Комнаты сроком на три месяца в Доме — они сняли, с легкостью договорившись со вздорной старухой, сыграло свою роль именно то, на что Кукла и рассчитывала, точнее, не совсем Кукла, но и она тоже. Кот вдохновенно ожидал несколько свиданий с различными парами. Послезавтра приезжают москвичи. Через десять дней — опять москвичи, только другие. «Кузница кадров», — одобрительно высказывался Кот о столице. Вчерашние герои народных сказок оказались чуть ли не соседями по городскому микрорайону. Кот разыскал их объявление в местной газете. Не пропадать же целой неделе, действительно.
Кукла равнодушно посмотрела на мужчину-гнома справа. Разумеется, все прошло прекрасно, у нее всегда все проходит прекрасно. Но какая все-таки малость эти телесные удовольствия, подумала она, по сравнению с безразмерным космосом единения с другим человеком, где — оказывается! — только и можно дышать… А все-таки шея страшно затекла.
You are viewing RumpelstilZchen's journal
01-Июль-2009 00:15 am
«Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня только четверть дыма» (с)
МЕТКИ: РЕВЕРС, ТЫ
Ты никогда не теребишь меня по утрам, не разговариваешь, не задаешь докучных и нелепых вопросов о том, как спалось и что там приснилось во сне еще. Утром мне особенно трудно поверить в реальность своего существования, мне еще предстоит собрать себя, сгустить из мыслей и тел других людей, и так всегда, потому что я могу тебе сказать утром, кроме «спасибо» — за крепко заваренный чай и «нет, нет» — на предложение изжарить яичницу с помидорами или разогреть тост.
Утром меня способны удивлять такие неудивительные вещи, как собственные загорелые руки или отросшие волосы, я притворяюсь немного и как бы спрашиваю себя: а что еще новенького тут появилось за ночь, а? Ага, вот шрам от аппендэктомии, хороший такой миленький шрамик, а вот это что? Еще шрамик, нет, это целый шрам, более безобразный, отвратительная вышивка через край, а вот этот — пустяки, вскрывали фурункул. Прикасаюсь к носу, веду пальцами вдоль по щеке до уха, прокручиваю колечко серьги. Ну что ж, по крайней мере, новых частей тела не появилось, с новыми какими-нибудь обозначениями — в речи и на письме.
Это фальшивая игривость, она противна мне, но без нее я не встану из-за стола, накрытого этой твоей зеленоватой скатертью, со смешным, неподходящим для скатерти названием «тефлоновая». Ты тщательно собираешь крошки оранжевой квадратной губкой, стряхиваешь в ладонь, смотришь на меня и быстро-быстро говоришь: «Не к болезни, не болезни, это глупые деревенские суеверия!..» — а ведь я молчу.
Потом из комнат выходит человек, я не сразу узнаю его, хоть вижу каждое утро и каждый вечер. Я вежливо здороваюсь, наклоняя голову влево, про себя называя его Клаус, а вслух — не помню. Как-то называю. Или нет.
Клаус подходит к тебе, отбирает оранжевую квадратную губку, небрежно швыряет ее в сияющую раковину, обнимает тебя сзади и целует раскрытыми губами в шею. Его крепкие руки, поросшие негустыми светлыми волосками, хозяйски оглаживают твои небольшие треугольные груди, его колено в спортивных штанах проникает между твоих бедер, и, когда он вытащит колено обратно, оно будет влажным.
Ты соберешься на работу, выйдешь — полностью чужая, в тесном костюме с удлиненной юбкой и обязательно с платком на шее, мне известно, что ты хочешь спрятать под этой цветной шелковой тряпочкой.
Встретив мой удивленный взгляд в самый первый раз, ты говоришь жестами: ну да, ну да, а для чего же еще нужно горло, арии распевать я не умею, извини, да и оратор из меня никудышный.
Но стоит ли мне жаловаться, ведь такая личная жизнь — это мой выбор, так что ты останавливай меня, останавливай, если я зарываюсь и многое на себя беру, когда мне принадлежит так мало.
Клаус возвращается вечером, о да, он тоже сначала уходит, поигрывая роскошным золотым брелоком в форме миниатюрной автомобильной покрышки, и я остаюсь в одиночестве, наблюдать за перемещением маленьких рыжеватых муравьев по белоснежному потолку.
Нет, я работаю, разумеется, работаю, и, разумеется, — с людьми, понемногу складываю себя из жара их двигающихся губ и вот особенно из этих упругих ударов языка за верхними резцами: «ррррррр», «ррррррр».
Когда меня уже есть процентов на шестьдесят, я начинаю шлифовать свои планы. Говорю: шлифовать, так как я превосходно знаю, ЧТО сделать. Некоторые есть неясности с аспектом КАК.
добавить комментарий:
Umbra 2009-07-01 07.40 am
Я помню. Два года прошло. Я помню. Но здесь нет финала.
You are viewing RumpelstilZchen's journal
1-Июль-2009 00:15 am
«Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня только четверть дыма» (с)
Разумеется, будет и финал. Прости, очень некогда сейчас.
SaddaM 2009-07-01 10.03 am
А вот и Клаус появился! Ну как же в таком рассказе и без Клауса!
