Начало всякого явления, происходящего из веры, Хомяков видит в свободной мысли, т. е. в воле разума, по его выражению, «свобода в положительном проявлении силы есть воля»[1156]. Только воля в здоровом состоянии отделяет самосозданный предмет от внешнего мира, в ней сущее, но именно в воле разумной, тождественной разуму.
Бердяев считал, что учение о воле составляет центр гносеологии и метафизики Хомякова[1157]. Истина открывается человеку в действии, в религиозном опыте, в практике целостного духа. Для философии критерий истины также заключается в целостной жизни духа, а не в интеллекте. Таким образом, Хомяков противопоставляет веру рассудку, но не разуму, она есть функция целостного разума. «Я называю верой ту способность разума, которая воспринимает действительные (реальные) данные и передает их на разбор и сознание рассудка»[1158]. Сравним это с высказыванием В. С. Соловьева: «Что есть действительность – мы верим, а что такое она есть – это мы испытываем и знаем»[1159].
Понятие «вера» Хомяков применяет только к религиозным состояниям разума. По отношению к внешнему познанию надо использовать термин «живое знание» («живознание»). Разум в стадии «живознания» еще не отделим от воли, от объекта и даже от того, что стоит за ним. Это признание бытия как единства всего, это основное положение онтологии Хомякова, которое он противопоставляет идеализму.
Немецкая идеалистическая философия, считает Хомяков, поставила цель воссоздать логическим методом целостный разум. Однако идеализм абстрагируется от реальности как целостности. Русский философ исходит непосредственно из целостного духа, в котором воля и разум едины и нераздельны. У Хомякова разум – волящий, воля – разумна. Немецкий идеализм, как и его слабое продолжение – материализм, заключали в себе идею безвольности. В русской философии преодоление абстрактного идеализма породило конкретный идеализм, требовавший воли, утверждающий конкретный и целостный дух.
По мнению В. В. Зеньковского, Хомяков «первым в русской философии выражает позицию онтологизма в гносеологии»[1160]. Реальность для русского философа – это полнота бытия, божественная истина, и он весь устремлен к подлинной реальности. По словам Флоровского, у Хомякова совсем не было чувства почвы, заземленности. Однако у него была воля, был мужественный порыв к истинному бытию, жажда небесного.
Взглянул я на небо – там твердь ясна:
Высоко, высоко восходит она
Над бездной;
Там звезды живые катятся в огне,
И детское чувство проснулось во мне,
И думал я: лучше нам в той вышине
Над звездной.
Эта поэтическая мысль удивительно родственна стихам философа и поэта Владимира Сергеевича Соловьева:
И под личиной вещества бесстрастной
везде огонь божественный горит.
В стихотворении «Видение» Хомяков духовно пребывает в подлинной реальности, обращаясь к ангелу со словами:
<…>
эфирным дуновеньем,
Небесный брат, коснись главы моей;
Всю грудь мою наполни вдохновеньем;
Земную мглу от глаз моих отвей!..
И полный сил, торжественный и мирный,
Я восстаю над бездной бытия…
Глубокий смысл слов «восстаю над бездной бытия» ясно приоткрывается, если их соотнести с первыми словами Ветхого Завета (Книги Бытия): «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт. 1: 1–2).
Хомяков духовно восстает над бездной бытия еще не сотворенного мира или уже сотворенного, но вследствие грехопадения отпавшего от подлинного бытия, поднимается на крыльях целостного разума, воспаряет в Духе Святом на вершину познания и полноты бытия.
Приобщение к благодати невозможно на основе бытового самочувствия. Хомяков – мужественный и волевой мыслитель, лишенный сентиментальности и материальной чувственности. «Хомяков, – пишет о нем Флоровский, – был убежденным волюнтаристом в метафизике. В его мировоззрении, прежде всего, чувствуется упругость мысли, – воля разума»[1161]. Воля, в понимании Хомякова, это последнее слово для сознания и первое для реальной действительности. «Полное разумение, – говорит он, – есть воссозидание, то есть обращение разумеваемого в факт нашей собственной жизни»[1162].
Как и многим русским философам, Хомякову было близко чувство недостаточности единичного человека. Флоровский отмечает: «Всего менее Хомяков допускает свободу частных мнений. Рациональную убедительность он отстраняет. Вера не есть и не может быть частным делом». О подобном говорит и Соловьев: «Единичный человек сам по себе, или в отдельности взятый есть лишь абстракция», его нет в действительности. Только человечество в целом есть живое единство, нас обнимающее. Оно нас наполняет, а мы в нем растворяемся. «Порядок действительного отношения таков: от высшего – к низшему, от более конкретного – к более абстрактному… Целое первее своих частей и предполагается ими… Части всегда предполагают свое целое и подчинены ему»[1163].
