Именно одинаковы; я совершенно не проникся принципами трущобных, мечтающих распять аристократию, или республиканцев с их «один за всех, и все за одного». Все люди, независимо от происхождения и места в жизни по сути своей оставались примерно похожи. Отличался только масштаб проблем, но, если так подумать, затяжная ссора начальника автосервиса с его рабочими ничем не отличается от клановых интриг.
К нам навстречу хлынула очередная толпа народу, вырвавшаяся из тесных тоннелей метро. Благодаря стенке из телохранителей, мы с Дюбуа выделялись как новогодняя ёлка; люди, выходившие наверх, удивлённо глядели на нас, но не проходило и пары секунд, когда они тут же перебегали взглядами к экранам за нашими спинами.
Было забавно смотреть на их удивленные, и совершенно не понимающие что происходит вокруг, выражения лиц.
Почему-то мне стало им немного завидно.
У них в этом спектакле, в отличии от меня всего лишь удобная роль зрителя.
Наверное для толпы, спешившей по делам, это было как проснуться ночью и обнаружить последствия события — даже интереснее, чем увидеть всё в реальном времени.
В конце-концов, так они сразу увидят примерную сводку случившегося, а в придачу — охапку экспертных мнений и еще две — с различными теориями.
Не говоря ни слова, Дюбуа направилась через служебный турникет. Для того, чтобы заставить охранника замереть на месте, ей понадобилось лишь снять очки. Она продолжала молчать и дальше, но меня это устраивало.
Спустившись по эскалатору, я обвёл станцию взглядом. Квадратные колонны без украшений, грязный пол, ярко-синие таблички, поезд…
На мгновение я замер и сглотнул ком в горле.
Лучше подумать о чём-нибудь другом.
Разумеется, я блефовал перед Дюбуа. Насчёт того, что «мне не составит труда найти склеп». Искать иголку в стоге сена… Нет, затея, заранее обречённая на провал, не говоря уже о том, что УБИ арестуют меня раньше, чем я успею просто осмотреться. Для того, чтобы найти это место, мне нужна Дюбуа в качестве проводника.
И терять время тоже было нельзя. Возможно, стоило сдаться тем двум копам… но в этом случае, когда я бы вернулся сюда — в склепе уже могло ничего не быть, Мадлен позаботилась бы об этом. А раз уж это место такое важное, то я просто обязан добраться до него.
Поезд пронёсся мимо, грохоча и обдавая нас запахом машинной смазки. Не обращая на него внимания, Дюбуа направилась к одному из служебных входов, завешенных различными объявлениями разной степени свежести.
Кажется… она приложила кольцо. Я не успел разглядеть точно — движение было очень быстрым, почти мимолётным, а затем дверь распахнулась, и мы шагнули внутрь.
Тайные двери прямо в метро, посреди людной станции? Кажется, некоторые городские легенды оказываются правдой. Хотя, конечно, в той интернет-байке, что я читал, говорилось про Республику. Их столичное метро — со статуями, мозаиками, барельефами — так и просилось на роль места со зловещими секретами.
Но, кажется, сугубо практичная, урбанистическая и грязная станция имперского метро оказалась на поверку, не менее интересной?
Тем не менее, за дверью скрывались вовсе не потайные залы масонской ложи, а самые банальные служебные помещения — то заставленные каким-то инвентарём, то пустые, но неизменно безлюдные. Всей длинной процессией мы молча шли по ним, пока не вышли к другим рельсам — явно заброшенным.
— Стойте тут, — обернувшись, обратилась Дюбуа к охране.
— Мадам Дюбуа? — один из них приподнял очки. — Прошу прощения, но…
— Я неясно выразилась? — старушка подняла бровь, и этого хватило, чтобы все охранники — до единого — рефлекторно отступили на шаг назад.
Мадлен медленно спустилась по каменным ступенькам на рельсы и вытянула руку вперёд.
Первым раздался звук — что-то вроде треска быстро замерзающей воды, только прокрученного задом наперёд. Затем от места, где находились её пальцы, и по всему широкому проходу, вспыхнула ярко-багровая стена, светящимся узором закрывающая тоннель.
— Вы просто не пройдёте туда, — снисходительно наморщив нос, пояснила мадам Дюбуа. — Стойте тут. Господин Ротт, идёмте.
Дважды просить меня не пришлось, и я вместе с ней шагнул через завесу. Эффект… никакой — как будто бы её там не было. Ожидаемо, если у тебя Уроборос.
Пройдя где-то с полкилометра, мы вышли к тупику с простой металлической дверью.
— Пришли, — кивнула Дюбуа. В темноте было плохо видно её лицо, но почему-то мне показалось, что его выражение как-то неуловимо изменилось.
Дверь оказалась не заперта — видимо, все засовы и заслоны остались позади. Щёлкнул выключатель, и бетонный квадрат осветился люминесцентными лампами старого образца под потолком.
Склеп… являл из себя совсем не то, что возникает в голове, когда думаешь про место последнего упокоения Императора. Это действительно был именно что бетонный квадрат — без украшений, без каких-то помпезных императорских регалий, положенных этому месту. В самом центре — небольшое ровное возвышение, каменный саркофаг без крышки.
