Факторы страха
Смелость – это не отсутствие страха, а победа над ним. Смелый человек – не тот, кто не боится, а тот, кто может преодолеть страх.
Как вы думаете, кто испытает наибольший стресс в испытании мастерства: профессиональный гольфист (звезда турниров PGA Tour Рикки Фаулер), профессионал из гольф-клуба или любитель, играющий с приятелями по выходным?
Когда я был консультантом программы Red Bull High Performance, я попытался ответить на этот вопрос. Вместе с доктором Лесли Шерлин, специалистом по неврологии, я разработал трехэтапный тест на воспринимаемое давление и измерил биоэлектрическую активность и тепловой след деятельности мозга каждого гольфиста на каждом этапе теста. Мы наблюдали за их биологическими данными и задавали вопросы, чтобы лучше понять внутренние психологические стратегии, которые гольфисты использовали во время тестов. Во время первых двух этапов каждый из них считал себя единственным участником исследования.
Первый этап – это тест с низким давлением: мы расставили на поле 18 мячей для гольфа на расстоянии от 30 сантиметров до четырех с половиной метров от флажка. Их игрок должен был забить в лунку. Я находился наедине с каждым гольфистом, пока они выполняли свои удары. Все игроки демонстрировали слегка учащенный сердечный ритм и повышенную активность мозга[21].
Фаулер, участник профессиональных турниров, что неудивительно, забил больше всех, попав 15 раз из 18. Когда я попросил Рикки оценить, как он справился, то услышал: «Я сделал 17 хороших ударов». Его математические выкладки застали меня врасплох, и я сказал: «Но только 15 попали в цель». Рикки без промедления ответил: «Верно, но я концентрирую свое внимание на том, что мне подвластно, а не на конечном результате. Я вложился в 17ударов. Мой результат – 17 из 18». Отличный шанс взглянуть на его мышление.
На втором этапе мы повысили давление, выкатив две большие камеры на край поля для гольфа и поместив еще двух операторов всего в нескольких метрах от игроков. Мы не объяснили, для чего нужны камеры и кем могут быть зрители.
Сначала у Фаулера подскочила частота сердечных сокращений, а мозг активировался, но затем он быстро справился с чрезмерным возбуждением и успокоился, показав результаты, аналогичные первому этапу. У игрока выходного дня повысилась мозговая активность, и его результаты были немного ниже, чем когда мы были на поле только вдвоем. Он отметил, что это был «веселый» и «захватывающий» опыт и что он «чувствовал себя, как профессионал». У него не было никаких негативных комментариев о своих результатах.
У профессионала местного клуба все было совершенно иначе. Поскольку он не привык играть перед камерами, его пульс участился и оставался высоким на протяжении всего испытания. Его результаты резко упали. «Я был в полном замешательстве. <…> Жаль, что я не знал о съемке. <…> Я выглядел дураком. <…> Я профессионал. Я должен был лучше показать себя».
На последнем этапе все гольфисты впервые встретились друг с другом. К камерам мы добавили еще два элемента давления. Мы пригласили зрителей и превратили эксперимент в соревнование по гольфу, чтобы собрать деньги для местной благотворительной организации.
Результаты были почти такими же, как и на предыдущих этапах. Игрок PGA Tour использовал свои умственные способности, чтобы снизить частоту сердечных сокращений, отгородиться от внешнего и внутреннего шума и регулировать свои эмоциональные и физиологические реакции. Игрок выходного дня рассматривал этот опыт как одно сплошное удовольствие и подходил к нему с любопытством; его не беспокоил результат. Клубный профессионал был не в своей тарелке. Он выступал плохо.
Почему? Он придал своему опыту гораздо больше смысла. Поскольку он слишком отождествлял себя со званием «эксперта», его идентичность оказалась под угрозой. Сочетание камер, толпы и присутствия куда более опытного игрока усилило его страх перед тем, что другие могут подумать о нем: посчитать его плохим гольфистом, обманщиком, не тем, за кого он себя выдавал. И поскольку он не осознавал этих мыслей, запускающих каскад химических реакций, приводящих его в состояние «бей-беги-замри», он не мог перестроиться.
Он был вынужден функционировать в режиме выживания. На поле для гольфа. В теплый солнечный день в Хоб-Саунд, штат Флорида.
Запрограммирован защищаться
Чтобы разобраться со страхом перед чужим мнением, нужно понять, что такое страх.
