Мне была продемонстрирована целая папка с моими снимками. Тут был и USA Today. The New York Times. Los Angeles Times. New York Post. С десяток газет и журналов. Маша не только добыла фотографии, но и сделала вырезки статей и подписей.
– А тебе не прилетит за такую самодеятельность? – Я с удивлением перелистывал папку.
Статьи жгли напалмом. Желтая пресса мне придумала целую биографию в стиле «вскормлен волками в Сибири», кто-то взял даже комментарий у психолога, о «новых» варварах с востока. Конан Киммериец, вот это все.
– Что значит прилетит?
– Не накажут?
– У тебя часто в речи странные обороты встречаются… – Маша закинула на меня ногу, прижалась к груди. – Не накажут. Мы с Галей вместе чай пьем и детей обсуждаем. У нее дочка.
– Я очень рад за нее.
– А я за тебя. У тебя тоже скоро будет ребенок…
Тут-то я и сел в кровати. Все оладьи улетучились у меня из головы, папка полетела на пол.
– Откуда знаешь?
– Орлов, я же не дура! – Маша тоже села. Бюст призывно колыхнулся. – Навела про тебя справки.
Ага… Какой-то ее знакомый гэбэшник меня сдал. Найти бы его и…
– Ты чего такой мрачный стал?
– Совесть проснулась.
– Ай, да ладно! – Маша махнула рукой. – Жена не стенка, подвинется. Ты мужик мощный, видный, тебя на всех хватит.
Я обалдело посмотрел в голубые глаза Тихомировой.
– Удивлен?
– Не то чтобы сильно, но в целом…
– Обычно я с женатыми не встречаюсь. Но ты… тут другое дело. От тебя так и несет самцом. Походка хищная, глаза так и горят. Я как тебя увидела тогда на путях… Как ты прыгнул, накрыл собой сына… Поплыла.
Я почесал в затылке. Вот стоило париться. Интересно, а чего сразу не дала? Ломалась.
– Из семьи уводить не собираюсь, тем более у тебя тесть – генерал гэбэшный. Но заглядывать – заглядывай.
В прихожей хлопнула дверь.
Маша подорвалась, начала лихорадочно одеваться и шипеть на меня:
– Ты не запер?
– Неа.
– Идиот! – В меня полетели мои штаны и рубашка. – Это мама Мишу привезла!
Нас спасло то, что парень был на костылях и двигался медленно. Когда мама Тихомировой и ее сын попали в гостиную, мы уже успели одеться, и я даже, ругаясь на скрип, сложил софу. В комнате все равно пахло сексом, у Маши на шее краснел засос. Маман – пожилая грузная женщина с высоким начесом на голове – мигом все поняла, поджала губы.
– Феодосия Александровна, – церемонно представилась женщина. Я чуть не заржал. Прямо представил, как чуть помоложе она кричала в постели: «Ой как мне справно и ладно, батюшки мои». Ну что за имена, а?
Мама пунцовой Маши что-то поняла, еще больше поджала губы, ушла на кухню. А я поручкался со знакомым пионером. Он слегка прибавил в росте, с тех пор, когда я его видел на путях.
– Зови меня Николаем, – я кивнул Маше, чтобы она пошла вслед за мамой и объяснила ей все. Хотя что тут можно объяснить? Двое взрослых полчаса жахались на софе, да так, что мебель дрожала и чуть не развалилась. Проветрить бы… Я подошел к окну, открыл его нараспашку. – Жарко. Тебя-то как звать? Не успел поинтересоваться в метро…
А парень-то побледнел. Поди вспомнил, как на нас поезд мчался. Интересно, а это правда, что машинистам запрещено резко тормозить из-за человека на путях? Мол, лучше убить одного, чем покалечить в вагонах многих…
– Миша.
– Лет тебе сколько?
– Десять. Скоро одиннадцать будет.
– Как нога?
Пока Миша рассказывал о своем гипсе, я подкинул ему идею разукрасить его всякими надписями и автографами, чем сильно впечатлил. На кухне засвистел чайник. А заодно заурчал мой желудок. Нет, никакая Машина мама не сможет меня лишить оладий.
Выпечку ели под гробовое молчание. Миша дорвался до фломастеров и отказался от перекуса, а я наяривал и за него, и за себя.
– В Комитете, значит, работаете? – нарушила молчание Феодосия Александровна.
– Угу… – буркнул я, засовывая в себя сразу целый оладушек.
– А в каком звании?
– Эмнты сепретнхам…
– Это секретная информация, мама, – помогла мне Маша. – У них не приветствуется разглашать.
– Мама, бабушка, смотрите!! – в кухню прихромал пионер. В руках он держал «секретную» папку с моими фотками. Вот же… цензурных слов нет. Отобрать компромат я не успел, Маша тоже. Феодосия Александровна открыла первую страницу, увидела меня в плавках. Обалдела. Посмотрела на дочь, потом на меня. Открыла вторую страницу.
– Это что такое?!?
– Фотоподборка! – я доел последний оладушек, допил, обжигаясь, чай. – Американцы совершили диверсию во время нашей секретной поездки в Штаты. Дипломатическая нота им уже направлена. Ну ладно, мне пора…
И уже Маше:
– Не провожай!
– Какая диверсия?! – отреагировала первой Феодосия Александровна.
– Обалдеть фотографии… – пионер попробовал отобрать папку у бабушки, но безуспешно.
– А как же занятия по английскому?! – удивилась Тихомирова. – Мы же… не закончили!
