я обстоятельно вашему императорскому величеству; а случилось мне расспрашивать одного майора, который посылан был от меня в Черную Гору и проезжал Рагузы и дни два в оных останавливался; и он там видел князя Радзивиллу, так и оной женщине, великую честь отдавали, и звали его, чтоб он шел на поклон, но он, услыша такое всклепанное имя, поопасся итти к злодейке, сказав при этом, что эта женщина плутовка и обманщица, а сам старался из оных мест изъехать, чтоб не подвергнуть себя опасности. А если слабое здоровье позволит на кораблях ехать, то я не упущу сам туда отправиться, чтоб таковую злодейку постараться всячески достать.
Ваше величество, изволите упоминать, не оная ли женщина переехала в Парос, на что честь имею донести, что от меня послан был нарочно для исследования в Парос подполковник и кавалер граф Войнович со своим фрегатом, чтобы в точности узнать, кто она такова и какую нужду до меня имела, что так долго дожидалась меня, чего для дано было ему от меня уверение, чтоб она могла во всем ему открыться, и наставление — как с оною поступать. По приезде своем нашел он оную еще в Паросе и много раз с нею разговаривал о сем деле, а восемь дней, как он сюда возвратился и мне рапортовал: оная женщина купеческая жена из Константинополя, знаема была прежним и нынешним султаном по дозволенному ей входу в сераль к султанше, для продажи всяких французских мелочей, и оная прислана была точно для меня, чтоб каким-нибудь образом меня обольстить и стараться всячески подкупать, чтоб я неверным сделался вашему императорскому величеству, и оная женщина осталась в Паросе, издержав много денег по поводу будущей своей удачи: теперь в отчаянии находится, и она желала в Италию сюда ехать, но граф Войнович, по приказу моему, от оного старался отвратить, в чем ему и удалось: вышеписанная торговка часто употреблялась и от господ министров, чтоб успевать в пользу по делам их в серале…
РИМДом «русской княжны»Елизавета, Чарномский, И. Кристинек
— Итак, что вы выяснили, Чарномский? Вам удалось поговорить с этим таинственным соглядатаем?
— Я поступил более осторожно, принцесса. Нанятые мною бродяги проследили за ним и выяснили, что живет он у хозяев, которым назвался офицером российского флота, приехавшим по поручению своего командующего графа Алексея Орлова. Более того. Он расспрашивал их о вашем местопребывании и именно от них узнал ваш дом.
— Вы хотите сказать, он не собирается скрываться?
— В том-то и дело, что нет. Меня настораживает другое, ваше императорское высочество, — не слишком ли явственно проявляет он свое положение и свои цели. Нет ли в этом определенного умысла?
— Умысел несомненно есть. Я получила сведения и от кардинала Альбани, и от посланника курфюрста Трирского. Они согласно утверждают, что этот офицер принадлежит к свите графа Орлова.
— Почему же он не делал попыток быть представленным вам, ваше императорское высочество?
— Не потому ли, что осведомлен о безнадежности подобной попытки?
— Он мог попытаться заговорить с прислугой.
— Вы выручили его, Чарномский. Так что же выяснилось в результате разговора?
— Прежде всего он называл себя Иваном Кристинеком. Контр-адмиралом Иваном Кристинеком.
— Иными словами, очень высоким офицером на российском флоте. Пожалуй, слишком высоким для дежурства у моего дома.
— Напротив, ваше высочество. Он сказал, что его чин должен послужить доказательством серьезности намерений пославшего его графа Орлова. Граф Орлов питал надежду, что известное имя офицера позволит ему добиться личной аудиенции у вас.
— Вы проверили это имя?
— Им занялся Доманский и удостоверился, что такой контр-адмирал существует на российском флоте и принимал успешное участие в Чесменском сражении.
— Но он должен понимать, что если его миссия обнаружится, это может привести к очень серьезным последствиям, если не к обвинению в государственной измене.
— Он, по-видимому, готов к такому обороту дела, но постарался обезопасить себя тем, что подал заявление об отставке, подписанное Орловым. Тем самым он действует как частное лицо.
— Как он объяснил свою отставку? Предусмотрительностью? Она представляется мне достаточно странной.
— Его объяснение выглядит простым. Если ему не удастся присоединиться к вашим сторонникам, он все равно не собирается больше служить женщине, узурпировавшей императорскую власть.
— А его семья в России? Его земельные владения?
— Кристинек уверял, что они находятся в Эстляндии и меры безопасности, для семьи, во всяком случае, у него предусмотрены.
— Предположим, я решилась бы с ним поговорить.
— Никаких сложностей, ваше императорское высочество, мне достаточно махнуть платком вот в этом окне: он находится внизу на своем обычном посту.
— Один? Без сопровождающих лиц?
— О, да. Об этом он сказал сразу же.
— Мы поступим иначе. Ступайте к нему и проведите его через сад. Нам не следует афишировать его визита. И еще. Удостоверьтесь, что у него не будет никакого оружия.
— Мне взять с собой камердинеров?
