[1530]. Средством, способным сплотить церковь, может выступать только любовь, понимаемая не как этическая категория, а как сущностная объединяющая сила.
Православие является наиболее чистой духовной формой христианства, в отличие и от «политизированного „католичества“, и от „экономического“ протестантизма»[1531].
По мнению В. И. Холодного, Хомякова правомерно считать, наряду с К. Марксом, А. И. Герценом, Ф. Ницше, С. Кьеркегором, зачинателем «постхристианского завета», раскрывшего природу кризиса рационализма и выработавшего «секулярно-соборную» парадигму[1532].
Западных исследователей прошлого и особенно современности привлекает в учении А. С. Хомякова концепция единой Церкви («Церковь одна»), как, например, и концепция положительного всеединства и Богочеловечества Вл. С. Соловьева.
Смысл ведь не столько в том, что именно станет объединяющим ядром: Православие (А. С. Хомяков) или католицизм (Вл. С. Соловьев) – в русле современного межконфессионального и межрелигиозного диалога наследие русской религиозной философии особенно актуально.
Традиции отечественной мысли (соборность, антииндивидуализм, свобода как ответственность и возможность творчества, идеал морального абсолюта, цельность духа) способны преодолеть вражду и разделение духовного мира в современном обществе.
Краткий обзор современных западных публикаций дан в книге Т. И. Благовой «Родоначальники славянофильства. А. С. Хомяков и И. В. Киреевский» (М., 1995. С. 333–336).
Зарубежные исследования творчества А. С. Хомякова направлены либо на то, чтобы определить оригинальность мировоззрения, либо на то, чтобы вписать учение русского мыслителя в определенную культурную традицию.
Мы ограничимся лишь перечислением основных публикаций.
Гратье А. Учение Хомякова и славянофильское движение. 1939 (Gratieux A. A. S. Khomiakov et ke movement Slavophile. Paris, 1939).
Большаков С. Доктрина единства Церкви в учении Хомякова и Мелера. 1946 (Bolshakov S. The Doktrine of the unity of the Church in the works of Khomiakov and Moeler. London, 1946).
Христоф П. Введение к русскому славянофильству XIX века. А. С. Хомяков. 1970 (Christoff P. K. An introduction to nineteenth Russian Slavophilism: A study of ideas. The Hague, 1970. Vol. 1. A. S. Khomiakov).
Dioletta Siclari A. M. Schelling e la cultura russa nei primi decenni del XIX secolo. – Pont. Institutum Orientalium Studiorum. Roma, 1977.
Dioletta Siclari A. M. Hegel e Aleksej Stepanovič Chomjakov. Pont. Institutum Orientalium Studiorum. Roma, 1975.
Siclari A. D. La Preghiera come vita della Chiesa in Alexis Stepanovič Chomjakov // Editrice Benucci. Perugia, 1978.
«Il cuore nella tradizione flosofco-teologica della chiesa ortodossa russa: Chomjakov, Solov’ev, Florenskij» // Antonio Rosmini, flosofo del cuore. Philosophia e theologia cordis nella cultura occidentale. Atti del convegno tenuto a Rovereto il 6–7 – 8 ottobre 1993, a cura die Giuseppe Beschin. Brescia: Morcelliana, 1995.
В книге А. Сиклари «А. С. Хомяков о молитве как жизни Церкви» говорится: «…критики указывали, что Хомяков не дал определения истинной Церкви. Но, на наш взгляд, он оставил читателю возможность самому найти это определение… Вера, действительно, благодать, и верующий благостью достигает совсем нового измерения, которая есть жизнь истинная»[1533].
Индивидуализм и рационализм приобретают сегодня отрицательный смысл. Говоря словами Хомякова, в современном мире беспредельно господствует кушитский тип веры. Народам навязывается новый мировой порядок, «наступает утилитарно-прагматическая глобализация, формируется единая мировая система экономики, финансов, информации, в которой человек превращается в “нумер” (Хомяков)… Для преодоления негативных элементов глобализации и возрождения в человеке соборного начала необходимы кардинальные перемены в умонастроениях людей. Этим переменам будет способствовать выявление непреходящего смысла в творчестве А. С. Хомякова…»[1534].
На Западе сегодня господствует индивидуализм без индивидуальности – самостоятельного личностного начала. Исчезает подлинное человеческое лицо, единица – индивид – вписывается в предзаданные рамки стандартов, определяемые социологическими, политическими, экономическими, религиозными условиями. Потому и существует порой безотчетная тяга на Западе к наследию русской философии. На Западе человека потеряли, в России его нашли или ищут в правильном направлении. И соборность как традиционное понятие русской религиозной философии наиболее глубоко и верно отражает смысл духовной жизни человека и человечества.
