.
– Игорёк, ты точно самоубийца, – покачал головой Максим. – Ты бы ещё тюремную зебру напялил.
– Да-а, знатное зрелище мы пропустили, – заметил Важник.
– Нормуль всё, – отмахнулся Пономарёв. Он подошёл к своему столу, вкрутил аккумулятор электронной сигареты в зарядное устройство и включил агент-ресивер. – Поржали и будет.
– В рабочую рубашку трудно было переодеться?
– Да невезуха сплошная. На выходные рубашки забрал, простирнуть. У подруги остались валяться.
– Так, так… – Важник с нескрываемым облегчением отодвинулся от компьютера: Пономарёва подкалывать – это не со "Спейстопом" сражаться. – Если дама ещё и рубашки твои стирает, тут попахивает свадьбой. Верно говорю, Макс?
– Это попахивает стиральным порошком, – задумчиво сказал Максим. Он вспомнил вечер, когда понял, что Аня – та самая, а не просто очередная девчонка рядом. Был ливень и железнодорожные пути, через которые они бежали к ней домой, без зонта, без ненависти к заставшей врасплох стихии, и был ларёк на платформе, и промокшее насквозь дерево, которое не спасало, а лило целенаправленно и непрестанно, и поцелуи под дуршлагом ветвей, влажные и ненасытные. В квартире, которую Аня снимала, они разделись и завернулись в банные полотенца. Аня без спросу собрала его мокрые вещи – носки, нижнее бельё, джинсы и футболку – и озадачила стиральную машину. Именно эта бытовая забота, молчаливая и простая, заставила Максима посмотреть на Аню по-другому. Через два месяца он предложил ей переехать к себе.
– Тебя-то когда окольцуют? – спросил Игорь, довольный возможностью смахнуть со своей персоны перхоть внимания.
– Как только, так сразу.
Максим открыл ящик стола, порылся, достал пакет с перчатками и выездную папку с полным комплектом бланков и "печатей" (фрагментов бумаги с оттиском печати). Встал. Развивать тему женитьбы и отношений хотелось не больше, чем искать табельное оружие, упавшее в деревенский сортир. В этом мало приятного, Женька Дивин подтвердит: его "Макаров" вылавливали из дерьма всем управлением, баграми и сачками, вылавливали, вылавливали, да так и не выловили. Нет пистолета – и всё тут. Табельный тренчик висит до щиколотки, а Дивин руками жалобно разводит – забыл пристегнуть, а куда оружие делось, хоть убейте, не знаю. Может, и не в сортире сгинуло. Обыскали всё вокруг. Ничего. Дивину – строгий выговор и весь комплект проблем в плечи, а за непристёгнутый к пистолету хлястик – спрос со всех по полной программе.
– Пойду, – сказал Максим, определяя в сумку папку и перчатки.
Громкоговоритель под потолком ожил, хрипнул и снова замолчал.
– А? Куда? – как-то растерялся Пономарёв. – У меня тут…
– В Сколково. На осмотр.
– Основания? – по-деловому осведомился Важник, плохо имитируя голос начальника.
– Восстановление места преступления до момента самого преступления. Повторный осмотр, – подыграл Максим.
– А первый, значится, поверхностный? Ничего с первого раза осмотреть не можем, глаза б мои вас не видели, бездари.
– Так точно. Не увидят.
– У меня тут… – попробовал ещё раз Пономарёв и, когда Макс повернулся к нему, кивнул под свой стол. – Практикантка с самого ранья забегала…
– Под столом ждёт?
– Днюха у неё сегодня – отпросилась. И пакетик презентовала.
– Ага! – многообещающе сказал Важник и отодвинулся от компьютера ещё дальше, так, что упёрся в подоконник.
– Я пас, – опережая события, сказал Максим.
– А я гол, – передразнил Важник. – Что там, Игорёк, в пакетике волшебном?
– Блинчики с красной рыбой, нарезка мясная, помидорчики, настойка…
– Бабская?
– Сорок оборотов.
– Умница практикантка! Зачёт!
– У меня руль, мужики, – отмахнулся Максим. – Давайте завтра.
Пономарёв покачал головой, Дарт Вейдер снисходительно глянул с футболки.
– Такое богатство – и до завтра? Вечерком, после работы, и оформим.
– Как знаете.
Максим открыл дверь.
– Макс… – позвал Пономарёв.
– А?
– Я твою рубашку на сегодня возьму?
Максим улыбнулся уголками губ и кивнул.
3
Наукоград Сколково.
Очередная точка Б, в которую он должен попасть из точки А. Очередная ломаная пути, ориентир для физического перемещения тела, и идеальная среда для путешествия мысли. Даже отдавая всего себя управлению машиной, выжимая до капли сосредоточенность, человек парадоксально высвобождает внутри себя ментальную полосу, по которой мчит без оглядки разум. В конце концов, дорога из точки А в точку Б превращается не в странствие материи, и даже не в зачин школьной задачки, а в турне раздумий.
Максим думал о себе и об Ане. Не о них, а именно так – порознь, несмотря на соседство в рванине воспоминаний. Он помнил её слова: "Неужели тебе не хочется сделать шаг вперёд? Четыре года прожили без штампа и ещё сорок проживём?" – и её же молчание, пришедшее следом, и собственную немоту, и безразличие реки Баньки, притока ещё более равнодушной Москвы-реки. Кажется, это был День города. Они попытались сбежать от праздничной суеты и гомона, но не смогли сбежать от самих себя. Возможно, именно тогда она начала паковать свой "чемодан расставания". Возможно, ей просто было больно, она сомневалась, ждала доказательств. Возможно, видела в краснеющем закатном небе какой-то знак, бесконечно грустный символ. Максима же беспокоили уставшие ноги, надоедливые комары и мечты о холодном пиве. Мужчины и женщины на редкость несинхронные в чувствах создания, к тому же мужчины обладают меньшей восприимчивостью к отвлекающим факторам.
Автомобиль ехал на запад. К северу от Можайского шоссе виднелись башни грязно-розовых новостроек, обступивших громадный торговый центр. Под днищем периодически что-то будто бы постукивало, но "Форд" держал своё место в транспортном потоке понедельничного утра. Обнадёживающе собирались тучи, правда, лишь на севере, словно организуя сходку авторитетов, на юге небо было безнадёжно чистым и голубым. Максим пожалел, что не дал себе времени на чашечку кофе. Может, удастся глотнуть на территории инновационного комплекса.