— Ну, как, друзья, подумали?
Ефим с Секани переглянулись, словно решая, кому говорить, а затем начал Ефим:
— Скажи, Андрей, а как же ты один, без ноги, без местного языка?
— А что я? Здесь же и с английским жить можно. Я понимаю, у вас есть перспектива начать новую жизнь. Купите за небольшие деньги паспорт Секани. Если будете вдвоем, то эту проблему, думаю, решите быстро. И там, как я уже говорил, хоть до Египта можно катить. Вдвоем веселее и безопаснее. А в Египте тебе, Ефим, Секани будет хорошим помощником. — Затем Бровиков обратился к Азару: — Я думаю, что тебя никто давно уже не ищет. Сейчас в каждой стране через год — три — пять власть меняется. В Египте у тебя родственники, помоги Ефиму, дружите дальше.
Андрей говорил так уверенно, что Секани и Ефим поняли, что решение принято. Началась подготовка к отъезду. Они запаслись тремя канистрами с бензином и бак джипа, конечно, залили до пробки. Две канистры установили сзади борта, там имелись специальные приспособления для перевозки канистр, третью завернули в брезент. Натянули тент на машину и через полтора часа тронулись в путь. Бровиков, держа в руках ключи от трех домов, молча смотрел им вслед.
Когда машина скрылась за горизонтом, он начал обдумывать свой план. Во-первых, надо быть готовым максимум за две-три минуты собраться и скрыться. Непрошеные гости могут заявиться сюда в любой момент. Конечно, в его душе была надежда: вдруг приедут более-менее честные люди. Возможно, с ними удастся договориться и остаться здесь.
Он вошел в дом Минкина, осмотрелся. Ефим все полезное забрал с собой, но в холодильнике оставил восемь банок мясных и рыбных консервов, две палки сухой колбасы и с десяток упаковок галет. Все это, а также шестилитровую канистру с водой, которую Ефим хранил в холодильнике, он перенес к себе в дом. Оставаться так оставаться, решил он, отключил в доме Минкина, а затем в доме Азара электричество.
У дома Азара он обратил внимание на длинную лестницу из алюминия. Перенес ее к своему дому, обошел его и приставил лестницу с тыльной глухой стороны. Прикинул, что, если кто-либо решит блокировать дом, то стену, где нет окон, контролировать не будут.
Вошел в дом, поднялся на крышу и втащил туда лестницу. «Пригодится!» — произнес вслух и спустился вниз. Находясь в комнате, поразмышлял: «Ну, что, Андрей, теперь разговаривать будешь пока только сам с собой! Как долго это будет длиться, ближайшие дни покажут».
И действительно, почти две недели он жил один. Старался вечерами светом не пользоваться, а затем передумал и вечером зажигал свет и в домах своих друзей. Стал больше заниматься английским, благо имел четыре учебника. Какое число и даже какой месяц в Европе, он не знал, часов не имел. Пожалел, что оставил свой компас в машине. Что-что, но эта штука здорово пригодилась бы, если бы пришлось идти по незнакомой местности. Пожурил себя и за то, что не забрал из машины карту местности.
Питания хватало, и за водой он даже не ходил к источнику в первые дни. Конечно, одиночество угнетало и заставляло много размышлять. Самыми болезненными были думы о семье, о маме, Татьяне и особенно о Настюше. Ей уже исполнилось пятнадцать, скоро закончит школу. Интересно, куда она пойдет учиться дальше, а может, замуж выйдет? Господи, он готов отдать всё, что у него есть, за то, чтобы хоть на минуточку увидеть маму, жену и доченьку! Нет, нет, не встретиться с ними. Нельзя их пугать, ранить их сердца и психику. А так, издалека увидеть их, хотя бы в бинокль. Но увы! Между ними — полмира. Надо смириться с этим. Логика подсказывала: и мама, и Таня должны были уже смириться с его гибелью. Может, Таня уже вышла замуж? Мама поймет ее по-женски, да и ребенку нужен хоть и не родной, но отец. Правда, от мысли, что Таня живет, спит с другим мужчиной, который ее обнимает, ласкает, ему становилось плохо. Но в эти минуты он огромным усилием воли возвращал себя к действительности, к реальному миру. Да, хуже нет в такой ситуации, чем оставаться один на один со своими такими мыслями. Казалось, можно сойти с ума.
Как-то утром, выключая в доме Минкина свет, он увидел художественную книгу на английском языке и здорово обрадовался. Теперь по вечерам он долго, держа перед собой учебник, читал книгу. Такой способ давал удивительный эффект. Он достаточно быстро стал совершенствовать свои знания английского. Стал бегло читать и, самое главное, понимать, о чем идет рассказ в книге.
Однажды он зачитался до полуночи. Наконец отложил книгу в сторону, выключил свет и улегся спать. Часа через два проснулся от гула моторов. Быстро оделся, взял автомат и полез на крышу. Барьеры по краям позволяли оставаться незаметным. Увидел пять машин: два джипа и три грузовика, в кузовах которых находилось около пятидесяти человек. Две группы людей сразу же направились к домам Минкина и Азара. Послышались удары и треск ломаемых дверей.
