[1271]. Хотя А. С. Хомяков трактует любовь как полноту жизни, весь ее смысл он сводит к жертве, и, таким образом, в его понимании этот феномен тяготеет лишь к одной из своих форм, а именно – агапе. Хотя в христианском понимании любви, из которого исходил Хомяков, отдается преимущество древнегреческому агапе, но вместе с тем в самом христианстве мы не находим отрицания других видов любви, воспеваемых греками, – эроса, олицетворявшего собой преимущественно половую любовь, или филии, означающей дружескую привязанность. Агапе – это идеал, скорее всего, православного христианства, которое отличается большим аскетизмом. Христианский завет «любить ближнего как самого себя» напоминает, что человек не должен забывать, что себя он воспринимает целостно, также необходимо любить и других, в их целостности, а не только за добродетели, лишь так можно понять слова Евангелия: «любите врагов своих». Целостное восприятие включает в себя как высшее, так и равное, и низшее бытие человека. Если агапе относится к высшему бытию, то есть духовному, то филия относится к равному или душевному, а эрос – к низшему или телесному. В. С. Соловьев в работе «Смысл любви» заметил: «<…> исключительно духовная любовь есть, очевидно, такая же аномалия, как и любовь, исключительно физическая и исключительно житейский союз. Абсолютная норма есть восстановление целости человеческого существа, и, нарушается ли эта норма в ту или другую сторону, в результате во всяком случае происходит явление ненормальное, противуестественное. Мнимо духовная любовь есть явление не только ненормальное, но и совершенно бесцельное, ибо то отделение духовного от чувственного, к которому она стремится, и без того наилучшим образом совершается смертью. Истинная же духовная любовь <…> есть <…> торжество над смертью… Ложная духовность есть отрицание плоти, истинная духовность есть ее перерождение, спасение, воскресение»[1272].
Платон разделял любовь на Небесную и Простонародную, но считал, что в эросе заключена сила, которой свойственно преодолевать отчуждение и создавать сообщество. А по Аристотелю, невозможно творение настоящих прочных союзов без филии. Социальное единение, которое А. С. Хомяков хотел построить с помощью любви-агапе, тяготеет к тем социальным утопиям, которые в своей ориентации на должное не желают замечать сущего. По мнению В. С. Соловьева, агапе не существует сам по себе, он зарождается в эросе, поэтому изучая феномен любви, его необходимо рассматривать через эту грань, в которой соединяются эти две ипостаси. Без эротической основы агапе выхолащивается в морализаторский принцип, но и без агапе эрос опускается к самодостаточности половых отношений, угрозой которых могут быть распущенность и извращения. Так же как и А. С. Хомяков, В. С. Соловьев считал, что «идеальное начало общественных отношений, по христианству, есть не власть, а любовь»[1273] [4, 249], но понимал при этом такую любовь, которая в его трактовке звучит как «истинная». По В. С. Соловьеву, «истинная любовь» исходит из целостного восприятия человека, которому присущи три уровня бытия. Задачей любви является гармонизация человеческой сущности, приведение к равновесию его разнобытийности. В любви сосредоточена нравственная основа, которая выражается в стыде относительно низшего начала человеческой природы, сострадания к равному бытию и благоговения к высшему началу.
На наш взгляд, ошибка, которая была допущена А. С. Хомяковым в понимании любви, повторялась во многих социальных концепциях, которые пытались построить свою теорию на принципах христианской любви. Это привело к тому, что в ХХ веке они были отброшены из социальной теории как утопические. Вместо них возникают такие концепции, как «Эрос и цивилизация» Г. Маркузе, но и в них допускается та же ошибка, хотя и в ином, противоположном значении. Исключение из современной социальной теории такого важного для человеческой жизни феномена, как любовь, уводит исследователей от возможности решения проблемы отчуждения, без преодоления которой будет невозможным построение такого духовного склада человеческой личности, при котором живая единичная совесть была бы самой надежной охраной исполнения этических, а следовательно, и всех гражданских обязанностей, идеал которой утверждал Алексей Степанович Хомяков.
Л. Е. МоторинаУчение о человеке как личности в творчестве А. С. Хомякова
Характерной особенностью русской философской традиции всегда была ее антропологическая ориентация. Хотя антропологическая тема и не является главной в творчестве А. С. Хомякова, он заложил начала учения о человеке как соборной личности. Известно, что Хомяков был натурой поэтической и владел всей глубиной слова, а потому не давал четких дефиниций. В своих богословских трудах и сочинениях по философии истории он просто, без определений употреблял понятия «народ», «люди», «человек», «личность», «человечество».