Почему тело Императора не было ничем прикрыто — осталось для меня загадкой, но, несомненно, оно было самым… ярким элементом этой комнаты. Иссушенная мумия лежала, ровно сложив руки на груди; остатки одежды — простой, но качественной — ещё не распались, хотя это было бы ожидаемо за столько лет, но полностью потеряли цвет, и к тому же покрылись слоем пыли.
— Здесь кто-то бывает? — обернулся я. На одной из стен видело около десятка фотографий в простых рамках, и Дюбуа, пару секунд постояв на пороге, направилась именно туда.
— Тайна, которую знают слишком много человек — уже не тайна, — Мадлен произнесла эти слова с такой интонацией, что мне показалось, будто она кого-то цитирует. Может быть, самого Императора? — Я бываю здесь, но нечасто. Дел хватает и наверху.
Ну, да. Ходи она сюда раз в месяц — газетчики и блоггеры давно уже бы обмусоливали эту тему.
Я обошёл саркофаг по кругу. Пластиковые цветы в углу только подчёркивали скромность убранства. Интересным, видимо, человеком был Император… мало того, что склеп тайный, так ещё и настолько простой. Забавно, как это контрастирует с тем культом личности, что успели выстроить вокруг него ещё при жизни и активно поддерживали до сих пор.
На второй стене висели какие-то газетные вырезки. Я пробежался по заголовкам; кажется, это были хроники событий времён Великой Войны и сразу после — того периода, когда Империя стала Империей.
— Интересно, — не смог удержаться я. — Здесь нет ни одной вырезки о нём лично. Ничего, где говорилось бы об Императоре.
— А его сначала никто и не называл Императором, — пожала плечами Дюбуа, продолжая ностальгически разглядывать фотографии. — Даже войну тогда не называли «Великой», а уж его… вообще никак не называли. Обычный парень, отец погиб, когда он уже был ребёнком, семья еле сводила концы с концами…
Она покачала головой и повернулась ко мне. Теперь я увидел, что её лицо действительно… как-то осунулось, что ли?
— Он работал слугой у… моего отца, — вздохнула она. — Хорошим слугой, нужно сказать. Быстро соображал, был исполнительным и почтительным. Надеялся выбиться в люди… пока однажды ему не дали какое-то простенькое задание, а в помощники не поставили старика, делающего то же самое. Тогда-то он и сообразил, что лошадь может пахать больше всех, но фермой никогда владеть не будет.
Она чуть улыбнулась, но улыбка вышла кривоватой.
— Он стал наблюдать за вельможами. Учиться — интригам, отношениям, да и просто учиться в прямом смысле слова, за книгами. Он почти сумел поступить в университет, когда серьёзно заболела его мать, и деньги пришлось отдать на её лечение. А потом… началась война.
Я слушал, не перебивая. Всё-таки не каждый день выпадает возможность узнать малоизвестные исторические факты из уст, фактически, очевидца.
— Люций записался добровольцем — потому что им всем платили авансом. Маленькая, победоносная схватка с соседями. Никто не думал, что… всё это в итоге обернётся настолько кровавой мясорубкой.
Она подошла к саркофагу и, опершись руками на каменные бортики, уставилась прямо на высохшее лицо — я же, напротив, подошёл к фотографиям на стене. Одна из них — старая, чёрно-белая и выцветшая — изображала нескольких молодых людей, практически моих ровесников, в тогдашней военной форме. Который из них — будущий Император?
— Начиналось всё достаточно мирно — насколько это слово вообще применимо к войне, — Дюбуа вздохнула. — А потом… закрутилось. Сильные мира сего делили куски пирога… А простых парней вроде него швыряло с каждым разом во всё больший и больший мрак с кровавым угаром.
Да уж. Хорошо его понимаю.
— Многие сходили с ума на этой войне, — Дюбуа говорила спокойно, с размеренными паузами, как и говорят старики, вспоминающие прошлое. — Кто-то впадал в депрессию, кто-то засовывал в рот ствол ружья или пытался дезертировать, кто-то — просто ныл. Не переставая. А Люций… учился и делал выводы, осознав, что правила всегда одни.
Я машинально кивнул. Наверное, мы с Люцием нашли бы общий язык… да и темы для беседы у нас бы тоже нашлись.
— До определённого момента всё было более-менее в рамках, и даже мать пошла на поправку. Все ждали, что война вот-вот закончится… А затем, из-за ошибок командования, причём сразу с нескольких сторон, произошла Кайзербергская Бойня.
Я вздрогнул; помню по урокам истории, да пару фильмов видел в подростковом возрасте. Кайзербергская Бойня… наверное, квинтэссенция всей Великой Войны. И назвать её причины всего лишь «ошибками командования» — значило безбожно смягчить факты; из-за отсутствия нормальной связи там творилось полное безумие.
— Где-то свои стреляли по своим, — Дюбуа заговорила как раз об этом, — где-то враги воевали бок о бок в одних и тех же окопах. Тела, кровь, гроза, порох, грохот…
— Вы говорите так, будто были там, — не выдержав, пробормотал я. Дюбуа поглядела на меня с таким видом, будто я её оскорбил, и пояснила: