Е. И. Нелидова, С. И. Плещеев
— Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! Не может!
— Я знал, что причиню вам боль, Екатерина Ивановна, но это страшная правда — императора больше нет в живых.
— Смерть? Его смерть? Такого молодого еще, полного сил? Это безумие, если не…
— Не договаривайте, не надо.
— Вы тоже подумали или что-то знаете? Судьба отца…
— Нам всем лучше ничего не знать.
— Значит, верно — лучше не знать правду.
— Зачем она вам, Екатерина Ивановна? И что она может изменить?
— Я хочу туда, в Михайловский дворец!
— Бог с вами, как это возможно!
— Но я знаю, ему нужно, чтобы около него был кто-то, кому он был по-настоящему дорог. Это необходимо каждому человеку, а ему особенно. Его одиночество, его страшное одиночество…
— Может быть, но у вас нет оснований войти во дворец до официального объявления о кончине. Сейчас ночь, и вы не вправе что бы то ни было знать. Если бы не императрица…
— Боже, какая ирония судьбы. Мы обе так завидовали друг другу, так тяготились друг другом, и вот нас двое, всего двое и то вдалеке Друг от друга.
— Императрица просила, чтобы вы прямо с утра приехали к ней. Она рассчитывает на вашу дружбу и уже отдала приказ не допускать к телу Лопухину. Впрочем, я думаю, Анна Петровна и не станет делать никаких попыток публично проявлять свое отчаяние, которое в действительности будет испытывать.
— Ах, как мне безразлична сейчас эта женщина. Императрица была права: она принесла императору несчастье.
— Здесь с вами согласятся многие. Император Павел был таким, каким был. И все знали, как благотворно вы умели влиять на покойного, как смягчали его нелегкий характер.
— Прошу вас, не трогайте его памяти. Мы с вами видим его по-разному. Но вы мне не сказали главного: что случилось с государем. С моим государем…
— Об этом можно только строить небезопасные домыслы.
— Но вы же знаете, мной руководит не праздное любопытство, но сердечное сочувствие. И то, что узнаю я, навсегда останется в моем сердце. Я знаю, что вчера вечером император был здоров и в добром расположении духа — мне говорили. Он виделся с сыновьями и ушел в свою одинокую спальню. А потом — когда стало известно о несчастьи?
— Вскоре после его ухода.
— Великие князья уже разошлись?
— Нет, они все вместе вошли в опочивальню его императорского величества. Все, кроме Александра Павловича. Наследник задержался случайно в соседней комнате.
— Случайно? Он никогда, с самых ранних лет ничего не делал случайно. Государь был прав, когда обвинял своего первенца в холодном сердце и слишком трезвом уме.
— Думаю, вам следует выбирать выражения, Екатерина Ивановна, вы говорите об императоре Российском Александре Первом, и кто знает, так ли уж либеральны его взгляды.
— О да, его императорское величество Александр Первый. Желание Великой Екатерины свершилось. А вдовствующая императрица — ее не удивило присутствие сыновей?
— И нескольких офицеров, прибавьте.
— Тем более — и нескольких офицеров. Вы же знаете, государь последнее время запретил императрице входить в его опочивальню и перестал вообще посещать ее половину. Бедный, бедный государь! Никто так никогда и не узнал, каким удивительным человеком он мог бы стать, сколько добрых чувств и талантов в себе скрывал.
— Боюсь, не многие разделят ваши чувства.
— Какое это имеет значение!
— Для людей он останется жестоким и несправедливым, бесчувственным и капризным. Разве вы сами не испытали на себе всех этих качеств его характера?
— О, только не ссылайтесь на меня. Все, что испытала я, останется между мной и моим государем, и никому не дано нас с ним судить. Вы хотите правды? Что ж, в такую страшную ночь, единственный раз в жизни, я могу ее сказать. Он был единственным человеком, которого я любила. Со всеми его, как вы изволили выразиться, недостатками и даже пороками. Я просто любила…
— Он не оценил ваших чувств и надругался над ними.
— Неисповедимы пути Господни. Значит, я не заслужила много. Но я была счастлива. Если бы вы знали, как я была счастлива! С того первого дня, когда он задержался у моего портрета в роли Сербины и начал искать оригинала. Как счастлива!
ЗАГРАНИЦАА. Г. Орлов и его дочь
— Нинушка! Нинушка! Душа моя! Мы возвращаемся в Россию. Немедленно! Я уже распорядился собираться в дорогу.
— Что случилось, папенька? Вы так радостны.
— Еще бы не радостен — нет больше императора Павла. Ты понимаешь, нет моего мучителя! Поверить не могу. Так скоро. Почти как его отца.
— Папенька, но это грешно радоваться чей-нибудь кончине. Людей прощать надобно и зла на них не держать.
— Это ты у меня, Нинушка, ангел кроткий, ты всем правилам христианским следовать можешь. Тебя Господь возлюбил. А с меня, со старого грешника, какой спрос! Никогда не желал я добра этому дьяволу во плоти, а уж после того погребения — и говорить не хочу.
