отелю. Тот обещающе сказал «си-си» и запустил двигатель.
Глава 18. Минск
Был воскресный день. Анна Степановна и Таня утром решили сходить в церковь. По дороге Таня вдруг сказала:
— Вы знаете, я никогда не верила в Бога. Помню, как в седьмом классе я и две мои подружки увидели у нашего одноклассника Саши на шее крестик. Мы стали смеяться над ним, а он посмотрел на нас грустным взглядом и сказал: «Какие вы еще глупые, повзрослеете — поймете и сами пойдете к Богу».
— Танечка, а я ведь тоже не верила и в церковь только сейчас попала. Видишь, как в жизни получается: если случается беда у человека, то, словно магнит в душе, нечто появляется и зовет, толкает, приказывает: иди в церковь!
— Это точно. Вот и я проснулась сегодня от того, что чей-то голос потребовал от меня идти в церковь.
— А знаешь, доченька, когда постоишь немного в храме, чувствуешь, словно кто-то нежной рукой снимает боль с души, и сердцу становится легче.
— Спасибо Вере Федоровне, что привела нас к Богу!
Они вошли в церковь, взяли свечи, зажгли и, поставив их за здравие, замерли, словно слушая тишину. Священник успел заметить, что эти две женщины часто приходят в храм. Он подошел к ним:
— У вас горе случилось, я не ошибаюсь?
— Да, батюшка, случилось, — и они плача рассказали об Андрее.
— Да, я понимаю вас. А он сам в Бога верует?
— Раньше, как и мы, не верил, — объяснила Анна Степановна. — А теперь, если он живой, то, наверное, думает о Господе и о спасении.
— Война всегда несет горе людям. Справедливая она или нет, а человек страдает. В Афганистане много наших детей находится, их родители приходят к нам. Немало приходит в храм и тех ребят, которые вернулись оттуда и ищут успокоения души. Всех их преследует «афганский синдром». Вчера привозили сюда парня без ног. Он сидел в инвалидной коляске и чуть слышно обращался к Богу. И вдруг молодой человек потерял сознание.
— Батюшка, что мы еще можем сделать? — взволнованно спросила Татьяна. — Поверьте, никаких грехов мы не совершали.
— Все мы грешны, дочь моя. Но вы ничего не сделали, чтобы кому-то стало плохо. Остается одно — молиться!
Вдруг он протянул руки:
— Дайте мне ваши ладони.
Они исполнили его просьбу, и все втроем застыли на какое-то время. Губы священника шевелились, он читал какую-то молитву, затем отпустил их руки и перекрестился. Они сделали то же самое. Священник неотрывно смотрел на них несколько секунд и вдруг произнес:
— Верьте мне, дорогие, ваш сын и муж жив. Ему сейчас плохо. Но не ждите, что он скоро придет к вам. Через много лет он совершенно неожиданно предстанет перед вами, а посодействует этому, — он посмотрел в глаза Татьяне, — ваша дочь. Как ее зовут?
— Настя, Настенька.
— Она, его кровиночка. Ваша мольба и ее зов объединятся, и это поможет ему быть с вами.
Он еще раз перекрестил их, и Анна Степановна с Татьяной вышли из храма потрясенные. Они никогда не слышали подобных слов, произнесенных священником с такой уверенностью. Женщины повернулись ко входу в церковь, перекрестились, а затем, взявшись за руки, медленно стали удаляться. Шли молча и, только когда отошли от храма на большое расстояние, Анна Степановна тихо сказала:
— Святой человек этот батюшка.
Таня подтвердила:
— Мне кажется, что, когда он держал наши руки в своих руках, он разговаривал с Богом и получил от него какой-то знак.
Глава 19. Отель
Водитель понял, что пассажир-инвалид просит завезти его в гостиницу подешевле. При въезде в город таксист свернул направо и, проехав километров пять по узкой дороге, вдоль которой стояли глиняные одноэтажные домики, остановился у небольшого двухэтажного здания. На нем красовалась написанная рукой вывеска «Отель». Бровиков спросил:
— Сколько с меня? — и потер большим пальцем об указательный. Этот знак во всем мире означает: «Сколько денег я должен?»
Таксист показал указательный палец и сказал:
— Один фунт.
— Дешево, — произнес Андрей, протянул купюру и по-французски добавил: — Мерси!
Он вышел из машины, зашел в открытые ворота и направился ко входу. В небольшом полутемном холле за стойкой никого не было. Подошел к стулу у журнального столика и присел. Даже непродолжительная прогулка с протезом вызывала у него сильнейшую боль в ноге, ведь рана оставалась еще открытой. Андрей подумал, что надо обязательно купить бинт, вату, марганцовку для перевязок. Мелькнула еще одна мысль: «А сколько стоит настоящий протез? Наверное, все мои деньги придется отдать. Спасибо англичанину, что дал их, а то в первые же дни загнулся бы».
В холл вошел араб. Увидев лицо гостя, он еле сдержал отвращение, но, взяв себя в руки, спросил по-арабски:
— Вам поселиться?
Вопрос был ясен, и Андрей кивнул головой.
— Паспорт?
Бровиков протянул паспорт, даже не зная, что его гражданство обозначено как пакистанец. Хозяин подозрительно посмотрел на посетителя. Но Андрей, показав ему протез, пояснил:
— Афганистан!