Как же Маша умеет мило краснеть! Интересно, сколько ей лет? Я так и не поинтересовался.
– Родина зовет.
Родина и вправду звала. В машине опять мигал «Алтай». Вот ни секунды покоя! Я достал из бардачка флакон с «Шипром», побрызгался. Запах ядреный, совсем не мой аромат. Зато «забивает» любые женских духи. Дозвонился до дежурного. Опять гэрэушники дергают.
– Ты уже в курсе? – в трубке раздался голос Гурьева.
– Конечно. Американцы уходят из Вьетнама. Только что выступал Линдон – просил прощение у всего вьетнамского народа…
– Я серьезно!
– Тогда не знаю, что там опять случилось?..
– Семье отдали тело Полякова. Завтра похороны. Ты идешь?
– Нет. Что мне там делать? Я же не близкий родственник…
Хотя сходить и вбить осиновый кол можно было бы. Чтобы уж точно, наверняка!
– Американцы узнали как-то про Полякова. Военный атташе звонил в МИД. Хотят прийти.
– На похороны к секретному сотруднику?..
Гурьев мне начал объяснять, что Дмитрий Федорович долго работал в Штатах, многих там знает. А, возвратившись, получил у Ивашутина разрешение посещать дипломатические и протокольные мероприятия с участием американцев. Дескать, вел там вербовочную работу. Нет, красавцы! Сами, считай, отдали цэрэушникам Полякова. Секретность – уровень бог.
– У меня занятия в ПГУ, – почти не соврал я. – Нет, я не пойду. На венок готов скинуться.
Дома была теща. И тоже пекла… оладьи! Что такое невезуха и как с ней бороться? Яна, морщась от моего «Шипра», потащила кушать.
– Ты же, небось, голодный? Папа говорил, что у тебя идут секретные тренировки. Отрыв от слежки и еще что-то – я не запомнила.
Жена и сама хомячила на ходу оладушек, дуя на него.
Вот! Бог наказал меня за бл**ство. Второй порцией выпечки. Давился, но ел. А что делать, когда две женщины смотрят на тебя с подозрением? Бока и пузо потом придется сгонять с «Громом», но это не слишком высокая цена.
– Я говорила с папой… – Яна налила мне кофе. – Он сказал, что в принципе может предложить выездной комиссии мою поездку в Нью-Йорк с тобой.
Я поперхнулся оладушком.
– Беременной?
– Папа сказал, что были прецеденты, когда беременные жены дипломатов выезжали с мужьями.
– Я против, – тихо произнесла теща. – Еще неизвестно, как ты перенесешь полет! В Нью-Йорке придется рожать в американской больнице. Ты в своем уме?!
Супруга начала спорить с мамой, и опыт явно побеждал молодость. Аргументов у Яны было мало, и были они в большей степени эмоционального характера.
– Душа моя!
Теще надо было помочь, я накрыл рукой ладошку жены.
– Я видел фотографии этой американской базы. Сэнди-Хук… Там же нет никаких условий для жизни семьей. Капониры, шахты, ангары… Полевые условия, понимаешь?..
– Ничего страшного! – губы Яны задрожали. – Я справлюсь.
– Это сейчас лето. А ведь дальше осень. Шторма, сырость и холод… Представь себя вместе с младенцем! Случись что, болезнь, травма – я же с ума сойду. Даже в американских больницах небезопасно. Папа тебе не рассказывал, почему закрыли советское консульство в Нью-Йорке?
Я коротко пересказал женщинам историю учительницы Оксаны Касенкиной, которую как раз в нью-йоркской больнице жестко обрабатывали фэбээровцы. «Прыжок к свободе».
– Я не боюсь!
Вот ничем не прошибаемая. Я выругался про себя, вопросительно посмотрел на тещу. Та успокаивающе прикрыла глаза. Поговорит с тестем? Было бы хорошо… И чего он полез в это дело? Сам же не хотел отправлять жену со мной в Штаты. И тут вдруг дал заднюю. Дочка поработала дятлом? Яна может.
Я поблагодарил за угощение, пошел в гостиную. Чтобы жена не бросилась следом, достал штатный «макаров», громко сообщил, что буду чистить оружие. Отличный способ остаться одному.
Глава 9
Ночью меня разбудил звонок Кузнецова. Заместитель Громыко долго извинялся, объяснял про разницу в пять часов между Москвой и Нью-Йорком, плюс волокита посольских, которые затянули с телеграммой…
– Да что случилось? – оборвал я это длинное вступление. – Что за телеграмма?
– Было голосование в Совбезе ООН. Устав и бюджет отряда специального назначения при военно-штабном комитете утвержден, причем единогласно. Такое бывает крайне редко.
– Кто там? – рядом проснулась жена, попыталась сесть.
Я вернул ее обратно на подушку, закрыл ладошкой трубку телефона.
– Это по работе, спи.
– Да кто может ночью звонить-то?..
– МИД. У них круглосуточная вахта. Спи. Да, Василий Васильевич, я слушаю. Что от меня-то требуется?
– Первое. Завтра к десяти приезжай на Старую площадь.
– В Центральный комитет?
– В ЦК. С тобой хотят поговорить в отделах по пропаганде и административных органов. Последний даже важнее. Будут утверждать твою кандидатуру.
Кузнецов дал мне расклады на Олимпе, затем огорошил:
– Первого августа тебе надо быть в Нью-Йорке. Американцы будут передавать базу Сэнди-Хук – твоя подпись должна быть под актом.