Профессор М. А. Маслин в своем выступлении (мастер-класс в МГУ, ноябрь 2003) акцентировал внимание на том, что славянофильская концепция соборности трактуется однобоко, чрезмерно упрощенно и только в той плоскости, в которой выражает интересы и уровень понимания данного исследователя (интерпретатора).
Мы же, в свою очередь, добавим, что утрачивается существенный смысл соборности как «духовной универсалии», воплощающей в себе, выражаясь словами Вл. С. Соловьева, богочеловеческий уровень, обнимающий единство земного и небесного, идеального и реального. В этом «сугубо русском» понятии улавливается влияние западной культуры (идея Шеллинга о «единстве многообразия») и глубокий смысл, объединяющей Запад и Восток (примирение в христианской любви свободы каждого и единства всех).
О. С. ПугачевСоциальная и индивидуальная оптика А. С. Хомякова: романтический аспект
Понимая романтизм в первую очередь в том теоретическом ключе, который характерен для его немецких носителей и «идеологов» XIX века (бр. Шлегели, Новалис, Шиллер, Шеллинг и др.), мы вглядываемся в образ знаменитого русского мыслителя А. С. Хомякова, применяя оптику романтизма не только к его философским, мировоззренческим положениям, но и тому личностному, индивидуальному, субъективному мирочувствованию, характеру, что составляло особенность данного персонологического этоса. О том, насколько правомерно такое видение, такой аспект, более обоснованно можно говорить, обращаясь к генезису славянофильства. В литературе по данному вопросу существует установившийся взгляд о широком и всепроникающем влиянии европейского романтизма на русскую общественную мысль 30–40-х годов ХIХ в. Собственно литературный аспект романтизма не может быть, особенно для России, осмыслен независимо от социального: крушение надежд на конституционный путь развития страны после событий декабря 1825 года привело к тому, что «в этот период будущие западники и славянофилы ощущали себя в состоянии глубокого разлада с действительностью»[1535].
«Разлад с действительностью» – традиционная характеристика зарождения романтического настроения. Чаще всего из него вырастает греза о будущем мире или золотом веке, реже – о преобразовании мира на новых (старых) началах, которые представляются истинными. Какой же путь избрали ранние славянофилы, и их бесспорный лидер – А. С. Хомяков? Нам представляется, что этот путь был путем поиска и опоры на Высшую силу, ту, о которой так живо и поэтически непосредственно сказано у Вл. С. Соловьева:
Высшую силу в себе сознавая,
Что ж тосковать о ребяческих снах?
Жизнь – просто подвиг и правда святая
Светит бессмертьем в истлевших гробах.
«Истлевшие гробы» русской истории были для Хомякова тем святым прахом, из которого поднималась христианская православная Русь, когда сила слова и духа Божия осознавались как самая надежная и непререкаемая опора. В философии Хомякова время не немотствует в бессилии меонического провала: оно все наполнено событийно, прошлое живет и движет настоящее и пребывает в нем. Трафарет «поиск национальной самобытности» несколько заслоняет событийно первичное: осознание мощи и святости национального корня через приобщение к мировому, примордиально общему, человечески исконному по причине его близости к божескому, истинному. Не средневековый ли это взгляд? Да, поскольку именно в предельной онтологической ретроспективе Средневековье ощущало свою связь с началом всех начал и, в то же время, нет – поскольку возвращение к истокам – «вечное возвращение» – психологически «общее место». Кроме того, ввиду этих рассуждений нужно не забывать и о том, что «Средневековье», «самосознание эпохи» и т. п. понятия есть не что, иное как абстракции, лишь в общем виде отражающие реальные умственные и общеидеологические движения времени, исторической эпохи, интеллектуально присущие только верхнему слою народа, сравнительно небольшой группе образованных людей, тогда как основной массы населения это касалось мало или вовсе не касалось.
Тем не менее, вслед за романтиками и независимо от них Хомяков искал в древнем бытии национального духа народа те неиссякаемые источники, которые способны питать новое настоящее и будущее развитие страны; они, эти источники, способны смыть наносы и пену неподлинного, ненационального, ненародного и неродного, привнесенного из чуждого внешнего мира и насильственно и искусственно внедренного в живую, органически представляемую ткань исконной русской жизни. Однако Хомяков смог, как и большинство крупных представителей славянофильства, избежать односторонностей одиозного национализма. Романтический в своей основе принцип «единства многообразия» (Шеллинг) был внутренне прочувствован и жизненно принят им. В своем «романтизме» и в области философии, и в жизнепереживании он поступал и чувствовал как европеец, но, тем не менее, европеец, конечно же русский, между тем как были европейцы немецкие, французские и др. Был ли это европеизм, вполне осознанный и четко проводимый в идеологическом плане? Отчасти да, поскольку «семья народов» в большей степени понималась – в первую очередь – как европейская семья, а уж потом, и весьма абстрактно – как мировая.