Оригинальной же была славянофильская философия потому, что в основе ее лежал религиозный опыт православного Востока, и целостность жизни духа как раз и есть православно-религиозный опыт. У Хомякова философия настолько зависит от религиозного опыта как первичного, что он даже говорит о зависимости философского познания от верования в Святую Троицу. Его гносеология прошла через немецкий идеализм, преодолев кантианство и гегельянство. И преодоление это совершалось не путем создания какой-нибудь новой философии западного образца, а путем философии целостной жизни духа.
Необходимо особо остановиться на пересечении философии Хомякова и Шеллинга, на точках их соприкосновения. И у Хомякова, и у Шеллинга была философия тождества, но между ними есть существенные различия. Шеллинг утверждал тождество субъекта и объекта, т. е. философия в нем преобладала над теологией. Хомяков же, наоборот, утверждал тождество субъекта и объекта, подчеркивая приоритет религиозного начала над философским. Первый период творчества Шеллинга Хомяков оценивал очень высоко, ко второму относился критически. Большой ошибкой было бы думать, пишет Н. Бердяев, что славянофильская философия была простым переложением на русский язык шеллинговской философии. Шеллинг так до конца и не обратился в христианскую веру, остался романтиком, и потому в его философии не мог быть использован религиозно-христианский опыт. А восточнохристианский опыт, на котором основывалось славянофильство, был ему чужд. Таким образом, А. С. Хомяков не мог быть шеллингианцем.
Своеобразие гносеологии А. С. Хомякова заключается в том, что он утверждает соборную, т. е. церковную гносеологию. Сущее дано лишь соборному, церковному сознанию. Индивидуальное сознание бессильно постигнуть истину. В «Русской идее» Н. Бердяев пишет: «Западные христиане, и католики, и протестанты, обыкновенно с трудом понимают, что такое соборность. Соборность противоположна и католической авторитарности, и протестантскому индивидуализму, она означает коммюнотарность, не знающую внешнего над собой авторитета, не знающую и индивидуалистического уединения и замкнутости»[1487]. Самоутверждение индивидуального сознания всегда есть рассечение целостной жизни духа, отсоединение субъекта от объекта. Соответственно только в религиозной жизни может быть источник истинной философии, так как лишь в религиозной жизни обретается соборное сознание. В религиозном отщепенстве дух рассекается, вместо соборного разума торжествует индивидуальный рассудок.
Источник и критерий познания А. С. Хомяков видит в любви, в церковном общении христиан. «Из всемирных законов волящего разума и разумеющей воли – первым, высшим, совершеннейшим является неискаженной душе закон любви. Следовательно, согласие с ним по преимуществу может укрепить и расширить наше мысленное зрение, и ему должны мы покорять, и по его строю настраивать упорное неустройство наших умственных сил. Только при совершении этого подвига, можем мы надеяться на полнейшее развитие разума»[1488]. А также: «Общение любви не только полезно, но вполне необходимо для постижения истины, и постижение истины на ней зиждется и без нее невозможно. Недоступная для отдельного мышления истина доступна только совокупности мышлений, связанных любовью. Эта черта резко отделяет учение православное от всех остальных: от латинства, стоящего на внешнем авторитете, и от протестантизма, отрешающего личность от свободы в пустынях рассудочной отвлеченности»[1489]. Эти мысли Хомякова Н. Бердяев называет очень глубокими и смелыми и подчеркивает, что соборность, общение в любви не было для Хомякова философской идеей, заимствованной у западной мысли, а было религиозным фактом, взятым из живого опыта восточной Церкви. «Только памятуя об этом, можно понять славянофильскую философию. Соборность ничего общего не имеет с “сознанием вообще”, со “сверхиндивидуальным субъектом” и тому подобными кабинетными измышлениями философов, соборность взята из бытия, из жизни, а не из головы, не из книг. Соборное общение в любви и есть онтологическая предпосылка гносеологии Хомякова. Вся его гносеология покоится на этом факте бытия, а не на учении о бытии. Касание сущего, интуиция сущего возможны лишь в целостной жизни духа, в соборном общении. А это ведет к тому, что вера открывается в основе знания»[1490].
В основе знания лежит вера. В первоначальном нерационализированном сознании реальность воспринимается верой. Философия Хомякова приходит к тождеству знания и веры. «Я называю верою ту способность разума, – пишет Хомяков, – которая воспринимает действительные (реальные) данные, передаваемые ею на разбор и сознание рассудка. В этой только области данные еще носят полноту своего характера и признаки своего начала. В этой области, предшествующей логическому сознанию и наполненной сознанием жизненным, не нуждающимся в доказательствах и доводах, сознает человек, что принадлежит его умственному миру и что миру внешнему»[1491]. Различие же между реальным и иллюзорным, между субъективным и объективным устанавливается лишь актом веры, который предшествует логическому сознанию. Сущее воспринимается верой, оно дано до рационалистического рассечения целостной жизни духа. Торжество рационализма приводит к тому, что теряется различие между реальным и нереальным. Лишь в вере, предшествующей всякой рациональности, дано тождество субъекта и объекта и постигается сущее. Вера – функция воли.
