В современных публикациях, посвященных истории отечественной философии, поднимаются вопросы: а существует ли русская философия и правомерно ли говорить о национальной философии вообще? Если вынести за скобки второстепенные детали, то можно выделить две основные точки зрения. Для некоторых авторов само существование идеи русской (равно как и другой национальной) философии – «неприятный факт», так как мешает им позиционироваться в качестве «универсального человека». Русские философы, полагают они, – это некая группа лиц, маргинализированных мировым философским развитием и оторванных в область провинциального, локального. Нет ни русской, ни западной философии. Есть лишь одна, универсальная философия, «универсальные техники анализа», а «русскость», «немецкость», «французскость» – это характеристики, относящиеся к сфере идеологии. Таково мнение одного из участников дискуссии, материалы которой опубликованы журналом «Логос»[1064]. Другой же подчеркивает, что нет специфической русской философии, есть способ самоописания определенного этапа развития философии и культуры[1065]. На страницах этого журнала также говорится, что попытки выявить специфику русской философии бесперспективны: «Русская мысль должна влиться в общемировой философский процесс и внутри него доказать свою мощь»[1066].
С другой стороны, большинство современных исследователей, продолжая традиции Н. Бердяева, В. Зеньковского, Н. Лосского, С. Франка, отмечают специфические черты и особенности русской философии. Выделение этих особенностей стало общим местом в соответствующих разделах современных вузовских учебников. Набор черт, выражающих «особость» русской философской мысли, не совпадает у разных авторов, хотя можно заметить и постоянно повторяющиеся элементы[1067]. Среди них называются нравственная ориентация, ведущая роль проблемы человека, историософская проблематика (Запад – Россия – Восток), тема кризиса западной цивилизации, культуры, философии, борьба против абстрактности классической мысли, антиутилитаризм, духовность, интерес к глубинам человеческих переживаний и страданий, к поиску Бога, правды и спасения и т. д.[1068] В западной русистике также встречаются попытки обозначить главные мотивы русской философской мысли. Так, Л. Шейн называет среди них вопросы о «природе человека» и «природе свободы», моральной ответственности человека перед обществом, о трансцендентности и имманентности Бога и органическом единстве Космоса, но главное – это антропология и этика, с которыми, по мнению Л. Шейна, связаны наивысшие достижения русской философской мысли[1069].
Итак, можно ли говорить о русской философии и в каком смысле? Являются ли определения «русская», «французская», «немецкая», «испанская» лишь указанием на топос развития философии или эти понятия в своем объективном содержании имеют нечто, выводящее их за пределы географии? Все это требует детального историко-философского анализа с использованием средств этнографии, культурологии, этнической психологии и других дисциплин. Нужно отметить, что чрезмерное увлечение поисками и обоснованием исключительной самобытности русской философии, а иногда и стремление представить ее в качестве единственно истинной и чуждой философии Запада и Востока приводят к отрыву русской мысли от мировой традиции.
Другая крайность – полное отрицание своеобразия русской философии. Ни с первой, ни со второй точкой зрения согласиться нельзя, так как обе не позволяют достичь сколько-нибудь целостного понимания национальной традиции.
Если обратиться к историографии, то можно обнаружить, что вопрос о своеобразии национальной философии обсуждался уже в XIX веке, а в начале XX – наиболее оживленно. Архимандрит Гавриил (В. Н. Воскресенский) в своей «Истории русской философии» (1840) выделил национальные особенности русского характера как фактор развития оригинальной отечественной философии. Г. Шпет в «Очерке развития русской философии» (1922), говоря о том, что признает философию только как знание, а не как мировоззрение, сформулировал свою точку зрения: «Философия приобретает национальный характер не в ответах, научный ответ, действительно, для всех народов и языков один, – а в самой постановке вопросов, в подборе их, в частных модификациях. Интерес и отношение к той или иной проблеме, к той или иной стороне в ней носят местный, народный и временный характер – а не как не идеальная форма и содержание проблем»[1070]. Только в таком смысле, заключал Г. Шпет, и можно говорить о национальной науке, иначе решение вопросов – философских, математических или кристаллографических – по национальным склонностям и настроениям ничего научного в себе не сохраняло бы. Русский мыслитель, таким образом, подходил к оценке истории отечественной философии с позиций западного рационалистического представления о предмете и характере философского знания, логика которого привела его к взгляду на проблему национальной философской традиции.
