[1542]. У Хомякова нет ни крайности чувственного и фантастического, ни ригоризма сухих логических конструкций и при этом он – сторонник живого духа и строгой, методологической дисциплины мышления – мышления, ответственного за свои построения и выводы.
В идее соборности отразился особый дух личности Хомякова и, если можно так выразиться, православного религиозного романтизма. Мы, привыкшие к тому, что в романтизме как идейном течении на первом месте стоит чувственно-субъективное в человеке, его глубинная персональность, не обращаем внимания на то, что в этом же течении есть и иная сторона, коллективно-народная, а в данном случае – соборная. Христос не был самозамкнутой и самодостаточной до равнодушия к другим личностью: он пришел в мир для всех людей, открыв путь спасения грешникам и победив своею собственной смертью и воскресением «последнего врага» человечества – смерть. Воскрес первенец от мертвых и в этой радостной вести залог спасения для всех, кто действительно встает на путь Христов. И как же желал, чтобы его родина неуклонно следовала по этому пути А. С. Хомяков! Однако его религиозный романтизм не застил ему глаза: он любил, подобно Чаадаеву, свою родину с открытыми глазами и в гораздо меньшей степени, чем другие его соратники по направлению общественной мысли, идеализировал прошлое. Общеизвестна его позиция по отношению к «грехам» России в ее историческом прошлом и дореформенном настоящем. Чего стоит знаменитое стихотворение «Россия» (1854 г.): «В судах черна неправдой черной…». Без Бога и вне православной церкви спасения нет. В этом свете показательно отношение философа и богослова к Писанию и Преданию. Как замечает современный исследователь, у Хомякова Писание и Предание «условно объединены равенством авторитета и тем самым выведены из ограниченности человеческого опыта»[1543]. Верующий, изучающий святоотеческие источники или Библию, должен подходить к ним целостно, сопрягая передачу вербального опыта с развитием опыта духовного. Философ-славянофил интерпретировал теологию как «учительство в логической форме», которое не может быть ни игнорировано, ни абсолютизировано. Предание, синтезированное с Писанием, выступает как единый уровень авторитета, и трактовка источника зависит от степени приближения к нему сознания исследователя-верующего[1544].
Иными словами, постижение авторитетного сакрального текста возможно как соборное по духу и форме (методологии). Отсюда вырастает у А. С. Хомякова и И. Киреевского критика западной рационалистической односторонности, в том числе – в праве, что вызвало горячее возражение известного современного исследователя русской мысли А. Игнатова, опирающегося на авторитет Н. А. Бердяева, утверждавшего, что «славянофилы – типичные романтики, ибо основывают жизнь на принципах, стоящих над юридическими. Однако отрицание правовых принципов ведет к тому, что жизнь опускается под них. Таким образом, – делает вывод А. Игнатов, – идеи “ранних” славянофилов играют скорее негативную роль. Они идеализировали русскую традицию несправедливости и сделали из роковой необходимости философско-правовую добродетель. Наряду с другими, Киреевский и Хомяков освободили дорогу для большевистского “правосудия”. При этом то обстоятельство, что они были консервативными христианами, в то время как большевизм исповедовал воинствующий атеизм, ничего не меняет. Романтическая идеализация России является необходимым дополнением к романтическому бичеванию Запада»[1545]. На наш взгляд, в случае А. С. Хомякова, как и И. В. Киреевского, мы имеем дело, наряду с типичными признаками романтизма, и с атипичными. К последним относится признание абсолютности истин христианского учения. Оценивая современное положение вещей, русский мыслитель применяет к ним масштаб христианского идеала и четко фиксирует тот факт, что ни Запад, ни Россия к его воплощению не приблизились.
Другое дело – неравноудаленность от этого идеала в перспективе развития двух культур, здесь, как известно, предпочтение отдается своему Отечеству, но и то с оговоркой выполнения ряда условий духовного и материального плана. Как говорит французская пословица, самое худшее – исказить лучшее, и вряд ли было бы правомерно, даже в фигуральном значении, сказать, например, о Гегеле и Ницше, что они «проложили дорогу» фашизму и тоталитаризму. По-видимому, до сих пор не утратила актуальности формула В. Э. Сеземана: «Неправильные представления о славянофильстве. С ним произошло то, что часто в истории происходит с идеями и учениями. В каждом живом учении есть своя любовь и своя ненависть»[1546]. Именно отрицающая сторона славянофильства оказывалась более всего в центре внимания, между тем, как верно подметил автор, у И. Киреевского звучит мысль об исторической задаче русского народа построить новую культуру синтетического, цельного типа, подчинив все в ней высшему началу, и такая культура мыслилась уже не как только русская, но и общечеловеческая. Цельность духа должна быть положена не только в основании культуры и конкретной жизни, но и составить сердцевину новой философии как живого и цельного знания или живознания[1547]. Несомненно, с этими идеями был солидарен и А. С. Хомяков. В то же время не составляет особого труда, как это делает А. Игнатов, упрекнуть основателей славянофильства в ненаучности, даже исходя из современного им уровня развития исторической науки, например: там где «романтизм», какая же речь о научности (?!).