Бровиков понял: прибытие в ночное время и такие варварские действия — расчет на внезапность. И что прибывшие начали с бесцеремонного взлома, свидетельствовало о том, что их привлек свет в окнах в домах друзей. Ему стало ясно, что нечего рассчитывать на какие-либо переговоры, так как прибыли варвары.
«Надо действовать!» — решил Андрей и быстро стал собираться. Еще при шуме моторов он надел протез, брюки и рубашку. Накануне вечером он достал из рюкзака автомат с заряженным магазином, сверху рюкзака уложил три снаряженных запасных магазина. Накинув легкую куртку, сунул в карман пистолет и запасную обойму с патронами. Надел за спину рюкзак, взял в руки автомат и, послав патрон в патронник, двинулся к выходу. Он понимал, что перебираться на крышу не стоит, ведь слишком много «гостей» прибыло, и в случае оказания сопротивления они окружат дом, причем не одним кольцом.
В этот момент у дома Минкина громыхнул взрыв. Бровиков понял, что гранатой вскрывают металлическую дверь.
Тихонько открыл входную дверь, вставил ключ и закрыл ее. Тут же послышался громкий выкрик. Он обернулся и в свете фар одного из грузовиков увидел, что к его дому приближаются трое. Один из них дал очередь из автомата, пули пронеслись в сантиметрах над головой, ударили в дверь и стену. Бровиков вскинул автомат и, так как фары грузовика четко освещали всех троих, дал по ним очередь. Они упали, а Андрей бросился к зарослям. Перед ним лежал большой валун, он заскочил за него и оглянулся: нет, не бегут! Он понимал, если бы кто-нибудь уцелел и бросился за ним, то мог легко настичь медленно передвигавшегося инвалида.
Обдирая лицо о ветки кустарника и деревьев, двинулся в сторону, которую, планируя побег, он определил. Когда удалился метров на триста, перевел дух и прислушался: в лесу было тихо. Да и вряд ли они будут в темноте, ночью организовывать погоню или прочесывание местности. Было совершенно ясно, что бандиты имели намерение убить оставшихся на базе. Скорее всего, Середич и дал такую установку — уничтожить свидетелей, а заодно и претендентов на вклады в банке…
Глава 53. Битва за остров
Пожалуй, в те дни трудно было найти в Беларуси человека, спокойного за свое будущее. Ни бедный, ни богатый, ни средне обеспеченный не мог уверенно сказать: «Мое будущее обеспечено, я спокоен».
Казалось, «челноки», снующие между Беларусью и Турцией, оживили рыночную жизнь. При пустых полках в ГУМе и других магазинах, торгующих промышленными товарами, промрынки кипели.
Сразу же нашлись люди, которые, прикрывая свое безделье, объявили виновниками проблем госторговли «челноков». Придумали и причину, которая должна была обязать «челноков», курсирующих «за кордон», рискуя своим здоровьем, а порой и жизнью, сдавать доставленные товары в государственные магазины с копеечным наваром.
Неожиданностью стало и новое распоряжение правительства, которое гласило: «В целях защиты интересов потребителей лица, реализующие обувь на рынке, должны сдавать для проведения экспертизы на качество три пары обуви из числа каждого наименования, выставленного на реализацию». Получалось, что человек, доставивший из той же Турции пять, а может и меньше пар обуви, был обязан большую часть сдать на экспертизу.
Остро стоял вопрос с трудоустройством офицеров, которых уволили в связи с сокращением численности армии. Стало привычным, что подполковники и полковники становились сторожами или охранниками частных предприятий. Общественное объединение воинов-интернационалистов принимало активные меры по трудоустройству своих товарищей.
В стране власть укрепляла свои позиции и одновременно постепенно решала вопросы экономики, социальных проблем населения.
Оппозиция тоже собиралась с силами, ей активно помогали определенные круги Запада. Лозунг «Беларусь в Европу!» ясно говорил, чего они желали.
Этот летний день нельзя было назвать обычным. Вере Федоровне, Анне Степановне, Татьяне, да и всем родителям, чьи дети погибли в Афганистане, сообщили, что оппозиция собирается в четырнадцать часов провести митинг на Острове слез, во время которого разрушить уже построенный памятник. В указанное время недалеко от памятника собрались две огромные толпы. Оппозицию представляли работники Академии наук, интеллигенция из числа художников, политиков, уволенных должностных лиц и десятка три молодых людей, в большинстве из оппозиционных семей. Было и много пьяниц, писателей — чиновничьего типа старого образца. Они выкрикивали антипрезидентские, антиправительственные лозунги. Были и плакаты против «афганцев», против «коммунистического символа» — памятника погибшим в Афганистане. Все время кто-то орал в микрофон, выкрикивая оскорбления власти, главе государства, «афганцам», досталось и России.
Было странно наблюдать, что немногочисленная милиция не вмешивалась, и даже не пыталась создать кордон толпам. Из микрофона последовал призыв — всем идти к памятнику и разрушить этот коммунистический символ. Толпа двинулась в сторону памятника. У горбатого моста родители воинов-интернационалистов выстроились в цепочку, а на самом острове скопились военнослужащие железнодорожных войск, которые занимались строительством памятника. Оружия у них не было, но были лопаты, кирки, ломы. Они, не сговариваясь, двинулись на помощь защитникам памятника.