— Ни в коем случае! Вам следует пойти вместе с Доманским. Мы не вправе оскорблять дворянина и высокого офицера досмотром слуг. Ступайте же.
— Ваше императорское высочество, контр-адмирал российского флота Иван Кристинек!
— Ваше императорское высочество, мне трудно выразить свою радость и восхищение видеть законную правительницу Российской империи, дщерь в Бозе почившей государыни нашей Елизаветы Петровны.
— Здравствуйте, контр-адмирал. Я рада видеть подданного моей родительницы.
— И вашего, ваше императорское высочество! Моя жизнь принадлежит вам и только вам. Я готов доказать это выполнением любого вашего приказания. Действовать по вашей воле — давняя мечта и моя, и пославшего меня к вам графа Алексея Орлова-Чесменского, который хотел, чтобы я сложил к вашим ногам выражения его верноподданнической верности.
— Вы передаете мне письмо графа?
— Да, принцесса. Именно с этой целью я и приехал из Пизы в Рим. Все свои чувства и мысли граф изложил в письме, которое я имел право вручить только вам. Теперь миссия моя выполнена, и, если вы разрешите, я могу отправиться в обратный путь.
— В обратный путь? Вы имеете в виду Пизу?
— Конечно, ваше высочество.
— Но как мне стало известно от моего придворного кавалера господина Чарномского, вы получили отставку и, значит, вас ничто больше не связывает ни с флотом, ни с графом Орловым.
— Только в том случае, если флот останется в подчинении нынешней российской императрицы. Если же флот перейдет в ваше подчинение, я охотно останусь на нем и почту высочайшей честью служить вам, ваше высочество.
— Да, но для принятия окончательного решения мне необходим личный разговор с графом. Жаль, что он не счел возможным приехать в Рим сам.
— Он готов был ехать сюда инкогнито, но счел такой поступок слишком большим риском: подозрения в попытке перейти на службу к вашему высочеству могли бы лишить его прежде времени командования флотом. Ваше высочество, флот — это ваша сила, которой нельзя ни рисковать, ни пренебрегать.
— Что же предлагает граф?
— Если бы вы на это согласились, ваше императорское высочество, местом встречи могла бы стать Пиза.
— Мне не так просто пуститься в путь, не вызвав множества пересудов. К тому же мне следует уладить здесь множество дел.
— О, ваше высочество, может быть, я оказался бы вам в этом полезен? Если бы вы выразили желание ехать, у меня имеется письмо неаполитанского банкира англичанина Дженкинса, который, за поручительством графа Орлова, предоставит вам неограниченный кредит. Граф специально просил вам передать, что пусть материальная сторона вообще перестанет вас волновать. Орловы очень богаты и готовы посвятить все свое состояние делу вашего возведения на отеческий престол.
— Я подумаю, контр-адмирал. Вы оставите свой адрес у моего секретаря, и он в положенное время известит вас о принятом мной решении. Во всяком случае, это произойдет не в ближайшие дни. Ждите, Кристинек, ждите.
ПИЗАКвартира А. Г. ОрловаА. Г. Орлов
…Вот оно что — Пугачев! Сумела с ним расправиться. Сумела и писать о том не стала. Откровенничала! Это она-то. Пятнадцатого сентября властям сдали, и ни слова. Сколько месяцев прошло, пока в Москву доставили. Вон как напугались: в клетке железной! Выходит, за стражу не ручались.
А чего было везти? Допрос с пристрастием окончательно понадобился. Со всеми пытками, какие только Шешковский выдумать сумел. И то сказать, заплечных дел мастер. В пытошной все стены иконами завесил. Человека на дыбе ломает, а сам акафисты читает. Иной раз и ладаном покурить велит.
Государыня наша одному ему доверяет. И племянник Потемкина допросы вел, и князь М. Н. Волконский, только куда им против Шешковского. Тридцать лет в Тайной Экспедиции при Сенате розыски по важнейшим делам вел. Сама его выискала. Пишут, иначе как милым Степаном Ивановичем и не называет.
Какого секрета от бунтовщика ждали? Чего допытывались? За две недели так переломали, что еще две недели по кускам собирали, чтоб суду представить.
Суд в Кремлевском дворце устроили. Всех членов Сената и Синода в него посадили, президентов коллегий, десять генералов, двух действительных тайных советников. Над всеми генерал-прокурор Вяземский.
Кончать от разу разбойника надо было. Где там! Заседали. Не иначе воду в ступе толкли. Все равно, папинька-сударушка пишет, приговор императрица сама заранее определила: живьем на плахе четвертовать и только под конец голову отрубить.
Десятого января в Москве на Болотной площади казнь устроили. Народу тьма набежала, да еще солдатами сгоняли кто дома позамешкался. Всем урок, а генералам государыниным слава.
То ли ошибся палач, а папинька-сударушка полагает, нарочно сначала злодею голову снес, а там уж свежевать на плахе стал. Москвичи ведь, они и палача самого освежевать могли — бунтовщики известные.