Страх – это адаптивная эволюционная реакция, призванная обеспечить нашу безопасность. Основная его функция – служить сигналом об опасности или угрозе и вызывать адаптивные реакции.
В древние времена для выживания требовалось умение быстро определять и оценивать угрозу. Нашим предкам – охотникам и собирателям – приходилось быть хитрее хищников, защищаться от захватчиков и сохранять связь с племенем. Это было необходимо для их выживания. Повышенная бдительность и готовность к тому, что все пойдет не по плану, верой и правдой служили нашим предкам. Их не наказывали, если они проявляли чрезмерную осторожность, а вот просчеты могли дорого обойтись. Если они убегали от условного тигра, затаившегося в лесу, а это оказывалось безобидное животное, они лишь теряли немного времени. Но если они не могли уловить сигнал окружающей среды, это могло стоить им жизни.
Тот же принцип действовал и в социальной сфере. Вы не могли ошибиться, подстраиваясь под нужды большой группы, но, если вы теряли благосклонность окружающих и исключались из племени, это, скорее всего, был смертный приговор. Люди не могли выжить в одиночку в дикой природе – месте «одиноком, бедном, мерзком, жестоком и переменчивом»[22].
Благодаря естественному отбору в мозге развились схемы, которые обеспечили нашим далеким предкам повышенную чувствительность к угрозе и, соответственно, конкурентное преимущество в игре на выживание. В течение миллионов лет система обнаружения угрозы укоренялась глубоко в мозгу раннего человека.
Рефлексы существуют не просто так
Страх – это эмоция, включающая в себя физиологические и когнитивные составляющие.
Рефлекторная реакция на угрозу, или испуг, – это непроизвольная серия действий, которые организм автоматически предпринимает в ответ на воспринимаемую угрозу. Когда мы чувствуем угрозу, в мозге активируется реакция на стресс и происходит предсказуемый каскад неврологических и физиологических событий.
Мы не можем испытывать страх без последующих элементов стресса. В тот момент, когда мы чему-то придаем важность, миндалевидное тело – структура, расположенная в обоих полушариях мозга, – посылает сигнал тревоги в гипоталамус, который активирует симпатическую нервную систему. Выброс адреналина повышает частоту сердечных сокращений, ускоряя перекачку крови, и вызывает мощный выброс глюкозы из печени.[23] Кровеносные сосуды в пищеварительной системе сужаются, и кровь перенаправляется к мышцам рук и ног, чтобы они могли приготовиться сражаться или отпрыгнуть[24].Процесс пищеварения отходит на второй план. Нам не нужно переваривать пищу, когда мы находимся под угрозой. Желудок замечает нехватку крови и кислорода в этой области, вызывая то самое чувство «бабочек в животе»[25].
Мозг понимает, что тело напряженно работает, и тогда активизируется система охлаждения, на коже начинает выделяться пот. Влага делает нашу кожу более скользкой, чтобы за нее было труднее зацепиться. В то время как происходит сужение сосудов и сердце бьется сильнее, дыхание учащается и становится более поверхностным. Если наше тело чрезмерно активизировано, усиленный приток крови к конечностям вызывает ощущение тяжести в ногах и руках.
Мы слегка сжимаем челюсти, поскольку тело бессознательно готовится к укусу, нападению или защите[26]. Мы перестаем слышать посторонние шумы из окружающей среды, поскольку наш фокус внимания сужается, и мы становимся более избирательными в обработке сенсорной информации[27]. Повышенное мышечное напряжение мешает мелкой моторике – таким вещам, как движение пальцев и голосовых связок, – ресурсы распределяются в пользу больших мышц[28]. Вот почему пение, игра на фортепиано, стрельба из лука и публичные выступления могут казаться такими трудными задачами, когда мы ощущаем угрозу.
Как мы учимся бояться
Понимание биологии и механизмов, на которых строится страх, очень важно для изменения наших отношений со страхом.
Механизм страха призван обеспечить нашу безопасность. Реакция на угрозу не специфична для каждого события в отдельности – она универсальна. По сути, когда механизм приводится в действие, мы пугаемся чего угодно.