— Но ведь, папенька, если покойный император в чем и согрешил, ему и расплачиваться, представ перед престолом Господним. Что уж грехами лишними его отягощать, пусть покоится с миром. Панихиду бы по нему отслужить.
— Не бывать этому! Никогда не бывать! Да неужто, Нинушка, понять не можешь, какой камень преогромный с сердца моего свалился. Все время опасался я, что заставит император тебя мне назло против воли твоей замуж выйти.
— Да как же это возможно! Вы, папенька, как родитель, приказать дочери своей все можете — всему обязана я подчиниться. А император… Да и зачем ему?
— А может, и растолковывать тебе ненадобно? Добрая ты у меня, Нинушка, справедливая. Вот только если меня не станет, как жить будешь? С твоим-то сердцем да в мире быть.
— И не говорите мне слов таких, папенька! К чему они? Господь каждому свой век определяет. Тут уж ни сетовать, ни просить не приходится. А что в Россию ехать можно, чудесно! В Нескучное наше, да, папенька?
Исход
Если будут вещи вас смущать, независимые от вашей воли, тогда мы нигде спокойствия себе найти не можем и всегда сами себя смущать станем, от чего Вас и всех православных христиан да спасет и помилует Господь, всех благ повелитель. Виновны б были мы, если б истинного пути к благополучию им не показывали, а кто, в заблуждениях своих утопая, ведет себя к удавке или утоплению, не есть возможность его от оного и удержать или укараулить. Итак, прошу Вас об оном не беспокоиться и никакого сумнения не полагать; таковые случаи и у меня в доме бывали…
МОСКВАДом ДашковыхЕ. Р. Дашкова, А. Г. Орлов, М. Вильмот
— Ваше сиятельство, к вам граф Алексей Григорьевич Орлов.
— Да ты что, Еремей? Алексей Орлов? Не перепутал ли?
— Никак нет, матушка-княгиня, граф Алексей Григорьевич собственной персоной. Просил узнать, не будет ли вашей милости принять его сиятельство.
— Орлов… Что могло привести его ко мне? Мы в ссоре и не встречались множество лет. Впрочем — проси, Еремей, проси.
— Ваше сиятельство, разрешите выразить — вам глубочайшее мое почтение и поблагодарить за то, что вы милостиво решили меня принять. Давно собирался нанести вам визит, но боялся, что вы не пожелаете меня видеть.
— Да, граф, не виделись мы с вами так давно, что, кажется, встречаемся уже в царстве теней.
— Я о том и подумал, княгиня, что хоть отношения наши складывались не всегда благополучно, мы оба принадлежим к одному времени и одинаково благоговеем перед памятью покойницы, царствие ей небесное. Тень Великой Екатерины не может нас не объединить.
— И это несмотря на то, что мы с вами, по всей вероятности, по-прежнему не будем сходиться во взглядах. Присаживайтесь, граф. Я не спрашиваю вас о причине вашего столь неожиданного визита, хотя не сомневаюсь: он вызван не сантиментами или, во всяком случае, не одними сантиментами, не правда ли?
— Видите ли, ваше сиятельство, меня привела к вам забота об одном юном и прелестном создании. Это моя дочь Анна.
— Ваша дочь? Так что же вас беспокоит в отношении нее?
— Я хотел бы представить ее вам, княгиня, и заручиться для моей Аннушки вашим высоким покровительством. Можно не любить отца, но дитя не может нести ответственности за груз его заблуждений и ошибок, если бы таковые и были.
— Вы просите о моем покровительстве для вашей дочери, граф?
— Единственной, княгиня, и обожаемой. Она лишилась матери одного года от роду; и я посвятил ей всю свою последующую жизнь.
— Это и впрямь неожиданность.
— Не такая уж большая, княгиня. Я не знаю женщины, заслуживающей большего уважения, чем вы. Впрочем, в этом я лишь присоединяюсь к общему мнению.
— Спасибо, граф, хотя мне и трудно верить вашим словам. Но наши предубеждения друг относительно друга не должны — и в этом вы правы — распространяться на молодое поколение. Вы говорите, вы сами занимались воспитанием своей дочери?
— Именно так, княгиня.
— Но, по всей вероятности, по какой-то методе?
— Мне далеко до вашей образованности, княгиня. Я ограничился тем, что приглашал к дочери лучших учителей во всех науках. Должен сказать, что, подобно своей матери, она никогда не любила ни светских развлечений, ни танцев, отличалась редкой богомольностью и старается избегать роскоши в одежде. Аннушка была вольна проявлять собственный вкус и собственные влечения. Правда, кое в чем она последовала и примеру отца. Она превосходная наездница, отлично разбирается в лошадях и — не знаю, как вы к этому отнесетесь — искусно владеет копьем и шашкой.
— Прекрасная амазонка — это достаточно необычно для наших дней. Вероятно, у вас уже есть на примете жених?
— О, нет. Аннушка и слышать не хочет о замужестве. Мы оба слишком привязаны друг к другу. Она постоянно повторяет, что помыслить не может расстаться со мной.