Известный русский философ, деятель русского послеоктябрьского зарубежья Б. П. Вышеславцев развивал в работе «Вечное в русской философии» несколько иной, но все же близкий к Г. Шпету взгляд. Подчеркивая, что основные проблемы мировой философии являются проблемами и русской философии, он писал: «В этом смысле не существует никакой специальной русской философии. Но существует русский подход к мировым философским проблемам, русский способ их переживания и обсуждения»[1071].
Современные западные специалисты нередко обвиняют русскую философию в «нефилософичности», рассматривают ее как периферийное явление в истории мировой философии, сводят ее понятие к национальной идеологии и психологии. Наиболее показательна в этом отношении позиция, представленная в фундаментальной монографии В. Гоердта. Немецкий исследователь предложил разделить вопрос о сущности русской философии на две части: во-первых, каково ее собственное философское содержание, вовторых, что в ней есть русского[1072]. Отвечая на первую часть вопроса, В. Гоердт пишет, что сам термин «русская философия» неоднозначен и его можно рассматривать как некое предварительное понятие. С одной стороны, он используется историками философии около 150 лет и в этом смысле имеет реальное содержание. Но, с другой стороны, исследователей якобы постоянно сопровождало сомнение в том, является ли она собственно философией в значении, сложившемся в западноевропейской традиции. Немецкий историк русской философии констатирует частичную несовместимость термина «русская философия» с западноевропейским (сциентистским) пониманием философии.
Т. Зеебом указывает на «идеологические компоненты» внутри различных течений русской историко-философской мысли, проявившиеся в решении рассматриваемой проблемы. Те, кто в качестве абсолютного масштаба опирались на западно-европейскую интеллектуальную традицию в понимании философии (Т. Зеебом относит к их числу Я. Колубовского, Г. Шпета, Б. Яковенко, М. Ершова, Э. Радлова), трактуют содержание историко-философского процесса как историю философских проблем и их решений. Другие же (В. Зеньковский, Н. Лосский, С. Франк) видят в основе философских концепций, сформировавшихся в России, «первоначальные интуиции индивидуального и национального духа» и рассматривают философию прежде всего как мировоззренческое учение[1073]. Именно среди сторонников последней точки зрения широко распространена идея «особости» русской философии.
Комментируя эти идеи, В. Гоердт называет квазиромантическими попытки вывести сущность русской философии из особенностей «русской души», «русского национального характера», «национальной психологии», «русского образа мысли». Общий вывод, к которому приходит немецкий исследователь, можно сформулировать так: то, что в русской философии определяется как «философское», не имеет национального характера и принадлежит всей мировой философии, то, что в ней есть «русского», не имеет отношения к философии и относится к сфере идеологии, политики, этнопсихологии. Философия имеет дело не с сентиментальностью (Empfndsamkeit), а с разумом[1074].
Таким образом, ответ на вопрос о существовании национальной философии, ее особенностях во многом зависит от понимания ее природы и предмета.
В последние годы значительно возрос интерес к проблеме национальной ментальности. Обсуждаются вопросы природы и изменений российского менталитета, его влияния на культуру, и в частности на философию[1075].
Идея ментальности популярна у представителей школы «Анналов», повернувших историческую науку от исследования объективных социально-экономических отношений к анализу духовной жизни и к поиску фундаментальных устойчивых структур сознания. В XIX веке понятие «менталитет» употребляли в значении, близком к образу мыслей, качеству разума, стилю мироощущения общности, духу народа. Как отмечается в литературе, этимологические истоки этого термина связаны не только с духом или душой, но и с разумом, мышлением, образом мышления.
Мировоззренческая ментальность выражается в построении картины мира, она интегрирует поток представлений, характерных для духовных, социокультурных общностей в процессе создания картины мира. Ментальность выступает здесь в качестве контекста, в котором находит свое специфическое воплощение уникально-неповторимый способ видения человеком окружающей реальности.
Что касается этноментальности, то она, являясь неотъемлемым свойством этнического феномена, обладает двойственной природой, включающей как природно-биологическое, так и социальное начала. Это обусловливает ее устойчивость и консерватизм