Рефлекс угрозы может быть активирован в любой момент двумя вещами: воспоминаниями или опытом, который формируется прямо сейчас. Страх встраивает в нас воспоминания о предыдущем опыте. Доктор Керри Ресслер, профессор психиатрии в Гарварде и один из ведущих мировых экспертов по нейробиологии страха, говорит, что эти воспоминания могут как защищать нас, так и нести в себе опасность[29]. Защитные воспоминания удерживают нас от неправильного выбора или ошибок, которые могут причинить нам вред. Мы избегаем опасных ситуаций в будущем. Воспоминание о том, как вы барахтались в шестиметровых волнах на Гавайях, когда вас пришлось вытаскивать спасателям, защищает вас от повторного попадания в такую ситуацию. Но другие воспоминания опасны, потому что ограничивают поведение неадекватно ситуации.
Звонок в колокольчик
Воспоминания закрепляются в нашей системе страха благодаря классическому обусловливанию, также известному как павловское обусловливание[30]. Лауреат Нобелевской премии русский ученый Иван Павлов в своих знаменитых экспериментах по изучению пищеварения у собак случайно обнаружил, что мы обучаемся через ассоциации. Первоначально Павлов наблюдал, что слюноотделение у собак возникало только в тех случаях, когда перед ними клали еду, но позже он заметил, что их физиологические реакции со временем меняются. Слюна начинала выделяться еще до появления пищи. Павлов понял, что слюноотделение у собак происходит в ответ на звуки, которые неизменно сопровождали появление еды, например звук приближающейся тележки.
Чтобы проверить свою теорию, Павлов поставил эксперимент, в ходе которого незадолго до подачи пищи он звонил в колокольчик. Поначалу колокольчик не вызывал у собак никакой реакции, но со временем слюна стала выделяться при одном только звуке колокольчика.
Говоря несколько громоздким языком классического обусловливания, Павлов использовал «нейтральный стимул» – звон колокольчика, который поначалу не вызывал у собак никакой реакции. Пища была «безусловным стимулом», который приводил к автоматической реакции – слюноотделению у собак. «Условным стимулом» был первоначально нейтральный стимул – звон колокольчика, который после повторных ассоциаций с едой вызывал ту же реакцию.
Классическое обусловливание – тип бессознательного, автоматического обучения через ассоциации – это механизм, с помощью которого мы формируем страхи.
У людей существует асимметрия между закреплением положительного и отрицательного опыта. Людям не требуется многократное сочетание условного и безусловного стимулов, когда происходит что-то травмирующее. В отличие от собак Павлова, у которых новая реакция формировалась после многократного сочетания пищи и звонка, человеческий страх может сформироваться в результате одного сильного переживания. Стыдный пост в социальных сетях; выступление в седьмом классе, когда вы застыли на глазах у всей школы; обнаружение измены партнера; ситуация, когда вы едва не утонули; обвал финансовых рынков, куда вы вложили все свои сбережения, – что бы ни послужило триггером, это может провоцировать сильный страх прямо сейчас. Страх возникает после одного переживания и может сохраниться на всю оставшуюся жизнь [31].
Такая асимметрия, вероятно, обусловлена эволюцией[32]. На протяжении всей истории человечества люди, которые были лучше приспособлены к угрозам, имели больше шансов выжить и, следовательно, увеличить вероятность передачи своих генов.
Разумеется, страхи могут укореняться и в результате многократного опыта в течение длительного периода времени. Девочка, которую сверстники постоянно исключали из круга общения. Работник, переживший эмоциональное насилие со стороны начальника.
Механизм страха, призванный предвидеть проблемы и опасности, чтобы обезопасить нас, настроен на обучение. Память об испытанном страхе со временем становится более обобщенной[33]. Длительное исключение из круга общения в школе может перерасти в страх перед близостью, а жестокое обращение на рабочем месте – в более широкое недоверие к авторитетам.
Никаких волшебных пилюль
Идея о том, что мы можем принять волшебную таблетку, которая заставит наши страхи исчезнуть, соблазнительна, но не имеет ничего общего с реальностью. На самом деле ни одно из современных рецептурных лекарств: селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС), «Прозак» и «Золофт» для лечения депрессии или бета-блокаторы для снижения кровяного давления – не основано на нейробиологии страха. Они могут уменьшить симптомы страха, но не воздействуют на механизм его возникновения.
Существует несколько психологических подходов для лечения дезадаптивного страха, среди которых лидируют когнитивно-поведенческая терапия (КПТ) и терапия принятия и ответственности (ТПО). Один из методов КПТ, показавший значимые результаты в борьбе с сильными страхами, – экспозиционная терапия. В ходе терапии психолог создает безопасную обстановку, чтобы при столкновении с ситуацией или объектом, вызывающим страх, клиент становился менее чувствительным к состоянию, пробуждающему тревогу, или полностью избавлялся от реакции страха.
