Сомнений не было, что это и есть «рынок рабов», или биржа труда. Подойдя поближе, он остановился, чтобы перевести дыхание, и стал внимательно рассматривать, как он уже назвал, «площадь боевых действий». Он прикинул: соперников или конкурентов — не более ста. Одни сидели на самодельных стульчиках или валунах, другие, подстелив что-нибудь, устроились прямо на песке, а третьи, повесив на шею небольшие картонки с надписью, старались держаться поближе к «покупателям». Разница между «покупателями» и «товаром» была очевидна. По одежде можно было понять: первые были в легких брюках, рубашках с короткими рукавами, на голове были панамы. Вторые же были бедно одеты, на голове — что-то вроде тюбетейки или даже сложенной из газеты пилотки.
Постояв минут пять, Андрей определил план своих действий. Сначала он прошелся, всматриваясь в таблички. Надписи были на разных, кроме русского, языках. Было написано название страны, что одновременно означало, каким языком владеет носитель таблички.
«Итак, — решил Бровиков, — надо добыть кусок картона, фломастер и место для сидения. Торчать, видимо, здесь придется долго». Он обратил внимание на стоящие неподалеку ларьки, где продавались напитки и шаурма. Там возле продавца валялось несколько картонных коробок. Он подошел и жестом показал на них. Продавец понял, с сожалением посмотрел на освободившуюся тару, очевидно, оценивая, хватит ли ему вечером упаковки для оставшегося товара.
Андрей зажал костыль под мышкой и двумя руками показал продавцу квадрат, уточняя, что ему нужен небольшой кусок картона. Продавец понял, оторвал верхнюю створку коробки и протянул ее Бровикову. Тот знаками показал, что нужен еще карандаш. Продавец достал из-под прилавка фломастер и протянул его Андрею:
— Сувенир.
— Сенькю! — поблагодарил Бровиков, сунул фломастер в карман, картонку — а пазуху и не спеша направился обратно. Вдруг он увидел, что бородатый мужик поднял металлическое ведро, перевернутое вверх дном и служившее ему сиденьем. Он явно раздумывал, брать ли ведро, которое было без дужки, с собой. Андрей шагнул к нему:
— Друг, отдай мне свой стул!
Бородатый улыбнулся и кивнул — бери, мол.
Бровиков с удовольствием уселся на ведро и впервые подумал: «А в Египте оказывается добрых людей больше, чем Гамалей».
Он достал из-за пазухи картонку, а из кармана фломастер. Задумался: что же ему написать? Ищу работу? Хочу работать? Вдруг его осенила идея: а что если просто написать на русском и английском языках «Работу!».
Так и сделал. Отложил костыль, поудобнее устроил ногу с протезом и, держа в руках картонку перед собой, стал ждать.
И тут Бровиков почувствовал, как в его душе растет чувство обиды и стыда. Он, советский капитан, имеющий высшее образование, десантник, чем он очень гордился, вдруг превратился в нищего, в бомжа. «Вряд ли кому-либо я понадоблюсь, — подумал он. — Вон сколько вокруг тебя здоровых мужиков, у всех руки и ноги целы. Могут что хочешь делать. Уверен, что среди них есть и специалисты в технике, экономике, может, и солдаты, а может, киллеры и грабители».
Андрей вспомнил свою семью. «Правильно ли я делаю, опуская себя на дно жизни?» В глазах всплыли лица матери, жены, доченьки Настеньки. «Неужели на родине я не нашел бы себе работу? Конечно, может, без ноги и пальцев руки нашел бы, но кому такой урод нужен?» Теперь он вспомнил свое лицо, которое видел в зеркале: пол уха, разодранные в лепестки ноздри, один глаз навыкате, большие, страшные шрамы на лице. «Любой, кто на меня посмотрит, — испугается, даже дочь и жена будут бояться меня, а мама, моя дорогая мама, будет терпеть, плакать тайком, и даже трусливая собачонка каждый раз при моем появлении будет прятаться в другой комнате. А кто согласится с таким уродом рядом работать?»
Подумал он и о том, что он, солдат, может делать на гражданке — быть дворником, сторожем, почтальоном? Мог бы работать шофером, но кто осмелится взять его на работу?
«Нет, если кому я и нужен, — словно стряхивая с себя мучительные раздумья, решил он, — если и примет меня кто, то только дикое племя где-нибудь в джунглях, оторванное от белого света, без телевидения, комфорта, электричества. Говорят, там человека, у которого лицо обезображено, в шрамах, считают чуть ли не божеством, героем. Если жить, то там! Но вожди племени на таких „тусовках“ не бывают. Значит, остается одно из двух: искать племена или в конце концов кончить эту жизненную комедию. Найдут в каком-нибудь глухом местечке труп неизвестного бомжа, предадут земле — и конец, финита ля комедия».
Бровиков вздрогнул, увидев перед собой мужчину. Тот прочитал надпись и спросил по-английски. Андрей понял, что мужчина интересуется его профессией, и ответил одним известным во всем мире словом: «Милитари!» Мужчина кивнул и отошел.
Солнце перевалило далеко за полдень, когда подошел еще один «покупатель», посмотрел на протез, поразмышлял и, ничего не говоря, пошел дальше.
