До Ани потом неоднократно доносились леденящие душу истории о том, как знаменитый декан юрфака, злоупотребляя служебным положением, «выпускал в свет» то одну факультетскую красавицу, то другую. И Гольцова им верила, потому что сама могла пройти через нечто подобное. Но смущало другое: отсутствие жалоб со стороны пострадавших. Тогда Аня пересмотрела свое отношение к Рыкалину, определившему ее карьеру, и наконец-то задала ему, уже изрядно постаревшему, мучивший ее вопрос: «А почему?» «Правда, не понимаешь, Анна Викторовна?» – недобро улыбнулся ей Вячеслав Александрович, а потом, хлопнув себя по груди, в сердцах выпалил: «Вот здесь ты у меня… Сколько лет!»
«Сколько?» – мысленно попробовала определить Гольцова, но в волнении никак не могла посчитать и, сидя на совещании у губернатора, считала в столбик, отнимая из 2010 1994. «Шестнадцать!» – ахнула про себя Анна и уставилась в окно: шестнадцать лет Рыкалин присутствовал в ее жизни, так и не став ни другом, ни любовником.
«А ведь мог», – подумала Аня и прислушалась к дыханию мужа: оно было спокойным и ровным. «Лежит и даже не догадывается», – она вдруг разозлилась на Гольцова и тепло подумала о Вячеславе Александровиче, ушедшем из жизни три года тому назад. «Больше ко мне так не относился никто», – с сожалением призналась себе Анна и попыталась представить перед собой Рыкалина, но вместо декана юрфака перед глазами вставал травматолог Веретенников, третий по счету поклонник, который до сих пор напоминал о себе идиотскими эсэмэс: «Вы замечательная», «Видел вас из окна машины: прекрасно выглядите», «Приходила на прием женщина с ребенком. Почувствовал запах ваших духов. Вы сексуальная».
Довольно часто не хватало терпения дочитать эсэмэс до конца: невероятно раздражала дурацкая манера Веретенникова не ставить знаков препинания. И Аня безжалостно нажимала на значок «удалить», даже не утруждая себя ответом.
Но так было не всегда. Было время, когда Анна не могла обходиться без этого человека, потому что от него, так она думала, зависело здоровье маленького Игоря.
Андрей Николаевич Веретенников, по всей вероятности, был прекрасным травматологом. А может, и не прекрасным. И уж точно не единственным. Но напуганная Аня считала по-другому и звонила ему всякий раз, как только с Игорем что-то случалось. Белый халат Веретенникова действовал на нее успокаивающе. Да и как могло быть по-другому?! Это же он обнаружил врачебную ошибку: неправильно наложенный гипс, смещение и предложил Гольцовым прооперировать сына, хотя в его обязанности это не входило, просто попросил коллега: «Проконтролируй, все равно твое дежурство». Вот он и проконтролировал, и сказал родителям Игоря правду, и блестяще провел операцию, и стал доверенным лицом. И все это в обмен на конфликт с недоумевающими коллегами, ибо нарушил врачебную солидарность, вынес сор из избы.
Помнится, Аня тогда «подняла на уши» всю Администрацию, включая самого губернатора, не поленившегося приехать в детскую многопрофильную больницу, чтобы на месте разобраться и восстановить порядок. Последствия визита главы Администрации Алынской области – отдельная двухкомнатная палата, ежедневные визиты начмеда, главврача и заведующего травматологическим отделением, свободные, не зависящие от расписания часов приема посещения друзей и родственников – значительно облегчили пребывание матери и сына в больнице, но осложнили и без того непростые отношения Веретенникова с коллегами.
Впрочем, это не помешало Андрею Николаевичу влюбиться в Анну Викторовну и признаться ей в этом. Случись это при других обстоятельствах, и Аня точно бы уж разглядела, насколько несимпатичен травматолог Веретенников: хамоват, надменен, многословен. Но белый халат сделал свое волшебное дело, и растворившаяся в благодарности мамаша простила травматологу даже цветастый полиэтиленовый пакет, в котором тот приносил на дежурство банки с едой.
Тревогу тогда забил измученный материнскими истериками Игорь, всерьез задумавшийся о том, почему дядя доктор приходит к маме ночью, чтобы поговорить о его здоровье. «И часто, сынок, дядя доктор это делает?» – мрачно поинтересовался Гольцов, заподозривший неладное. «Всегда», – преувеличил Игорь, и Анатолий, ни слова не говоря, отправился на пост изучать график дежурств врачей травматологического отделения детской многопрофильной больницы города Алынска.
Сама Анна ничего предосудительного в целомудренных беседах с врачом, спасшим руку их сына, не видела и потому искренне оскорбилась, когда муж недвусмысленно высказал свое неудовольствие. «Гольцов! – возмутилась она. – Ты дурак?! Ты о чем вообще думаешь?!»
А мысли Толика, между прочим, неслись в нужном направлении, и Аня стала это понимать довольно скоро, потому что Андрей Николаевич, обзаведясь номером ее телефона, все чаще и чаще присылал ей эсэмэс с предложениями о встрече. Они даже сходили в кафе, где довольно-таки мило провели время за приятной беседой о причинах и последствиях супружеского адюльтера, а потом дело застопорилось, потому что озверевший от Аниной медлительности Веретенников направил ей текст, в котором с хирургической точностью описал все ощущения, отмеченные им в своем теле, когда он представлял… И дальше шло, что именно представлял, как и каким способом.