Истина, по учению Хомякова, познается в непосредственном богопознании. Однако приобщение к подлинному бытию не является проявлением индивидуального сознания, которое вверено Церкви и реально приобретается только в Церкви как благодатном живом организме. По утверждению Г. В. Флоровского, самодостаточность Церкви показана Хомяковым с такой очевидностью, что ее историческая действительность остается как бы в тени.
Церковная жизнь задает целостность духа, необходимую для преодоления рассудочного познания. Сущее, бытие, истина даны лишь церковному сознанию. Все частные философские рассуждения – случайные абстракции, вырванные из целостной и последовательной жизни Церкви. При этом, по определению Хомякова: «Церковь не есть множество лиц в их личной отдельности, но единство Божьей благодати, живущей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати»[1164].
Вся философия Хомякова направляется положением: «Мир является разуму как вещество в пространстве и как сила во времени». Что такое вещество? – спрашивает Хомяков и отвечает: «Мысль общая в отношении частной, чуждая, внешняя. Что такое необходимость? – Воля общая в отношении к частной, чужая, внешняя». Таким образом, все проявленное, частное тотчас же становится внешним, необходимым.
В небольшом фрагменте «О свободе и необходимости…» Хомяков все-таки набросал общую схему своей философии, опираясь на две принципиальные категории – вещество и необходимость: «Веще ство существует в пространстве, пространство, погруженное во время, переходит в мысль.
Нео бходимо сть существует как внешняя власть, но власть, ограниченная законом, принимается как свободная воля». При этом Хомяков делает приписку: «То, что для черта – власть, для людей – закон, для ангелов – чужая воля становится своей, т. е. волей свободной»[1165].
Вещество (материя) не является «первичным», ибо оно бесконечно делимо и, следовательно, не самостоятельно. «Всевещество, – говорит Хомяков, – является невещественной отвлеченностью, не имеющей характера вещества». Динамизм бытия поглощает вещественность. В основе бытия лежит сила – начало всех мировых процессов. Вещественность – не изначальное понятие, а функция силы. Вопрос состоит в том, где находится эта сила? – Ответ Хомякова: ее нельзя искать в отдельном субъекте, потому что частное, индивидуальное не может стать всеобщим и бесконечным. Наоборот, частное получает свой источник от всеобщего. Из этого Хомяков делает принципиальное заключение: «Причина бытия каждого заключается во всем». Отдельное, частное – не свободно, свобода присуща только «всему». Но «всему» как целому присущи также и разумность и воля. Тремя чертами в их абсолютном значении – свобода, разум, воля – обладает только Бог. Хомяков в тезисной форме конкретизирует эту философскую схему:
Когда себе первичный разум самого себя определяет как объект, истинно говорится, что возникает объект, и так вечно (извечно) рождается Сын. Когда же разум объект этот познает как самого себя, то есть – себя как субъекта, а Сына как объект, совершается объект-субъективация, и это есть новое познание, или Святой Дух, который хотя без объекта существовать не может, однако несомненно из единого общего источника исходит как познание образа в созерцании. Святой Дух есть, так сказать, венец познания, завершение и печать вечности.[1166]
Таким образом, системность мышления Хомякова безусловна и просматривается в следующей последовательности: воля (т. е. источник, сущность, основа действия) – целостный разум (т. е. средство реализации воли, поприще действия) – реальность (т. е. действие в направлении обретения вечного бытия). В этом рассуждении Хомякова предвосхищается ведущее направление русской философии – учение о всеединстве (В. С. Соловьев, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, Л. П. Карсавин). Возможно, здесь можно говорить также о влиянии Хомякова на Булгакова, проявившееся в его книге «Трагедия философии» (см. главу «Философский смысл троичности»).
Учение о всеединстве – это образ истинной реальности. Всеединство – движущая причина и конечная цель всякого единства. Несомненно, что Соловьев и Хомяков нашли бы здесь полное взаимопонимание в коренных определениях: бытие – всеединство, Церковь – всеединство, человечество – всеединство. При этом первое – исходное, второе – внутреннее, третье – проецируемое. Еще можно уточнить: первое есть истинная реальность, второе – целостный разум, или путь к достижению реальности, третье – воля, функцией которой является вера.