Хозяин отеля улыбнулся с облегчением, но явно подумал о госте что-то плохое. Он выглянул за дверь, расположенную за его спиной, и кого-то позвал. В холл вошел средних лет мужчина и спросил:
— Франсе, инглиш?
— Чуть-чуть английский и русский, — ответил Андрей.
Второму арабу явно не нравилось лицо гостя, он покосился на его простой деревянный протез. Но, похоже, гостиница была пуста, и это заставляло бороться за каждого клиента. Переговорив о чем-то с хозяином, второй араб ушел, и тут в холле появился третий мужчина, который на плохом русском языке обратился к Андрею:
— Русский раньше я хорошо знал, когда работал на строительстве Асуанской плотины. Много лет прошло, а в нашем отеле русский заселяется впервые. А почему у вас пакистанский паспорт?
— Дело в том, что я был в плену в Пакистане, куда меня раненного привезли душманы. И, чтобы выбраться из рук бандитов, мне пришлось получить пакистанский паспорт. А в Египет я прибыл как беженец.
— Дорогой, тогда вам надо обратиться в советское посольство в Каире.
Бровиков помрачнел, но потом собрался с силами и сказал:
— А посмотри на меня? Кому я нужен с такими увечьями? На Родине мои родные и близкие считают, что я погиб. Вот я и решил, что пусть так и будет. Вот только не знаю, найду ли я себе работу в Африке.
Араба, представившегося Гамалем, явно охватило чувство жалости к этому несчастному человеку. Он предложил:
— Ну что, будете заселяться?
— А сколько будет стоить номер?
Гамаль перебросился несколькими фразами с хозяином, как выяснилось позже, своим отцом, а затем ответил, перейдя на «ты»:
— Наш отель, конечно, не пять, не четыре и даже не три звезды. Мы предоставим тебе единственный хороший номер с водой и туалетом за один доллар. В эту стоимость входит завтрак, а если добавить еще полдоллара, то будем кормить и ужином.
Бровиков удивленно, не веря своим ушам, переспросил:
— Так что, за полтора доллара я могу проживать, завтракать и ужинать?
— Да, мы же с отцом видим, что ты не богатый человек. Пострадал в жизни, к тому же мы помним, что Советский Союз оказал Египту и экономическую, и политическую, и военную помощь. Наш народ хорошо относится к русским.
Я уже кое-что придумал, как помочь тебе. А сейчас давай заселяйся, скоро тебе принесут ужин.
— А вода горячая в душе есть?
— К сожалению, нет.
— Мне бы таз или кувшин горячей воды, — Андрей показал рукой на свой протез. — Понимаешь, рана еще не зажила, надо ее промыть и перевязать. А есть ли где-нибудь поблизости аптека, чтобы купить марганцовку, бинт и вату?
— Не беспокойся, сегодня это мы тебе дадим, а завтра можешь купить все в ближайшей аптеке.
Бровиков с трудом при помощи Гамаля поднялся в номер. Комната была не более шести квадратных метров, но, в отличие от других, в ней имелись туалет и душ, хоть и с холодной водой.
Вскоре Гамаль и еще один парень принесли ему таз, большой кувшин с горячей водой, бинт, вату и марганцовку. Андрею было немного неудобно, что придется обнажать при них свои раны. Гамаль почувствовал это и сказал:
— Пойду поищу тебе что-нибудь из простой одежды, а ты давай лечись.
Андрей успел заметить, что Гамаль за столь короткое время стал лучше говорить по-русски. Это свидетельствовало о том, что раньше он неплохо владел языком. Не успел Бровиков снять протез, как в комнату вошел парень. Он принес небольшое пластмассовое ведро, наполнил его холодной водой, поставил возле таза и молча удалился.
Андрей осторожно разбинтовал культю, чуть ли не со слезами со стоном отодрал от раны большой ватный тампон и ужаснулся: он впервые увидел, что осталось от его правой ноги. Ниже колена на сантиметров пятнадцать висел обрубок. Деревянный протез здорово натер его, и он был весь в крови. Бровиков налил в таз немного холодной воды, засыпал небольшую порцию марганцовки и начал осторожно добавлять кипяток. Было видно, как марганцовка быстро растворялась, окрашивая воду в красно-фиолетовый цвет. Вдруг он понял, что дотянуться культей до таза с того места, где он сидел на кровати, невозможно. Он тоскливо окинул взглядом комнату, но, увы, ничего похожего на маленький стульчик не увидел. Тогда Андрей положил на пол штаны, с трудом сполз и сел на них. Конечно, было неудобно, но ему все же удалось сунуть культю в воду. Раствор оказался не горячим, не выше температуры тела, и Андрей почувствовал облегчение. Вдруг он понял, что у него нет даже салфетки, чтобы вытереть рану. Вспомнил про носовой платок и, передвигаясь на штанах, добрался до кармана. Облегченно вздохнул — сложенный вчетверо платок был чист. Он подлил еще немного горячей воды и здоровой рукой стал обтирать культю. Выждав несколько минут, он вынул культю из воды и осмотрел рану. Сейчас, когда смылась кровь, рана выглядела получше, и он опять окунул культю в воду. Подумал и о раненной руке, ведь ее тоже надо промыть и перевязать. В этот момент в комнату зашел Гамаль и смутился: