Анна спустилась на кухню, где мама готовила ужин.
— Мама, Олли украл мою записку! И порвал её! Он ко мне в комнату вломился! Без стука! И…
Дальше мама не слушала. Вышла в коридор и закричала, задрав голову:
— Это что ещё за новости, Олли? Не приставай к сестре! И хватит шуметь! Выключи свою музыку и помоги накрыть на стол.
— Ну что за невезуха, а?! Почему именно мне такой дурной братец достался? — тем временем хныкала Анна. — Всё, больше не стану терпеть его выходки! Вечно он меня доводит!
— Да ладно, Анна, ты его тоже доводишь, причём регулярно, — хмыкнyла мама.
На кухню зашёл папа, держа на руках Линду, младшую сестрёнку Анны и Олли. Они развешивали в подвале бельё. У Линды в кулачке была зажата прищепка. Опасно это, ох как опасно: как-то раз она уже пыталась мне такую на ухо повесить. Поэтому на всякий случай я спрятался от неё под стол.
Папа включил радио:
— Да потише вы, новостей не слышно!
И он что-то там покрутил… Ничего себе «потише»! Мне аж уши заложило…
Тем временем Клара незаметно ушла домой. И я её понимаю. Я тоже больше люблю сидеть где-нибудь в тихом местечке, например в подвале. Наверху для меня как-то чересчур оживлённо. Ну, зато теперь вы примерно представляете, как тут всё устроено, у Фритцевски. В семье, которая наградила меня таким выдающимся имечком — Аристотель. Сплошной хаос, истерики и вопли!
Глава 2
Одно я всё же вынужден признать: здесь гораздо лучше, чем в приюте для животных, где я жил раньше. Намного лучше. Сами попробовали бы целый год провести в приюте вместе с уймой кошек. А в моём их было сто тридцать две! Спорим, после такого вы были бы рады любому местечку?! Даже окажись оно в подвале, как у меня поначалу. Больше всего, конечно, мне хочется жить у Анны в комнате. Но я над этим работаю. Не волнуйтесь: последнее слово ещё не сказано. И я так просто не сдамся!
Вообще подвал гораздо лучше прихожей. Они сперва хотели меня там поселить. Но я упёрся всеми лапами. Задними в основном. А передними — слегка ободрал им обои. Из чувства протеста. Они сначала не поняли. Правда, дня через два до них наконец дошло. Чтобы я да в прихожей? Не бывать такому! Там же сквозняки — ещё заболею! А двери, которые всё время грохают? А это вечное шнырь-шнырь туда-сюда? А нескончаемое динь-динь и прыг-прыг? И все пятеро всё время вопят друг на друга: «Я сумку забыла!» — «Где мой мобильник?» — «Да пошевеливайтесь вы уже!»
Нет уж, спасибо. В подвале мне куда лучше живётся — в старой корзинке, которая стоит возле батареи. Правда, здесь вечно пахнет яблоками, но мне это в тысячу раз милее, чем вонючие ботинки Олли в прихожей. С ними по части аромата ни один противный сыр не сравнится!
В приюте, если мне хотелось побыть в тишине или полюбоваться видом из окна, я забирался на когтеточку. И частенько там посиживал. В тот день, когда пришли родители Анны, я как раз там и сидел. Сидел и ворчал про себя: почему я кот, а не пёс? Не то чтобы я собак люблю, скорее наоборот. Просто почти все, кто к нам приходил в приют, не хотели брать котов. Собак им, видите ли, подавай. Приходили с полными карманами вкуснятины, искали себе какого-нибудь пустобрёха. Дворняги, даже самые противные, принимались хвостами вилять. Как же, понаехали гости на красивых машинах и с толстыми кошельками. (Да и кошки, если уж начистоту, не лучше себя вели.) Противно смотреть! Видели бы вы заносчивую морду очередного счастливчика, гордо шествующего на кожаном поводке к своей новой машине! Тьфу!
Мне все эти собачьи нежности были, разумеется, чужды. Если по-честному — я уже тогда решился на побег. Как они все надоели! Ни сна, ни покоя, вечная толкотня и грызня. Да у меня даже мисочки своей не было! Так что я твёрдо решил: лучше стану уличным котом. И как раз в этот момент мама Анны в меня пальцем и ткнула.
— Взгляни-ка вон на ту кошку наверху. Видишь? — спросила она папу Анны. — Прямо вылитый ты, когда очередную вселенскую проблему обдумываешь. Интересно, о чём она таком размышляет?
Сказал бы я ей…
Да только онемел от негодования. Она меня кошкой назвала! Какая низость! Но виду я не подал. Только взглянул на неё свысока. Потом она сказала, что кое-кто по имени Анна со мной точно подружится. Анна? И я замурчал как можно любезнее — чисто из любопытства. А когда родители Анны понесли меня к машине, я наградил всех обитателей приюта надменным прощальным взглядом. Раз уж представилась такая шикарная возможность, нужно было её использовать на всю катушку!
Увы, скоро от моей эйфории не осталось и следа. Вы сами когда-нибудь на машине ездили? Я гораздо романтичнее себе это представлял. А на самом деле меня так укачало, что я чуть наизнанку не вывернулся. Лапы словно в желе превратились. Конечно, как тут за себя постоишь? И повесили они прямо там, в машине, на меня, беззащитного, кличку эту кошмарную. Сказали, что я задумчивый, прямо как настоящий античный философ. Кто такой философ, я не знал, а за поездку очень умотался! Пришлось им меня, античного и утомлённого, самим домой нести. А мама Анны накинула на переноску чёрную тряпку. Я уж было подумал: хоронить они меня, что ли, потащили? Но ведь я ещё жив? Хотя уже сам в этом сомневался — так мне плохо было. Потом понял, что тряпку примотали всего лишь для маскировки, чтобы Анна меня раньше времени не увидела. У неё был день рождения на следующий день, и мне отводилась роль главного сюрприза.