У Гольцовой тогда пропал дар речи, и она в течение всего рабочего дня периодически перечитывала откровенный текст и даже чувствовала определенное возбуждение. Но с ответом Анна не торопилась и на прямые предложения не отвечала до тех пор, пока Веретенников не подъехал к воротам областной Администрации и не позвонил, чтобы она спустилась со своего третьего этажа.
Ровно пять минут Аня думала, что скажет Андрею Николаевичу. Еще пять решала: ходить или не ходить.
В результате пошла, села в машину, открыла рот, чтобы расставить все точки над i, и обнаружила, что у Веретенникова расстегнуты брюки и спущены плавки. Он перехватил ее взгляд и, властно взяв за руку, объявил: «Больше не могу. Хоть так, – Андрей Николаевич потянул ее на себя: – Давай…»
«Мы на «ты»?» – Анна сама не понимала, откуда берутся силы к сопротивлению. «Теперь – да», – Веретенников закрыл глаза, будучи уверенным в том, что сейчас Аня сделает все так, как он хочет. «Что-то не припомню», – ответила она и вырвала свою руку.
Больше они не виделись, хотя эсэмэс продолжали приходить с завидной регулярностью по несколько раз в год: на Анин день рождения, на Новый год, Рождество, 8 Марта, Пасху и День Победы. И в пяти случаях из шести Гольцова писала в ответ одно и то же слово – «Взаимно». Порой Андрей Николаевич выбивался из графика, отправляя на два-три сообщения больше, но Анна легко расставалась с не прочитанными до конца эсэмэс, нажимая на заветную клавишу, уничтожавшую все то, что Гольцовой казалось лишним.
«Одна, но пламенная страсть», – подшучивал над женой Толик, давно поменявший ревность на снисходительность к женскому тщеславию. «Я свою жену понимаю, – делился Гольцов с Николаем Николаевичем, мужем Жанны. – Какой женщине не хочется, чтобы ей оказывали знаки внимания? Мелочь, а приятно», – вспоминал он об эсэмэсках Веретенникова и чувствовал себя невероятно благородным, и то потому, что не был знаком с истинным положением вещей.
Больше вспоминать было не о ком. «Я не воспользовалась ни одной возможностью из числа тех, что мне предоставила судьба», – сделала вывод Анна и повернулась к Гольцову. Анатолий даже сквозь сон почувствовал, как супруга прильнула к нему, и тут же отозвался, ощупывая ее колени. Аня знала, что за этим последует, и сердито шикнула: «Спи давай. Завтра рано вставать». «Утром?» – пробормотал Толик, зная, что особенно в эти часы жена вспыхивает, как спичка, от любого прикосновения. «Утром-утром», – пообещала ему Аня и сознательно развернулась к мужу спиной, чтобы скорее заснуть.
Утро ворвалось в дом телефонным звонком. «Что-то случилось!» – вскочила с кровати Аня и, обернувшись простынею, понеслась в коридор, чуть не сбив Игоря с ног.
– Алло! – прокричала Анна в трубку, но вместо ответа услышала короткие гудки.
– Кто? – зевнув, поинтересовался Игорь и почесал подбородок, пытаясь на ощупь определить величину щетины: он отращивал бороду.
– Откуда я знаю? – вспылила мать и хлопнула трубку на рычаг. – Вы с отцом так до сих пор и не установили определитель номера.
– Мы установили, – напомнил ей сын, – но кое-кто до сих пор не оплатил эту услугу.
– Скажи об этом своему отцу, – буркнула Аня и, чмокнув сына в лоб, проворчала: – Доброе утро.
– Очень доброе, – саркастически ответил ей Игорь и поспешил в ванную комнату.
– Я первая, – оттолкнула сына Анна и постаралась его опередить.
– Не спорьте, – подал голос Гольцов, имевший право первого визита в «комнату со всеми удобствами».
– Куплю себе биотуалет, – проворчал Игорь, но право отца оспаривать не стал и, подпрыгнув, повис на турнике, помня о рекомендациях испарившейся Леночки, призывавшей его к здоровому образу жизни.
– Помогает? – поинтересовалась Анна, со стороны напоминавшая греческое изваяние женщины в хитоне.
– Попробуй, – предложил ей сын и подвинулся, освобождая место на турнике.
– Как ты себе это представляешь? – поинтересовалась Аня, придерживающая одной рукой свое импровизированное одеяние.
– Слушай, мам, – Игорь спрыгнул вниз. – Я, конечно, не знаю, но что это за привычка у вас, у женщин, спать без всего? Объясни мне, зачем вы тогда все эту розово-голубую фигню покупаете, чтобы потом ею не пользоваться?
Вопрос застал Аню врасплох, и, чтобы не выдать собственной растерянности, она автоматически выпалила:
– А сам ты что по этому поводу думаешь?
– Мам, я тебя умоляю. Неужели ты до сих пор не поняла, что, как только ты задаешь мне вопрос: «А сам ты что думаешь по этому поводу?», я сразу догадываюсь, что тебе нечего мне сказать?
– Ну почему же нечего, – приняла вызов Анна. – Очень даже есть что. Во-первых, не мог бы ты уточнить, какое количество женщин продемонстрировали тебе «розово-голубую фигню», чтобы я могла доверять твоим данным. Во-вторых, позволь тебе задать вопрос: почему в присутствии женщины, то есть меня, ты ходишь в трусах, да еще с изображением совокупляющихся кроликов? И в-третьих, с каких пор, Игоречек, ты стал так неадекватно реагировать на обнаженные женские руки и плечи, причем материнские? Или я уже выгляжу так, что мой собственный сын испытывает чувство неловкости?