— Да я, вроде бы, гляжу. Только государыня раз меня зовет, раз то ли забудет, то ли не захочет.
— А Разумовский Кирила не больно часто бывать у государыни стал?
— Частенько. За карточным столом так, сам знаешь, непременно.
— А не говорит ли о нем государыня?
— Случается. Жалела его, что не по любви женился.
— Господи, да зачем тут любовь — при таком-то приданом!
— Вот государыня этим же объясняла: будто не устоял граф Кирила перед нарышкинскими богатствами, что покойная государыня, чтоб самой на братца Алексея Григорьевича не тратиться, ему предназначила. Смеялась не раз, что принесла графиня Катерина Ивановна супругу никак 44 000 душ, пензенские вотчины немереные, под Москвой Троицкое-Лыково да Петровское, что стали Петровским-Разумовским звать, в самой Москве чуть что не улицу целую — Романов двор, полсотни сундуков с драгоценностями, парчой, мехами, серебром, деньгами, конскими уборами, курьезными предметами. Иным разом показалось, уж не завидует ли государыня.
— Есть чему! Зато графиня Кириле и деток нанесла полный дом — никак за десяток перевалило. Знает свое дело малороссийский казачонок. И ведь государыня сразу после кончины супруга своего ужинать к Разумовским поехала, на графиню Екатерининскую ленту возложила. Только вот сейчас разговоры пошли о недовольстве государынином.
— Да все Теплов графа Кирилу подвел — посоветовал у государыни наследственного гетманства Малороссии просить, чтоб от него звание это сыну старшему переходило. Государыня виду не подала, что рассердилась, а там днями звание гетманское отменила, а графа — для успокоения, надо полагать, — в фельдмаршалы произвела.
— Произвести произвела, а со мной тут советовалась. Граф Кирила с обидой не справился, просит отпустить его по заграницам путешествовать да и не на один год.
— Что ж ты, братец, сказал?
— Чего ж не отпустить. Толку здесь от него немного. И нам с тобой, Гриша, куда спокойнее.
— Аннушке, братец, не хочешь капиталу какого выделить?
— Это зачем?
— За службу. Что интересы наши блюдет. Бедна больно.
— Не наши — семейные. А награждать пусть ее императрица награждает. По твоей просьбе, Гриша. Так-то складней получится. Чтоб без тебя ничего ей не доставалось. Ведь государыня наша на земли щедра, а живых денег раздавать не любит. Только ты ее уговорить и сможешь — благодетель.
ПЕТЕРБУРГЗимний дворец. Покои А. С. ПротасовойА. С. Протасова, А. Г. Орлов, Г. Г. Орлов
— Алексей Григорьевич, дядюшка, дело тут такое: государыня в тайности разузнать у тебя велела, что присоветуешь по опочининокому делу.
— Какая ж тут тайность: сквозь строй прогнать да в вечные каторжные работы, коли в крепости на него места не хватило. В развалине, чай, долго не проживешь, особливо коли надзиратель умелый.
— То-то и оно: не желает государыня строгих мер.
— Это еще почему? Или… неужто словам мальца веру дает?
— На мой разум, не простое это дело, Алексей Григорьевич, куда какое не простое. Сам посуди. Ни с того, ни с сего корнет Опочинин объявил себя сыном покойной государыни императрицы.
— Чудо не великое. Сколько их, самозванцев, под судом да следствием находится. Помнится, в 1763-м попы в Оренбургской губернии за здравие покойного императора молиться начали. Прихожанам объявили, что жив и вскоре к власти вернется. Попы! А двумя годами позже в Нерчинск сколько покойных императоров проследовало — со счета собьешься. Государыня тогда ими интересовалась, меня каждого осматривать посылала. Как сейчас помню, армянин Асланбеков, беглый солдат Брянского полка Петр Чернышев. А чего один беглый солдат Гаврила Кремнев учудил: две губернии — Воронежскую и Белгородскую сгоношил: за покойного императора поднялись.
— Ну, батюшка, кто бы таким поверил!
— Кто, Аннушка? Да как же простому человеку не поверить, когда за Гаврилу бывший придворный певчий поп Лев Евдокимов свидетельствовал, что во дворце его видел, чуть что не на руках в детстве носил.
— Погоди, погоди, Алексей Григорьевич, не то важно, что государыниным сыном назвался, а кого родителем своим назвал. Ведь короля английского!
— Вот уж воистину мудрено! Не бывала же государыня покойная в чужих краях.
— Не бывала, да будто наследник английской короны инкогнито сюда приезжал.
— Да быть такого не могло!
— Могло не могло, а государыня корнета пальцем тронуть не велела, чтоб волос с его головы не упал.
— Вон оно как. А что ему нужно, бастарду этому? О престоле помыслил?
— Не поверишь, Алексей Григорьевич, ни о каком престоле для себя и заикаться не стал. Все о Павле Петровиче хлопочет, чтобы его императором объявить вместо государыни.
— А чем же ему государыня не показалась? Или с великим князем связь какую нашел?
— Дядюшка, одна у него мысль: если государыню власти не лишить, всю Россию она тебе да Григорию Григорьевичу раздаст.