В своей карьере спортивного психолога я работал со спортсменами именно по этому вопросу. Более того, один из тех, с кем я работал, был одним из лучших питчеров в бейсболе, обладателем приза Сая Янга. Он испытывал жуткую тревогу из-за критики и осуждения со стороны окружающих, хотя это и оставалось тайной для публики.
Мы прошли через процесс, называемый систематической десенсибилизацией, – лечение, которое помогает людям справиться с фобиями путем постепенного взаимодействия с вызывающими страх стимулами. Первый шаг в этом процессе – понимание того, как он переживает свой страх. Мне нужно было осознать, каково это – быть им. Как он соотносит себя с успехом и неудачей? Насколько бейсбол важен для его идентичности? Учащается ли у него дыхание и сердцебиение? Испытывает ли он чувство тревоги? Трудности с перевариванием пищи? Со сном? Чувствует ли он напряжение в теле? Ему больше присуща конструктивная или деструктивная модель мышления? Он легко отвлекается? Катастрофизирует? Его мысли мечутся? Присуща ли ему нерешительность? Забывчивость?
У него было сочетание когнитивных (психических) и соматических (физических) симптомов. Он был погружен в свои мысли: обдумывал механику броска, беспокоился о том, как бы не вывести бэттера на первую базу, зацикливался даже на мелких решениях, например на том, что хочет съесть на обед. Его беспокойство также проявлялось в напряжении мышц, усиленном потоотделении и учащенном сердцебиении. Питчеру, который захватывает и с расстояния в 18 метров бросает бейсбольный мяч со скоростью сто 57 километров в час в маленькую зону страйка, не идут на пользу потные ладони, мышечные спазмы и учащенное сердцебиение. Его мозг выделял слишком много гормонов стресса, и они мешали ему использовать свои навыки, а также снижали общее качество его жизни.
Мы установили цену тревожности. Очень важно, чтобы человек осознал, какой урон тревога наносит его жизни. Разговор об этих издержках позволяет мне понять, насколько клиент реально готов прикладывать усилия, чтобы измениться. Со стороны клиента должно быть обязательство, потому что работа трудная.
Я сказал питчеру:
– Я могу создать структуру, чтобы вы могли выполнить работу, но вы должны выполнить ее сами. Если вы захотите, то сможете победить страх, – я предложил ободрение. – У вас есть внутренние навыки, чтобы изменить свои отношения с бейсболом и другими сферами жизни. Вместо того чтобы каждый выход на площадку воспринимать как испытание, относитесь к этому опыту как игре и освобождению.
Он мгновенно загорелся надеждой. Затем поднял брови. Уголки его губ поползли вверх. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул:
– Реально? Это реально возможно? Страх просто ужасен.
Я улыбнулся, кивнул и попросил его рассказать о том времени, когда он был на поле «в своей лучшей форме».
Он рассказал о ранних днях в профессиональном бейсболе:
– Помню, что думал об игровом поле как о холсте. Это может показаться странным, но в этом был художественный компонент. Когда я пересекал белые линии, я чувствовал, что это место, где я могу выразить себя. Я был полностью уверен в своих силах. Не было никакого постороннего шума. Я чувствовал связь с товарищами по команде. Я был лидером команды, но больше действиями, чем голосом. В тот момент я полюбил бейсбол.
Я переключился на другую тему:
– Вы хотите детей?
– Ага, – ответил он.
– Хорошо, давайте представим, что у вас четырнадцатилетний сын, и он говорит, что «проходит через что-то», и спрашивает: «Ты когда-нибудь чувствовал себя настолько перегруженным, когда кажется, что тебе не справиться? Когда часть тебя хочет бросить дело, потому что оно вызывает сильный стресс, а другая часть понимает, что уходить слишком рано, потому что еще столько всего нужно попробовать?»
Он кивнул.
– Видите, как он смотрит вам в глаза в поисках помощи?
– Да, – сказал он, прослезившись. – В тот год, когда я выиграл приз Сая Янга, я испытывал такую же сильную тревогу. Я был сам на себя не похож: ни дома, ни по дороге в клуб, ни у кромки поля. Нигде. Я стоял в центре стадиона с 50 000 зрителей, и все, что мне хотелось сделать, – это спрятаться.
– Что бы вы хотели сказать сыну о нынешнем моменте в вашей жизни? Здесь нет правильного или неправильного ответа. Это ваша жизнь, ваше приключение, ваша развилка дорог.