Учение о воле, волящем разуме и разумной воле является центром гносеологии и метафизики А. С. Хомякова. Бердяев говорит, что Хомяков был своеобразным волюнтаристом задолго до того, как волюнтаризм стал популярен в Европе. Его волюнтаризм соединяется с логизмом, т. е. с признанием разумности воли, в то время как западный философский волюнтаризм алогичен, а со времен Шопенгауэра еще и иррационален. У Хомякова воля не была отсечена от целостного, разумного духа. Таким образом, он стоит над западной противоположностью волюнтаризма и рационализма. «Еще раз подчеркиваю, что его (Хомякова) метафизический и гносеологический волюнтаризм ничего общего не имеет с алогизмом и иррационализмом Шопенгауэра или Гартмана, а также отличается он от современного волюнтаризма Джемса и Бергсона, Вундта или Паульсена, Виндельбанда и Риккера. Волюнтаризм современной европейской философии есть результат утери Логоса. Это – беспомощная борьба с рационализмом и интеллектуализмом сознания алогического. Не то у Хомякова. Хомяков исходит из целостного духа, в котором воля и разум не рассечены. Разум для него волящий, воля – разумна»[1492]. В волящем разуме дано тождество мышления и бытия, считал Хомяков. Воле принадлежит центральное место в его гносеологии, но гносеология – онтологична, что вообще характерно для русской философии (гносеология в ней занимает подчиненное место, а логические проблемы специально не разрабатывались).
Бердяев писал, что А. С. Хомяков угадал творческий путь русской философии, положил основание традиции, однако его гносеология и метафизика остались отрывочными. То же можно сказать и о И. В. Киреевском. Совершенно не развитой была у Хомякова космология, отсутствует и натурфилософия. У него не было учения о мировой душе. Это, по мнению Н. Бердяева, было главным пробелом славянофильской философии. «В этом славянофильство было ниже, а не выше Шеллинга, который так выдвинул проблемы натурфилософии и космологии. Великую идею соборности Хомяков не сумел связать с учением о душе мира».[1493]
Отсутствие космологии в сознании А. С. Хомякова вело к спиритуалистическому уклону. У него психология преобладала над космологией. В дальнейшем русская философия в лице В. Соловьева выдвинула космологическую проблему, учение о душе мира. Славянофильская философия, хотя и ограничилась отрывками (ни Хомяков, ни другие славянофилы не оставили больших философских трактатов), но она все же дала в истории русской мысли «зрелые плоды». Образовалась русская философская традиция, наметилась возможность своеобразной философской школы. Прямыми продолжателями славянофильской традиции в философии были величайший русский философ Вл. Соловьев, а затем князь С. Трубецкой. Два главных философских трактата Вл. Соловьева – «Критика отвлеченных начал» и «Философия начала цельного знания» – проникнуты славянофильским духом. Несмотря на то, что Вл. Соловьев достаточно критично относился к творчеству Хомякова, идею критики отвлеченных начал и идею утверждения цельного знания он получил от него. Отрывочные мысли Хомякова Соловьев развил в систему. После Соловьева славянофильскую традицию в философии продолжал С. Трубецкой. Подтверждением тому его работа «О природе сознания», в которой он развивает славянофильскую идею соборности в гносеологическом аспекте. «Вся творческая русская философия борется с индивидуализмом, с падшим разумом за соборность сознания, за стяжание Логоса. В России преодолевается философия как отвлеченное начало и потому дан путь к выходу из тупика, в который зашла современная европейская философия, дана возможность преодолеть кризис философии»[1494], – писал Н. Бердяев в книге «Алексей Степанович Хомяков» в начале ХХ столетия. И в другой работе о Хомякове, вошедшей в книгу «Типы религиозной мысли в России»: «Русская философская мысль стоит теперь на распутье и ей следует помнить, что есть пути уже пройденные и ведущие в пустыню. Таковы пути рационализма, путь кантианства, с роковой неизбежностью ведущий к гегельянству, упирающемуся в ничто или призрачное вещество. Для нас есть только один путь, ведущий к сознанию сущего, – путь спиритуализма, очищенного от всех грехов рационализма и отвлеченности. Наша философская мысль вступает на этот путь, и в момент ее подъема не мешает вспомнить о первом русском мыслителе, указавшем верный путь нашей самостоятельной философии, – об А. С. Хомякове»