И все-таки «научность» и «романтизм» совместимы. В 1859 году в книге 1 «Русской беседы» было напечатано письмо А. С. Хомякова к Ю. Ф. Самарину «О современных явлениях в области философии». Текст этого сочинения свидетельствует о глубокой эрудиции и творческом потенциале русского мыслителя в области философии. Его рассуждения содержат полный набор конституциональных признаков научности, «романтизмом» же можно считать разве только последовательную критику материализма.
Заключая, вновь обратимся к нашей гипотезе: как личность А. С. Хомяков был романтиком особого типа: христианским, православным романтиком (соборная, «симфонически»-церковная личность, церковь как органическое единство, «тело» Христа, живознание и др.). Элемент специфического романтизма содержится и в его философии, которую невозможно рассматривать вне его светской теологии (С. А. Левицкий). Отсюда возникает необходимость решения ряда исследовательских задач: а) литературоведческое и историческое (в том числе – компаративистское) изучение текстов мыслителя; б) создание персонологической (социально и личностно-психологической) типологии романтизма; в) выяснение места и роли, особенностей элемента романтизма в творчестве А. С. Хомякова; г) научное издание Полного собрания сочинений знаменитого русского мыслителя.
Идеи Хомякова близки и необходимы нам сегодня, поскольку их познавательный и собственно духовный потенциал не исчерпан протекшими столетиями. Главная причина ценности его творчества – стремление сберечь высшее в человеке и в индивидуальном, и в общем, соборном плане. Объяснение человека, исходя из низшей его природы, редко приводит к тому, что принято называть «любовью к людям». В связи с этим характерен старинный анекдот, в смысле «истории», который приводится в упомянутом выше письме к Ю. Ф. Самарину: «…кто-то в Конвенте начал речь словами: “Господа, человек есть животное”, – а другой его прервал: “Предлагаю напечатание речи с портретом автора”».
Романтическое состояние сознания есть одно из достижений человеческого, это своего рода «наработка», на основе которой может быть выстроено невиданное здание благородного и всецелого человеческого духа, воистину по образу и подобию Божию.
Сведения об авторах
1. А. С. Хомяков как личность и как мыслитель
Тарасов Борис Николаевич, д. филол. н., проф., ректор Литературного института им. А. М. Горького (Москва).
Катасонов Владимир Николаевич, д. филос. н., вед. н. сотр. Института философии РАН (Москва).
Буданцев Юрий Петрович, д. филос. н., проф., академик РАСН, АПН, МАИ (Москва).
Егоров Владимир Константинович, д. филос. н., проф., ректор Российской академии госслужбы при Президенте РФ (Москва).
Воронин Иван Александрович, к. ист. н., доц. МПГУ (Москва).
Солодкая Елена Александровна, к. филос. н., доц. Киевского национального лингвистического университета (Киев).
Рябий Михаил Михайлович, к. филол. н., доц. Югорского госуниверситета (Ханты-Мансийск).
Золотусский Игорь Петрович, писатель (Москва).
Пирожкова Татьяна Федоровна, д. филол. н., проф. МГУ (Москва).
Гаврюшин Николай Константинович, к. филос. н., проф. Московской духовной академии (Москва).
Кузьмичева Людмила Васильевна, к. ист. н., доц. МГУ (Москва).
Лаптева Людмила Павловна, д. ист. н., проф. МГУ (Москва).
Юркин Игорь Николаевич, д. ист. н., проф., зав. кафедрой гуманитарного образования Тульского педуниверситета (Тула).
2. Славянофильство в русской истории и культуре
Громов Михаил Николаевич, д. филос. н., проф., зав. сектором русской философии Института философии РАН, проректор Государственной академии славянской культуры (Москва).
Викторович Владимир Александрович, д. филол. н., проф., зав. кафедрой Государственного педагогического института (Коломна).
Никитин Валентин Арсентьевич, д. философии, акад. РАЕН, гл. редактор православного радио «Логос» (Москва).
Протоиерей Валентин Асмус, магистр богословия, доц. Московской духовной академии (Москва).
Семенова Светлана Григорьевна, д. филол. н., гл. н. сотр. Института мировой литературы РАН (Москва).
Воронин Всеволод Евгеньевич, к. ист. н., доц. МПГУ (Москва).