You are viewing RumpelstilZchen's journal
3-Июль-2009 08:00 pm
«Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня только четверть дыма» (с)
МЕТКИ: СЕЙЧАС, ТЫ
Теперь я даже не знаю, на самом ли деле существовала эта история со страшной вспышкой синегнойной инфекции в родильном отделении, где я появилась на свет, или я нафантазировала ее, миллиарды и миллиарды синегнойных палочек, они, говорят, пахнут фиалками. Тем не менее будто бы из-за этой цветочной и бактериальной угрозы младенцев эвакуировали чуть ли не в чумной барак, холерный обоз, лепрозорий, ветеринарную лечебницу «Друг», сухумский обезьяний питомник, и матерей тоже эвакуировали, только отдельно. И бедные бабы с недавно опроставшимися животами в голос выли, тоскуя без своих детушек, хором предлагали сжечь роддом, сжечь его к таким-то чертям. Разумеется, его не сожгли.
Но само по себе решение очень изящно. Оно не предусматривает альтернативы.
Вот и я выбрала такое.
Сейчас я сижу в своем автомобиле. Полчаса назад мы с тобой плотно пообедали в хорошем узбекском ресторане, люблю плов, только настоящий, правильный. Сама не готовлю никогда — смешно пытаться делать что-то непрофессионально. Может быть, через время я захочу стать искусным кулинаром, приложу усилия и стану им. Я пока не знаю. Мы с тобой поговорим об этом, хорошо?
А может быть, и не захочу. Полчаса назад мы с тобой выпили объемистый чайничек зеленого чаю, с курагой и колотыми грецкими орехами, их очень красиво выкладывают на бело-синее блюдо, такими половинками черепах. Что Черепаха сказала Ахиллу, вспоминаю я Льюиса Кэрролла, великолепнейший образчик абсурда, намного веселее зануды Борхеса, и так правильно (абсолютно некстати) завершается.
Мне было бы интересно послушать, что Ахилл говорил черепахе, пытаясь ее догнать, ведь времени у него было достаточно, пусть я и не люблю слово «вечность» — умолял ее остановиться? дать ему короткую передышку — только восстановить дыхание, пожалуйста, пожалуйста? или светски восхищался упругостью песка и свежестью муссонов?
Не понимаю, как можно читать Кэрролла по-русски, своих учеников я учу английскому только для того, это я обычно сообщаю на первом уроке, только для того, чтобы они прочитали Алису в стране чудес на нужном языке.
Спасибо, мисс Ирина, отвечают они.
На нужном языке.
Полчаса назад мы расстались с тобой, ты честно смотрела на меня темными глазами, ты говорила, что просто необходимо взять какие-то вещи из дома, документы, диплом, ты обернешься за час-полтора, и лучше мне обождать тебя здесь, на площади.
Я не знаю, вернешься ли ты.
Но остановилась на площади, ее называют «тарелка» окрестные жители, правильно называют — такая круглая, с богатым внутренним содержанием в виде общественного туалета, в который я как раз и намереваюсь спуститься.
Выхожу из машины. Ритуально пищит сигнализация.
На улице неплохо, совсем нежарко. И уж точно не пахнет горелым, я усмехаюсь. Нет, я ухмыляюсь, наверное.
И еще я хохочу, очень громко.
— Девушка, вам плохо? Плохо? — суетливо и участливо спрашивает неопрятная старушка с редкими, длинными волосами на подбородке и щеках. — Вы так плачете! Так плачете! Что, что вы говорите? Не слышу…
Отец, мать.
Розалия.
Лилия, Маргарита, Роза.
Клаус.
Кот.
Ахилл, черепаха.
Кэрролл, Борхес.
Ты, дорогая, ты.
И опять ты.
Всегда ты.
Простите все.
добавить комментарий…
— Юля, ты молчишь уже третий час, или даже четвертый час.
— Я думаю.
— О чем, душа моя?
— Вспоминаю дурацкий младенческий случай.
— Расскажи мне.
— Мне было лет шесть, наверное, и вот к маме зашла соседка, ее звали тетя Зоечка, именно тетя Зоечка, не знаю почему. Моложавая такая была тетка лет сорока с небольшим, завитые волосы, всегда надушена. И вот она пьет чай с каким-то свежим вареньем, потому что лето, и я ее запросто так спрашиваю: «Тетя Зоечка, а что же, ваша Анька теперь настоящая проститутка?»
Тетя Зоечка подхватывается и в страшном гневе убегает прочь, жаловаться всем, что ее честную дочь Аньку обзывают проституткой. А я просто почему-то была твердо уверена, что девочка, закончившая школу, но не поступившая в институт, называется проституткой.
— Смешная ты. Чаю выпьем?
— Давай попозже, а? Я бы пива выпила лучше.
— Нету у меня пива, прости, пожалуйста.
— Эх ты, математик, а пива нету.
— Я исправлюсь, душа моя, обещаю. А почему ты вспомнила свою замечательную историю про тетю Зоечку?
— Понимаешь, я в детстве была уверена, что свое определение есть у всего-у всего. Вот и девушка, не поступившая в институт, должна непременно как-то официально называться, например — проституткой. И потом, после детства и любого отрочества. Каждому явлению старалась подобрать название.
