Медведев: «Восприятие происходящего в стране и его отражение в прессе не может быть однозначным. Это естественно, так же как и стремление обсудить, поспорить. Это и есть социалистический плюрализм мнений. К этому надо привыкать и способствовать тому, чтобы он приводил к желаемым результатам. Но вести дело правдиво, честно, искренне, без злорадства и передергивания. В статье не нашлось ни одного слова о перестройке по существу. Просматривается негативное отношение к ней. Она отражает позицию догматических, консервативных сил. Нужно дать аргументированный ответ в печати».
Щербицкий. В основном поддержал оценки. Обратил внимание на необъективные, непроверенные выступления печати, привел ряд примеров.
Соломенцев. Стал пространно рассуждать о серьезных недостатках в идеологической сфере (спектакли, кино, эстрада, бульварная пресса), в нравственно-этическом плане. «Они развращают молодежь, пропагандируют низменные инстинкты. Теперь о статье. Что же можно сказать…» Тут Горбачев резко перебил его: «Дело не в статье. Дело в том, что ее представляют как эталон, рекомендуют изучать, перепечатать! Вот в чем суть, вот что встревожило нас! А вы все – статья, статья…» Соломенцев не стал продолжать и сел.
Долгих: «Все мы за перестройку – альтернативы нет. Но дискуссии – это ведь неизбежно, от этого не уйти. Сегодняшнее обсуждение – в русле такой политики. Должна быть культура дискуссии. Демократия, коллегиальность начинаются с Политбюро. У нас именно „новое единство“. Гласность и демократия неотделимы от наших целей и задач, но не беспредельны».
Никонов: «Короткий разговор, две-три минуты, о статье был перед Секретариатом 15 марта. Что статья необычная, что следует вчитаться. Никакого обсуждения на Секретариате, поручений и т. п. не было. Но ведь сколько негативных материалов другого плана в печати, оплевывается все святое, и молчим. Надо принципиально разобраться со всем, что мешает перестройке».
Шеварднадзе: «Статья примитивная. Но если это социальный заказ – вот что опасно. Обстановка осложнилась в социалистических странах, в рабочем и коммунистическом движении. На них отражается и то, какова ситуация у нас в стране. Нам надо помнить всегда, у руля чего мы стоим. Всегда помнить». Затем он повторил высказывание Рыжкова о недопустимости параллелизма в руководстве, в кадрах ЦК. «То же в Верховном Совете – комиссии возглавляют секретари ЦК. Надо упорядочить».
В общем, выступили все члены Политбюро, секретари ЦК.
Лигачев на этот раз не проронил ни слова.
Горбачев: «Я высоко ценю сегодняшний разговор. Все выступления проникнуты заботой о судьбе перестройки, хотя не все сказанное бесспорно. В главном, в основном – единство. Что хочу отметить. Мне, как Генсеку, надо быть ближе к аппарату ЦК, к Секретариату ЦК. Необходимо самокритично сказать. Надо, видимо, бывать и проводить заседания Секретариата.
О статье. Сама по себе она могла быть. Но как она появилась? Ведь это попытка подправить Генсека и решения февральского Пленума. Кто здесь инициатор? Или редактор, или кто-то его вдохновляющий. Автор не способен ее написать. Я уверен. (Вот так считал Горбачев.) Нужен ответ в „Правде“. Все, что сегодня сказано, надо связать со всем контекстом, не обелять культ личности. Сказать шире о теории, психологии и т. п., то есть о концепции. Выходит, что все было хорошо, нужна ли была перестройка. Не слишком ли далеко ушли мы в демократии и гласности. Вот о чем речь в статье. Отступление от линии перестройки – самое большое предательство. Так стоит вопрос. Великое счастье, что мы участвуем в ней.
Как решить задачи перестройки? Ведь были и раньше попытки. Почему не реализованы? Потому что не был включен народ, а это возможно через демократию и гласность, через нравственную атмосферу, поставив в центр человека. Кого мы боимся? Своего народа! Не верим в его опыт и ответственность?! Даже в событиях в НКАО никто не выступает против перестройки, против социализма. Хорошо, что идет дискуссия. Именно этим мы привлекаем на свою сторону людей. Но наши кадры во многом не умеют решать вопросы по-новому. Главная задача для нас – овладеть политическими методами руководства. Это дело всей партии. (Реплика в мою сторону: „Виталий Иванович, мы тебя освободим от озабоченности!“) О статье в „Правде“ – надо ее серьезно подготовить».
Так завершился этот принципиальный разговор. Подтекстов много. Они потом проявились явственнее. Произошли и организационные выводы, перемещения.
31 марта. Политбюро.
Об итогах визита Шеварднадзе в США, беседы с Рейганом и Шульцем.
Основные вопросы: 50-процентное сокращение СНВ, невыход из ПРО, крылатые ракеты морского базирования, крылатые ракеты воздушного базирования, обычные вооружения, химическое оружие, сокращение ядерных испытаний. Региональные конфликты. Вот основные темы бесед. Да, кроме того, Эдуард Амвросиевич коротко рассказал о содержании разговора с Д. Шульцем по проблемам Афганистана. И о том, как завершить женевскую встречу.