Но у них ошибочка вышла: заперли меня в подвале, а там праздничный торт стоял. Ну откуда мне знать, что он не для меня? Хороший был тортик, только все вишни я повыплёвывал, конечно. Подумаешь, полакомился кот. Мама Анны так перенервничала, когда увидела утром, что осталось от торта! Я сначала подумал, что теперь они меня обратно в приют отправят. Даже начал особое выражение морды репетировать. Чтобы поприветствовать всех приютских, когда меня туда привезут. Ну, такое, знаете… Как будто я сам решил вернуться. Добровольно. И подождать, пока кто получше для меня найдётся. Уф, но всё обошлось. Оставили. Может, мама Анны испугалась, что мне в машине опять будет плохо? Вот только с тех пор они перестали тортики в подвал ставить. Лично я считаю, что зря.
Всего-то двух недель не хватает до полного года. Да, вот уже год, как я живу у Фритцевски. А они всё ещё не научились пунктуальности. Не хотят понять, что для кота график — важнее всего! Спят допоздна! Особенно по выходным. Приходится ждать целую вечность, пока кто-нибудь наконец меня накормит. Мой живот порой урчит громче, чем я сам мурчать умею. А толку? Никакого. Даже Анна и та не просыпается, как ни буди. Столько раз я пытался!
Вот и сейчас они спали. Видимо, пришла пора искать другие способы воздействия. Первым делом я побежал на кухню и осмотрелся. Здесь было полно пустых стаканов. Ага, значит, праздновали вчера! Взлетел на стол. И тут мой хвост — а что я могу поделать, раз у меня такой прекрасный длинный хвост? — как будто сам по себе нечаянно задел один из стаканов, и тот упал на пол. ДЗИН-Н-НЬ! Ну хоть теперь проснётся кто-нибудь в этом доме?
О нет! Как же я неудачно прыгнул, прямо на осколок! Кровь! Аристотель истекает кровью!
Пять прыжков вверх по лестнице и ещё один — прямо к Анне в постель. Она сразу же проснулась!
— Ну почему ты мне никогда не даёшь выспаться, Аристотель? — заворчала заспанная Анна. — Суббота же! Чего ты опять встал так рано?
Рано? Она правда сказала «рано»? На дворе день, наверняка уже где-то полвосьмого! Тогда я подставил раненую лапку прямо к носу девочки, чтобы та заметила. Она тут же подскочила на постели:
— Да ты весь в крови! Бедный мой Аристотель! Что случилось?
Ага, слышите? Такой тон мне гораздо больше нравится.
Всего мгновение — и Анна как будто и не спала вовсе. Она вихрем ворвалась в родительскую спальню:
— Аристотель порезал лапу!
Папа зарычал из-под одеяла:
— Ты бы хоть постучала, что ли, прежде чем вваливаться…
— Ага, мне стучать велите, — запротестовала Анна, — а Линде, значит, можно всю ночь у вас в кровати спать?! Мне вы такого не позволяли, даже когда мне было четыре!
Тем временем Линда уже проснулась. Хоть кто-то вовремя встал в этом доме. Девочка спрыгнула с родительской кровати, убежала в свою комнату и притащила оттуда ужасно громкую пластмассовую машинку с полицейской сиреной. Линда подошла к Анне и спросила:
— Поиграешь со мной?
Вот как мало им надо, чтобы напрочь про меня забыть! Вскоре встала и мама Анны, она взяла меня и пошла на кухню, чтобы вытащить стеклянную занозу из моей лапки. А Анна крепко держала меня. Ай! Это было очень больно!
— Может, сегодня займёмся ремонтом в моей комнате? — спросила Анна, когда они закончили меня мучить и сели завтракать.
Мама этому вопросу совсем не обрадовалась.
— У папы спроси. У меня совершенно нет времени, надо ещё уйму сочинений проверить…
Я уже говорил, что мама Анны — учительница? Надеюсь, со своими учениками она куда лучше справляется, чем с домочадцами.
— Вы всё обещаете и обещаете! — расстроилась Анна. — Моя комната похожа на детскую какой-нибудь четырёхлетки. Розовые стены, везде игрушки… А через две недели у меня, между прочим, день рождения! Что обо мне подруги подумают?
Что?! Э-э-эй! Почему Анна всегда только о себе и говорит? Разве она позабыла, что её день рождения — он и мой тоже? Кто, в конце-то концов, сидел почти год назад во главе праздничного стола? Но нет, увы, даже за завтраком обо мне никто не вспомнил. Фр-р-р! Но если сделать перестановку, у Анны в комнате наверняка освободится местечко и для меня! Поэтому я запрыгнул к Анне на колени и принялся усердно кашлять — конечно, по-кошачьи: пусть знает, что тот, кто обречён вечно жить в сыром подвале, может очень серьёзно заболеть.
— И я хочу перекрасить стены, — добавила Анна. — Надоел этот розовый!
— Да ну? — удивился папа. — Это с каких пор?
— Хочу бежевый. Как у Клары. Ей родители недавно комнату перекрасили.