Печальный и трезвый Юраня заглушил двигатель автомобиля и потянулся к панели магнитолы — спрятать традиционно, в кармашек за левой передней спинкой, ледяная Марго пребольно хлопнула его по рукам футляром от солнечных очков:
— Ты, может быть, куда-то собрался?
— Так, к Юльке, — бесхитростно ответил Юраня, растирая пораженную кисть, — думаю, в хату зайти…
Марго подзакатила светло-голубые глаза, как бы показывая, насколько безосновательны его помыслы.
— А как ты думаешь, — сварливо проговорила она, — кто сейчас должен пойти и закупить пять-семь килограммов разнообразных продуктов, чтобы как минимум два здоровых ребенка и одна полуживая женщина, моя любимая сестра, могли продержаться в этой самой хате?
— Кто? — Юраня оглянулся назад, где на широком сиденье уютно расположились ставшая «голубой и зеленой» Лилька и несколько однополых детей — все тех же.
— Полуживая женщина, да? — предположил он, игриво подмигивая Лильке. — Как вы насчет продовольственного шопинга, сеньора Борджиа? Сможете нашустрить себе парочку отравленных консервированных супов…
— Я?! — Лилька с растревоженным желудком не воспринимала безобидных товарищеских шуток. — Я?! Отравленных супов?!
— Вообще имелся в виду ты, Юрий. — Марго тоже подозрительно отказывалась повеселиться. — Перестань паясничать.
— Смейся, паяц, над разбитой любовью! — красиво пропел Юраня, дирижируя немного правой рукой, все еще держащей магнитолу. — Смейся, паяц, ты над горем своим! Ха! Ха! Ха! Что ж ты, разве человек?! Нет, ты паяц!
Марго хлопнула сильно дверцей. Расправила плечи и посмотрела на небо. Небо выглядело, как и выглядит небо в июне, если нет экстремальных погодных условий в виде снегопадов, тайфунов и метеоритных дождей, — ярко-голубое с красивыми белыми облаками всевозможных форм. Однополые дети выползли из машины и нерешительно встали рядом с теткой. Тетка была известна своим крутым нравом, и поэтому лучше быть готовыми ко всему, считали дети, в том числе к резким движениям. Лилька замешкалась в салоне, что-то перебирая мелкими суетливыми движениями в своей сумке.
— Посмотрите, девочки, — педагогическим голосом обратилась Марго к робким племянницам, — на эти облака. Что они вам напоминают?
Однополые дети глухо молчали, задрав бедные головы наверх. Облака напоминали им облака. Марго, фальшиво улыбаясь, высказалась вновь:
— Девочки. Я задала вопрос. На что похоже во-о-он то облако, по-вашему? — Она плавно повела рукой.
Старшая девочка вздохнула и приняла огонь на себя:
— На гусеницу, — ответила она наобум.
Марго всполошилась и задрожала подбородком:
— На гусеницу! — возмущенно повторила она и резко повернулась к машине.
— Лилька, быстро на выход! Не один ли тебе хрен, где ковыряться в своей кошелке!
— Хрен один, размер разный, — четко сформулировала Лилька, — не все равно, что спица, что бревно.
— Чувствую, ты идешь на поправку, девочка моя, — раздраженно заметила Марго, — вспомнила свои шуточки-прибауточки… Какая квартира-то?
Юля обитала в доме, насчитывающем двадцать пять подъездов. В свое время это было очень правильное и престижное место для жизни правильных людей, и родители бывшего мужа Витечки шикарно вручили сыну на свадьбе ключи от квартиры — в бокале с шампанским. За двадцать почти лет изменилось все. Правильные люди обрели новые престижные места для жизни. Бывший муж Витечка, собственно, тоже.
Подъездную дверь пересекал пополам небольшой транспарант. На превосходном листе ватмана формата АЗ классическим чертежным шрифтом было выведено: «Уважаемые жильцы! Имейте совесть! Выкидывайте мусор в соседний, 23 подъезд!»
Слово «соседний» для убедительности было дважды подчеркнуто.
По небу плыло облако, похожее на гусеницу.
Дом. 1977 г. Эпизод 3
Розалия Антоновна рассматривала себя в зеркало. Старинное зеркало в массивной раме из мореного дуба обычно ей льстило, милосердно не замечая сети, наброшенной временем, но сегодня Розалия Антоновна была готова с классическим «Ах ты, мерзкое стекло!» расколотить его вдребезги. Да вот хотя бы этим подсвечником. Она пристрастно оглядела подсвечник, чей-то дежурный подарок на Новый год. Даже взяла его в руки, покрутила немного. Поставила обратно на крышку пианино. Пожала плечами.
Проблем хватает и помимо выметания осколков разбитых зеркал, справедливо рассудила Розалия Антоновна, — совершенно непонятно, что делать с делегацией из Социалистической Республики Югославии, ожидающейся на следующей неделе. Розалию Антоновну как директора специализированной английской школы вызвали в понедельник в районо, и поставили перед фактом: делегацию дружественных югославских школьников встречать, развлекать и соответствовать как профильному учебному заведению с углубленным изучением иностранных языков. Розалия Антоновна несколько удивленно, но справедливо заметила, что в ее школе углубленно изучают английский язык.
— А югославского не изучают нигде, — прошипела багровеющая на глазах одышливая заведующая.