После Политбюро, как это нередко бывало, я зашел в кабинет к Горбачеву. Информировал его о ходе работы по совершенствованию управления в республике. Сокращение центрального аппарата составит 40–50 %, по АПК – 25 %. Это около 250 тыс. человек.
Высказал свое несогласие с реформой банковской системы. Развиваем сеть в Центре и ослабили структуры в городах и районах, где идет непосредственная работа с клиентами, особенно в сельской местности.
Поговорили о подготовке к XIX партконференции.
Разговор спокойный, сдержанный, но Горбачев не проявил большого интереса к моей информации, как это бывало раньше. Я постепенно стал ощущать охлаждение наших отношений. Горбачев стал реже звонить мне по телефону, нередко ссылаясь на занятость, откладывал встречи по моей просьбе. Однако на заседаниях Политбюро он вел себя по отношению ко мне предупредительно. Не позволял себе никаких срывов или грубостей, что допускал все чаще по отношению к некоторым моим коллегам. Но в сентябре, под флагом укрепления Советов, перебросил меня из Совмина в Верховный Совет РСФСР.
1 апреля. Вечером в Кремле внеочередное заседание Политбюро.
Рассмотрели предложение комиссии Политбюро по Афганистану в ответ на письмо Д. Шульца о возможном завершении женевских переговоров.
Суть письма Д. Шульца заключалась в том, что, подписывая Женевские соглашения, США сохраняют за собой право предоставлять военную помощь душманам. И если СССР будет помогать афганскому руководству, то и США используют это свое право. И как это понимает Д. Шульц (из беседы с Шеварднадзе), «способы осуществления таких поставок не беспокоят Советский Союз». Он выражал надежду, что «эти проблемы не будут препятствием к подписанию СССР декларации о гарантиях». На этой основе согласен и Пакистан. Заканчивается письмо тем, что при таком согласии открывается путь к выводу советских войск из Афганистана к концу 1988 г.
Размышления Горбачева: «Политически – за вывод войск. Экономически – тоже. Главное не допустить больших потерь. Если отказаться? Это развязывает руки США. Правда, и нам тоже. Но отношения с США будут осложняться, рушится доверие, а впереди много проблем. Опять они не откажутся от всяких провокаций. Если согласимся? Политически – выигрыш. Мы сотрудничаем. Если они будут нарушать, то разоблачать их. Вывод 50 % войск создаст условия для борьбы группировок, хотя это не исключается в любом случае. Но пойдет такой вязкий процесс, подготовка коалиционного правительства, варианты и т. п. Борьба может быть, конечно, непредсказуемой. Поэтому надо решать радикально – выводить всех. Шаг острый, рискованный, но что другое? Конечно, иллюзий питать нельзя.
Формально США берут на себя обязательства как гарант не вмешиваться во внутренние дела этих двух стран. В то же время их заявление о праве поставок. Как? Только через Пакистан – это уже формальное нарушение договоренности. Перед мировым сообществом раскрывается их лицо. Вот такая ситуация. Какие мнения? Конечно, могут быть проблемы и при подписании соглашения. Шеварднадзе выехать 3–5 апреля в ДРА. Ответ США – после консультаций с руководством Афганистана». После обсуждения, прикидок вариантов согласились.
8 апреля. Встретился с Леонидом Максимовичем Леоновым по его просьбе. Состоялась интересная, продолжительная беседа. Он говорил о своем восприятии перестройки: «Дело необходимое, нужное. Но процесс идет противоречиво. Всколыхнул много дремавших негативно настроенных сил. Задачу руководство страны взяло на себя чрезвычайно ответственную. Как бы не ошибиться, – сказал он, – образно выражаясь, не пришлось бы менять мотор в полете. Нельзя отрекаться от прошлого. Оно сидит в нас, нужен такт, осмысление, очищение, надо отделить хорошее от плохого. Общество стало менее интеллигентно. Идет жестокая борьба в творческой среде. Это чрезвычайно волнует. Дрязги, групповщина погубят художника, творца. Нужен обстоятельный разговор с Горбачевым. Вы, пожалуйста, вникните в проблемы России». Я пытался как мог успокоить Леонида Максимовича – живого классика русской литературы.
14 апреля. Заседание Политбюро.
«Об основных положениях перестройки оптовых цен и тарифов на грузовые перевозки». Н.И. Рыжков доложил предложения, выйдя за пределы темы.
Что говорил Горбачев: «Оптовые цены надо трогать. Но следует также проработать вопрос и о розничных ценах. Примерно в июне-июле. Что касается овощей и картофеля, то стоит поддержать предложение – перевести их на договорные цены. Тарифы на жилье, коммунальные услуги, пассажирские перевозки сейчас не повышать – только в 13-й пятилетке. Вообще вопрос требует комплексного решения, во взаимосвязи: оптовые, закупочные и розничные цены, надо состыковать. Принцип – цены на непродовольственные товары не трогать, может быть, чуть уточнить. Услуги и обслуживание – не трогать, более того – дать дотацию. Продовольствие – готовить предложения. При изменении цен – на 100 % компенсация. Метод и сроки – смотреть отдельно».
18 апреля.