Он откинулся в кресле, собираясь с мыслями, спокойно перебирая все варианты. Он посмотрел мне в глаза и сказал:
– Я просто не знаю, смогу ли я пройти через это. Я знаю, что хочу сказать. Я хочу сказать: «Да, я проделал внутреннюю работу. Я посмотрел своим страхам в лицо и обрел свободу во всем, что делаю в жизни». Но на самом деле я не знаю, верю ли я, что это мне под силу.
Он замолчал. Мы просто сидели в тишине. Наконец он заговорил:
– Да, я в деле. Другого выхода нет. Я должен это сделать.
Теперь, когда мы пришли к взаимопониманию, мы составили иерархию триггеров, начиная с самого слабого и заканчивая самым ужасающим. Я попросил его присвоить уровням страха, который он испытывал в разных ситуациях, значения от 1 до 100. Для первого уровня (наименьшая реакция) он написал: «Сажусь в машину, чтобы ехать на тренировку». Войти в раздевалку и увидеть свое имя в карточке с составом игроков в день игры – 75 баллов. Выйти на поле для предматчевой разминки – 85. Пробежка от разминочной зоны до питчерской горки – 90. А когда диктор по громкой связи представляет его как стартового питчера во время постсезонных игр, счетчик страха поднимается до 100.
Затем мы обсудили психологические навыки, которые могли бы помочь ему справиться со своими страхами. Мы начали с выяснения того, как психология и физиология работают вместе. Мы проговорили, почему его тело реагирует так, как оно реагирует (режим защиты и выживания). К концу обзора он смог понять, что его разум и тело работают вместе и что на самом базовом уровне эти реакции нормальны. В то же время он понял, что в его профессии хронический страх – совершенно дезадаптивная реакция.
Мы перешли к более конкретным навыкам психологической подготовки: дыхательные упражнения, визуализация, оптимизм, аффирмации и стратегии когнитивной реструктуризации. Принцип овладения тем, что находится под контролем, занимает центральное место в работе, поэтому мы разработали план, в котором основное внимание уделялось именно этим элементам. Сформировали оптимизированный процесс внутреннего диалога. Подготовили набор стратегий релаксации, включающий дыхательные тренировки, чтобы помочь снизить активность симпатической нервной системы (механизм «бей-беги-замри», предназначенный для реагирования на острый стресс). Мы развили его навыки воображения, чтобы сделать образы, которые он визуализировал, как можно более реалистичными, в идеале задействовав все пять органов чувств.
Мы также разработали ряд упражнений, чтобы он мог намеренно подвергать себя стрессу для отработки этих контролируемых навыков.
После недели оттачивания психологических навыков он был готов приступить к систематическому тренингу десенсибилизации. Прежде чем мы начали, он согласился на своеобразный «контракт».
«Я понимаю и соглашаюсь с тем, что мне предстоит целенаправленно столкнуться с одним из своих страхов. Я понимаю, что протокол разработан таким образом, чтобы я испытал несколько уровней страха, по одному за раз. Я обязуюсь использовать умственные навыки для работы со страхом и обязуюсь, сколько бы времени это ни заняло, не бросать упражнение, пока испытываю страх. Я понимаю, что это, скорее всего, приведет к усилению моей реакции страха. Я обязуюсь работать с каждой стадией страха до тех пор, пока не смогу заменить реакцию страха состоянием расслабления».
Контракт требовал от него полной готовности пройти обряд посвящения, который позволит ему обрести желанную свободу.
Мы договорились, что приемлемый уровень расслабления для продвижения вперед – 2 балла из 10 (где 10 – это полная паника, а 1 – скучающее расслабленное состояние).
Итак, мы начали.
Мы достали лист, на котором он указал свои уровни страха. Он затянул ремешок пульсометра у себя на груди (чтобы у нас были и объективные данные), и я спросил:
– Вы готовы?
Он усмехнулся, сделал глубокий вдох и сказал:
– Док, вы даже не представляете, насколько я готов покончить с этим.
Мы оба слегка выпрямились на стульях. Он закрыл глаза, как бы давая понять, что теперь полностью сосредоточен на деле.
Используя его воображение, я провел его через первый уровень страха, чтобы он почувствовал, каково это – садиться в машину и ехать на стадион. Менее чем через 20 секунд его дыхание участилось, а вскоре за ним ускорилось и сердцебиение. Его кожа начала нагреваться. Мысленно он ощущал, что значит ехать на стадион.