Антропология А. С. Хомякова, по словам В. В. Зеньковского, является «посредствующей между богословием и философией»[1274]. Суждение о человеке как личности А. С. Хомяков выводит из учения о Церкви. При этом Церковь Хомяков понимал не как организацию, а как живой организм в различных ипостасях. «Церковь одна, – писал он, – несмотря на видимое ее деление для человека, еще живущего на земле. Только в отношении к человеку можно признавать раздел Церкви на видимую и невидимую; единство же ее есть истинное и безусловное»[1275]. По мнению А. С. Хомякова, единство Церкви следует необходимо из единства Божьего, ибо Церковь не есть множество лиц в их личной отдельности, но единство Божьей благодати, живущей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати. Отдельный человек в отрыве от Церкви, согласно Хомякову, рассыпается в противоречиях и вражде, в Церкви же он находит не только полноту истины, но и себя в своем совершенстве, в своем подлинном, глубоком начале. Залогом единства, по Хомякову, является свобода, но не индивидуальной воли, а Церкви как целостного организма. Приобщение к истине, по его мнению, не может быть насильственным, ибо «всякое верование есть <…> акт свободы»[1276]. Путь к единству, считает Хомяков, не в принуждении, а в любви, которая понимается им не только как этическая, но как сущностная характеристика личности. Именно любовь обеспечивает познание людьми «безусловной Истины».
Человек обязан быть дерзновенным, – подчеркивал Н. А. Бердяев, – дерзновением воли стяжает он благодатные дары Духа. Когда он будет не один, когда Дух будет жить в нем, тогда отпадет человечески самолюбивый и суетный вопрос о размерах дарований. Человек имеет не право, а обязанность быть глашатаем высшей полноты истины. <…> Дерзновение дается лишь верой. Хомяков хорошо говорит о своей властной уверенности, о своем дерзновении, о своем непомерном притязании: «Этим правом, этой силе, этой властью обязан я только счастью быть сыном Церкви, а вовсе не какой-либо личной моей силе».[1277]
Большой заслугой Хомякова явилась разработка (и введение в обиход) понятия соборности. Выразить единство, основанное на свободе и любви, может, по его мнению, только слово «соборный». Принцип соборности как преодоление противоречия единства всех и свободы каждого Хомяков распространяет не только на Церковь, но и на общинное устройство, на человека как соборную личность. Соборность выступает у него как некий итог деятельности Бога и человека, она играет роль посредника между божественным и земным миром. Соборность противостоит как индивидуализму, разрушающему человеческое единство, так и коллективизму, нивелирующему личность. Она является в виде благодати, даруемой свыше, как внутреннее основание непогрешимости соборного сознания.
Соборные принципы, по мнению Хомякова, помогают отыскать начала, предопределяющие и логику истории. Это позволило Хомякову совместить провиденциализм с активностью человека. Он рассматривал человека как деятельное существо, которое должно «напрягать все Богом данные силы, не требуя от него чудес»[1278]. Отсюда реальный исторический процесс – это всегда единство действий свободы человеческой и всемирной воли. Надо отметить, что понятие воли у Хомякова имеет особое значение для понимания нравственных основ личности. Воля выступает как особая сила разума и дается человеку извне. Она исходит из признания действительности как «образа духа», возвышает человека, приводит его к озарению, к живому знанию. Воля у Хомякова теснейшим образом связана со свободой, следовательно, с нравственным выбором личности. Говоря словами мыслителя, «она имеет вседержавность» в сфере морали. Воля каждого отдельного человека не обладает полнотой, она несовершенна, как несовершенны его разум и поведение. Высшие истины доступны человеку лишь в нравственном согласии со «всемогущим разумом».
Таким образом, Хомяков употребляет понятие человека как личности в трех основных значениях: личность как отдельное лицо, как историческая личность и как член Церкви. Во всех трех значениях он исходит из определенных начал: соборности, нравственности, свободы и любви. Они проявляют себя как первореальности только в Церкви. В приобщении к ней отдельная личность не пребывает в бессилии и в бесплодии, но открывается самой себе в своих подлинных и глубоких началах. Лишь в живой связи с церковным целым личность в свободном, проникнутом любовью к другим людям единении обретает свои дары, всю полноту личного богатства. «Та концепция церкви, которая была у Хомякова, – отмечал Н. А. Бердяев, – церкви как органической соборной жизни в свободе и любви, не имеющих никаких внешних признаков и критериев, в сущности, должна отрицать физическую плоть церкви, историческую материю православия. Церковь есть свободная жизнь в Духе Христовом»