«Кажется, на сегодня все», — подумал Андрей, глядя, как, словно по команде, люди стали расходиться. Он встал и поспешил к рядам, где продавали еду и воду. Там уже тоже началось оживление. Купил за два фунта порцию шаурмы и стакан апельсинового сока. Отошел в сторонку, сел на ведро и с жадностью поел. Оглянулся. «Где бы переночевать? Идти по домам, проситься или искать дешевый отель? Здесь наверняка нет никакого отеля», — подумал он.
Вдруг он обратил внимание на засыпанную полуразрушенную древнюю крепость. Она словно поманила к себе. «А что, может найти приют там?»
Из афганского опыта Бровиков знал, как холодно ночью в пустыне, где при дневном солнце песок словно плавится. Решил пройтись вдоль торговых рядов и лотков, правда, половина из них уже закрылась. На одном из лотков увидел военную, причем явно советскую плащ-накидку. Показал продавцу на нее пальцем. Торговец положил ее перед Бровиковым на маленький прилавок. Андрей нежно погладил ее и спросил:
— Сколько?
Продавец ответил, что этот раритет стоит три фунта.
— Окей! — Андрей достал из кармана три фунта и три доллара, отдал три фунта и начал сворачивать свою покупку.
Тут продавец снял со стенда армейский вещмешок, тоже советский, и, продемонстрировав его, предложил:
— Ту долларс?
Бровиков задумался: «А что если купить еще и вещмешок? Повешу его на спину, и руки будут свободны». Он протянул торговцу два доллара, вложил в вещмешок плащ-накидку, и вдруг его глаза остановились на цадаре — особого рода покрывале, которое афганцы носят, перекинув через плечо, а когда надо, используют как одеяло или защиту от песчаной бури. Спросил:
— Сколько?
Продавец, как завороженный глядя на доллар, оставшийся у покупателя, протянул Бровикову цадар и сказал:
— Ван долларс?
— А, давай!
Бровиков опять развязал тесемки в вещмешке, положил туда цадар и, помахав продавцу, направился дальше.
Идея переночевать к крепости приобрела реальность, но Андрея насторожил взгляд продавца на доллары, которые, оказывается, имеют здесь магическое воздействие, и он решил все же не спешить идти к месту ночлега, а подождать, когда продавец, у которого он купил вещи, уберется. Присмотрел себе валун, уселся на него и стал ждать. Место оказалось удачным, отсюда был хорошо виден лоток. Вспомнил, что забыл забрать свое ведро возле лотка. Но не нести же его с собой? Хотя если в ведро положить цадар и плащ-накидку, то оно тоже поместится в вещмешок.
«Пожалуй, дождусь, когда уйдет торговец, — подумал он, — тогда и пойду забирать свою „табуретку“. Завтра пригодится». Решил, что завтра надо будет купить спички, фонарик и запастись пачкой старых газет. Может, придется разводить костер.
Ну, вот, наконец, продавец закрыл свое хозяйство, закинул за спину ранец и двинулся в сторону населенного пункта. Бровиков поднялся и направился к лотку. Ведро было на месте. Проделав придуманную манипуляцию, он закинул вещмешок за левое плечо и направился к развалинам. Минут через двадцать, с трудом преодолев всего несколько сот метров, трудный путь по сыпучему песку, он достиг развалин. Вот-вот скроется солнце, надо поспешить с поиском места, где можно провести ночь. Оказавшись внутри, он внимательно осмотрел крепость. Везде торчали остатки стен, груды каменных глыб, похожих на блоки, которые он видел у пирамиды Хеопса. Вдруг его внимание остановилось не невысоком выступе, похожем на балкон. На его краю лежал один из блоков.
«Если туда забраться, то за блоком можно укрыться, и снизу меня не будет видно», — подумал Андрей и, выйдя наружу, стараясь как можно быстрее, зашагал вдоль стены. Вот и небольшой пролом в стене, который он заприметил у балкона. Нарост песка внизу него. Забраться по сыпучему песку с одной ногой очень сложно. «Надо постараться влезть!» — решил он и двинулся в «атаку».
Солнце уже бросало на землю прощальные лучи, когда Андрей добрался до балкона. Оглянулся и удовлетворенно хмыкнул: «Ну, вот и квартира!»
Очистил от камней себе площадку, расстелил плащ-накидку, под голову положил вещмешок, протез решил не снимать. Хоть рана здорово ныла, но какое-то седьмое или восьмое чувство требовало бдительности. Осторожно устроился на жестком полу и накрылся цадаром. Лежать на жестком полу ему не привыкать, в Афгане было хуже. Преодолевая какую-то растущую на душе тревогу, он заставил себя заснуть. Спал так, что, казалось, из пушки пали — не разбудишь. Но война научила в условиях боевой обстановки мгновенно преобразовываться из спящего в бодрствующего.
Вдруг Бровикову послышался какой-то неясный шум. Кто-то явно пытается пробраться к провалу, ведущему на балкон. Луна достаточно ярко освещала окрестность. Бровиков лежал в тени, лунный свет освещал дыру и провал в стене.
«Кто это?» — подумал Андрей и правой рукой положил поудобнее костыль, нащупал несколько камней и положил поближе к себе. «Может это зверь, который почуял запах человека? Львы вряд ли обитают вблизи населенного пункта. Может гиена или шакал? Они вроде не нападают на человека. Но надо быть готовым ко всему». Тихонько сел и прислонился к стене. «Провал — слева, значит, правая рука может с размаху бить костылем или швырнуть камень», — с тревогой думал он. Нащупал еще три довольно увесистых бу