– По нашей шкале от 1 до 10, каков ваш уровень страха прямо сейчас?
Он ответил:
– 6.
– Отлично. Используйте свои психологические навыки и приступайте к работе. Дайте мне знать, когда вы расслабитесь настолько, что почувствуете, будто освоили этот уровень. Дышите. Улыбнитесь – у вас все получится.
Он сделал несколько глубоких вдохов. Уголки его глаз и губ поднялись вверх. Он был в пути.
Прошло несколько мгновений, и он сказал:
– Я в порядке. Я в полном порядке.
Его пульс был очень близок к пульсу в состоянии покоя. Я считаю этот показатель базовым для определения того, как выглядит «успех» на каждой стадии страха.
Метод систематической десенсибилизации подразумевает неоднократное сочетание наименее пугающего стимула с техникой релаксации, пока страх не ослабеет. В основе этого процесса лежит принцип «взаимного торможения», согласно которому вы не можете одновременно испытывать тревогу и расслабляться. Дезадаптивная реакция заменяется адаптивной. Обусловленные эффекты тревоги подавляются путем целенаправленного вызова состояния релаксации. Затем переходят к следующему стимулу, а затем к следующему. Цель состоит в постепенной десенсибилизации к триггерам, вызывающим дистресс.
После того как он, используя свое воображение, освоил каждый уровень (технически это называется тренинг in vitro), мы разработали для него план применения точно такой же структуры, навыков и условий, но на этот раз в реальной жизни (тренинг in vivo). На этом этапе он непосредственно сталкивается с ситуацией, вызывающей страх. Тренинг in vivo направлен на десенсибилизацию людей к вызывающим страх стимулам с помощью постепенного и безопасного воздействия на то, чего они боятся. Этот вид экспозиционной терапии помогает людям победить свои страхи, выработать механизмы преодоления, вернуть чувство контроля и уверенности перед лицом ситуаций, вызывающих тревогу.
Его тренинг в реальной жизни прошел без сучка без задоринки.
Как правило, профессиональные спортсмены умеют преодолевать дискомфорт. Они понимают, что им необходимо выходить за пределы своей зоны комфорта, чтобы развиваться и совершенствоваться. Они часто чувствуют себя комфортнее в новых или сложных ситуациях, готовы идти на риск и стремятся получить новый опыт. Несмотря на парализующий страх, наш питчер смог применить к задачам тренинга in vivo некоторые из тех черт, которые он развил в себе, чтобы добиться успеха в спорте. Он знал, что если сможет достаточно долго терпеть дискомфорт от упражнений, несмотря на их изнурительный характер, то сможет построить новую когнитивную модель. И он это сделал. Непосредственное воздействие стимула десенсибилизировало его к страху, который так долго сковывал его. Он одолел его.
Он с трудом мог в это поверить. Он встретился лицом к лицу со своим страхом, разобрался с ним и изменил отношения с любимой игрой.
Через несколько дней он вышел на поле, чтобы подавать мяч. Когда диктор назвал его имя и камера нацелилась на него, он вышел на поле со скамейки запасных. Вместо того чтобы совершить то, что он называл «долгой прогулкой» – для него это всегда была ужасная дорога от скамейки до питчерской горки, – он легко и весело бежал с широкой ухмылкой на лице. Он был свободен и весел, как десятилетний ребенок на игре Малой лиги. Он даже взялся за козырек кепки, приветствуя толпу.
Он освободился от социальной тревожности, которая чуть не погубила его карьеру.
От слов к делу
Страх осуждения со стороны других людей подвергается измерению уже несколько десятилетий. Рональд Френд и Дэвид Уотсон в 1969 году разработали Шкалу страха негативной оценки – опросник из 30 пунктов, предназначенный для самооценки уровня социальной тревожности[34].
Мы разработали опросник для измерения страха перед чужим мнением. FOPO, в отличие от социальной тревожности, – это не клиническое расстройство. Это не скрининг на социальное тревожное расстройство или любое другое психологическое расстройство. Если вы считаете, что у вас есть симптомы социального тревожного расстройства (СТР), которые мешают вашей повседневной жизни, обратитесь к врачу или специалисту по психическому здоровью, чтобы выяснить, соответствуете ли вы критериям постановки диагноза СТР.
Если вы хотите бесплатно пройти этот тест, перейдите по ссылке www.findingmastery.com/thefirstrule.