— Договориться о терминах?
— Да, наверное. Озаглавить ситуацию. А вот что случилось в Доме… Не знаю. Не знаю, что! Невозможно дать имя произошедшему. Розалия мертва. Как она боролась за каждый глоток воздуха, за каждое утро, за каждый день, зубами вгрызалась в жизнь, ногтями вцарапывалась!
— Да, душа моя, не переживай так.
— Не надо только говорить, что она — старый немощный человек, будто бы это что-то меняет.
— Я и не собирался.
— Квартирант погиб. Марго рылась вчера в документах Розалии Антоновны, оказывается, та с самого начала знала, что его фамилия — Пасечник.
— Ну и что? Нормальная хохляцкая фамилия. Добрая такая. Трудолюбивая. Пасечник.
— Да, да, ты просто не в курсе! Это непросто все, сестры и сами-mo толком пока ни в чем не разобрались, но копаются, особенно Марго. Так вот, квартирант Пасечник — внук бывшей домработницы семьи. У них были очень близкие отношения. Домработница как раз вместе с каким-то великим множеством своих детей и жила во Флигеле. Поэтому-то Розалия Пасечнику и сдала Южную веранду, как почти что родственнику, она ведь никогда раньше… Представляешь?
— Ну, в общем, да. Внук домработницы. Объявился. Уговорил старушенцию сдать ему с женой комнату.
— Да. Только она не жена ему. И вообще — никто. А наоборот, любовница «англичанки» Ирины, которая в прошлом и спалила Флигель, равно как и родного отца.
— Ирина, я смотрю, просто какая-то девочка со спичками.
— Сестер жалко. Розка в больнице до сих пор.
И неизвестно еще… Как и что. Дом не был застрахован. Милиция замучила.
— А мне вот больше Пасечника жалко. Попал, как кур в ощип, как сказала бы Лилька. Откуда он вообще здесь нарисовался-то, бедолага?
— Я так поняла, Ирина давно собирала информацию обо всех, как-либо причастных к Дому.
И когда твердо решила идти войной, привлекла к этому делу вот как раз Пасечника. Было известно, что Розалия Антоновна никогда не берет жильцов…
— И приставила к нему свою куклу-любовницу?
— Ну да, чтобы не вводить в курс дела. А просто — очаровать, заинтересовать, использовать.
— А сейчас-mo они где, подружки Смерти?
— Неизвестно. Кукла удрала, бросив беспомощного Пасечника, очевидно, он потерял сознание, отравившись продуктами горения, еще окончательных ответов от экспертизы нет. Да, удрала, а чтобы совсем налегке, у калитки оставила сумку и еще какие-то вещи, странный выбор, почему-то изрезанный Микки-Маус. И они смылись вместе. Наверное. Машина Иринина найдена несколько дней назад.
Пустая, естественно.
— Юля! Пошли за пивом сходим, я чувствую себя очень глупым. На моих глазах…
— Нет, на моих глазах…
— Ия ничего не видел, ничего не слышал…
— Старушка мне доверяла. А я ее не уберегла. Стыдно.
— Это мне стыдно.
— Дураки мы оба.
— Ты — нет. Ты — мой любимый доктор.
— Это ты мой любимый доктор. Наук. Пошли за пивом.
— Я вот подумал…
— Да-да?
— Ирина просто получила не то образование.
— Господи, ну при чем здесь образование?
— Ей надо было учиться математике. Математики, они на уровне учебной дисциплины знают, что существуют задачи, не имеющие решений. Теоремы, не имеющие доказательств. При любом N, отличном от нуля, и так далее. А Ирина прекрасно болтала по-английски, но непрофессионально считала, что любую поставленную задачу можно решить… искала ответы для своей… и находила только неправильные.
— Потому что правильных нет?
— Да. Пошли за пивом.
Юранина квартира была не похожа на Юранину квартиру — то есть на квартиру балбеса, разгильдяя и алкоголика, каковым он так любил представляться, баловник. Юранина квартира была большой, аскетично обставленной и бесконечно мужской. Дамы, попадая в такую квартиру, немедленно начинают сладостно мечтать, как сумеют превратить ее в какую-то странную вещь с названием «уютное гнездышко», и прекрасно, что это у них никогда не получается.
Марго с удобством расположилась в глубоком кожаном кресле, принаряженная в темно-вишневый шелковый халат хозяина. Протянув руку, она схватила с гигантского письменного стола телефон и набрала номер.
«Ну и где эта кляча недоступная носится?» — проговорила недовольно вслух, имея в виду филологическую сестру свою, Лилю.
— С кем это ты разговариваешь? — спросил Юраня, заходя в комнату с подносом. На подносе мелодично позвякивали толстенькие кофейные чашечки, белые на черных блюдцах.
— Пыталась с Лилькой, не получилось, — Марго отпила кофе и зажмурилась, — крепкий какой! Крепкий! Где эта курица треплется? Недотравленная. Вот где мне ее искать?
— Не стоит ее искать, — Юраня присел на корточки около, — Камилла здесь, Флора здесь, и придет она сюда. Когда захочет. Как говорится: свинарников много, а губернаторский вертолет один.