— Вот те на! Из-за нас одних?
— Только не выдавай меня, Алексей Григорьевич, дел таких в Тайной канцелярии множество. Государыня вас с Григорием Григорьевичем огорчать не хочет. Да и среди придворных толки идут — до меня ведь все доходит. И скажу тебе, дядюшка, государыня иной раз ручкой махнет, иной вроде призадумается. Сама слыхала, как про себя шептала, что делать что-то надо.
— А откуда Опочинин о происхождении своем доведался? Не от отца же своего названного?
— Служил с ним в одном полку корнет Батюшков. Батюшков и поведал, будто от своей покойной бабки, что во дворце служила, слышал. Отец-то его, генерал-майор Опочинин присягнуть готов, что ни о чем подобном не знал, не ведал.
— Говоришь, государыня от строгости отказалась?
— Мне сказала, что Батюшкова тайным судом признали вошедшим в умоисступление от пьянства и потому сослали навечно в Мангазею.
— Казнить, выходит, не захотела.
— Что ты! Сестру Батюшкова приговорила безысходно жить в своей деревне — она тоже бабкины рассказы слыхала. А вот Опочинина сослали в линейные гарнизоны безо всякого наказания. Будто бы за службу отца. Что ты присоветуешь, Алексей Григорьевич? Как на дело такое отзовешься?
ПЕТЕРБУРГЗимний дворецЕкатерина II, генералитет
— Что ж, господа, я готова склониться на ваши доказательства: России придется вступить в турецкую войну.
— Придется, ваше величество? Вы говорите об этом с обреченностью, между тем каждая война содействовала только славе государя, укрепляя его власть.
— Победоносная, не правда ли?
— Она и не может быть иной в наших условиях. Мы располагаем ста двадцатью тысячами войска, артиллерией и…
— Вы хотите польстить самолюбию императрицы, но забываете, что ваша государыня достаточно глубоко изучала историю. А это наводит не всегда на радостные размышления.
— Но победы Миниха в последней турецкой войне!
— Победы и неудачи. Вы забываете, как велики были потери в людях, а падеж лошадей вынудил фельдмаршала оставить часть артиллерии в Очакове — ее просто нечем было вывозить.
— А наши тогдашние союзники австрийцы поторопились вступить единолично в мирные переговоры с неприятелем.
— И это тоже. Но гораздо больше меня беспокоит, что обратный путь армии Миниха через Украину по безводной и пустынной местности под угрозой круживших по степи татарских орд оказался бедственным.
— Подобная ситуация была определена главным образом тем, что турецкий флот помешал доставке водным путем провианта и амуниции, а австрийцы терпели одно поражение за другим.
— А вот теперь напомните, какие именно крепости было решено оставить.
— Очаков и Кинбурн. Но в них и нельзя было дальше оставлять войска из-за множества болезней и недостатков. В них армия таяла, как доносил фельдмаршал, прямо на глазах.
— После этого вы мне говорите об успехах!
— Ваше императорское величество, не могу вам не напомнить, что как только Миниху была предоставлена свобода действий, а его армия усилена новым пополнением, он немедленно одержал блестящую победу при Ставучанах, которая привела к сдаче турками крепости Хотин. У Сераскира-паши была великолепная армия, намного превосходившая по численности части Миниха. Вели-паша атаковал Миниха одновременно с обоих флангов и тыла. Но Миних, перестроив свои части в три больших каре и окружив их рогатками, огнем отразил атаку и сам перешел в наступление. Такие решения остаются в анналах военной истории! Миниху удалось не только обратить противника в позорное бегство, но и захватить весь его лагерь. После такой победы Хотин смог продержаться всего лишь два дня. А потери турок! Целая тысяча убитых!
— Ваш урок истории убедил меня, с тем, однако, условием, что наши командующие примут во внимание ошибки тех далеких лет.
— Вы имеете в виду, ваше величество, регулярное снабжение армии?
— И нерешительность командующих. То, на что решался Миних, было совершенно недоступно, как мне говорил Ласси. Можно предусмотреть и другие ошибки, поскольку нашей армии придется проделать тогдашний путь: со временем турки вернули себе российские завоевания.
— Государыня, вы разрешите мне войти в состав этой армии?
— Вы намереваетесь воевать, Алексей Григорьевич?
— Это моя мечта, государыня.
— Я не буду возражать, коли на то есть ваша воля. А теперь давайте определимся с командующими. Насколько я поняла из предложенной мне записки, армию предполагается разделить на три части. Главная под начальством князя Александра Михайловича Голицына будет насчитывать более шестидесяти тысяч человек и соберется у Киева.
— Вторая, ваше величество, должна будет защищать наши южные рубежи от вторжений татар. Она расположится между Полтавой и Бахмутом при численности в сорок с лишним тысяч человек.
— Ее возглавит Румянцев.
— Что же касается третьей, сравнительно небольшой, — до пятнадцати тысяч — она предназначена для поддержки главной. И если на то будет ваша воля, государыня, ее может возглавить генерал Олиц. Вы довольны такими назначениями, государыня?