Таким образом, Глинка и в «Письмах русского офицера» явно противопоставляет «чужую» – французскую – культуру «своей» – русской. Если первую за ее нравственное разложение он критикует, то второй он, безусловно, восхищается. Он с гордостью говорит о русском национальном характере, в котором в годы войны с Наполеоном проявились лучшие черты. Демонстрируя на поле боя чудеса мужества, храбрости, отваги, русские, в отличие от французов, сумели сохранить человечность. Испытывая к недавним врагам жалость, они, порой даже в ущерб себе, великодушно проявляли по отношению к ним заботу, доброту и милосердие.
Неудивительно, что Федор Николаевич всегда оставался патриотом, восхищающимся всем истинно русским. Причем эта любовь ко всему русскому была определена прежде всего его православной верой. Об этой обусловленности говорит и крупнейший современный глинковед В. П. Зверев: «Православные традиции русской литературы – это духовный источник и атмосфера, в которой вызрело сердцевинное зерно таланта, а затем и все обилие многоцветного художественного мира Федора Николаевича Глинки»[393]. Православная вера, по мысли Глинки, является стержнем русской культуры, и именно этот стержень, эта основа отсутствует в «чужой» культуре, в которой царит абсолютная безнравственность, определяемая безверием. Эти идеи и настроения позволяют считать Ф. Н. Глинку предтечей славянофилов.
В. П. ЗверевОбщность духовно-эстетических взглядов Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова
В сознании современного образованного человека под влиянием многочисленных литературных источников сложился образ А. С. Хомякова в окружении нескольких постоянно повторяющихся из статьи в статью и из книги в книгу имен, среди которых вряд ли встретишь Ф. Н. Глинку. Однако этих двух русских поэтов и мыслителей связывало много общего как в области духовной, так и в эстетической.
Думается, что до сих пор с достаточной полнотой не уточнен круг деятелей русской литературы, а точнее – представителей нашей национальной культуры, которых можно отнести к такому существенному и во многом определяющему ее самобытность духовно-эстетическому пласту, обозначаемому термином «славянофильство». В этом есть свои трудности, на которые обратил внимание еще протоиерей А. М. Иванцов-Платонов в предисловии к пятому тому сочинений Ю. Ф. Самарина.
Как слагалось и развивалось славянофильское направление внутри кружка, – писал он, – какие стороны в нем вырабатывались по преимуществу тем или другим деятелем – это, конечно, могло быть известно лицам, принадлежавшим к направлению или имевшим к ним ближайшие отношения. Людям позднейших поколений, и вообще не имевшим непосредственного отношения к развитию славянофильского учения в сороковых и пятидесятых годах, можно было бы, кажется, составить понятие об этом развитии при помощи общих литературных приемов, т. е. главным образом на основании последовательного появления в печати тех или других статей и исследований, выражающих сущность славянофильского учения. Однако ж такой прием в данном случае оказался бы совершенно неприемлемым. Дело в том, что писатели славянофильского направления не принадлежали к таким литературным деятелям, у которых как скоро появится какая-нибудь мысль, так в то же время и развивается она в известной статье, предназначенной для печати. Изучение намеченных сторон для выработки общего воззрения шло в этом кругу безостановочно; мысли роились, в частных собраниях кружка подвергались горячему и разностороннему обсуждению; а в печати эти мысли развивались кем-нибудь из членов кружка гораздо позже и иногда, может быть, вовсе не тем, кому главным образом принадлежало начало мысли[394].
При последовательном анализе фактов, связанных с публичной деятельностью славянофильского «кружка», и при более подробной конкретизации реального его состава не может не привлечь внимания фигура Ф. Н. Глинки. К сожалению, в исследованиях о славянофильстве имя этого классика русской литературы, творчески и дружески связанного с его ведущими деятелями, почему-то обычно даже не упоминается. А между тем в 1840-е годы Федор Николаевич принимал заметное участие в «выработке общего воззрения», «разностороннем обсуждении» и распространении основных идей этого духовно-эстетического направления русской национальной культуры. Славянофильским духом проникнуто и более позднее его творчество.
В рецензии на выход первого номера журнала «Москвитянин», опубликованной 22 февраля 1841 года в газете «Московские ведомости», Ф. Н. Глинка дал высокую и подробную аналитическую оценку публикациям славянофильской ориентации: историческим рассуждениям М. П. Погодина, статье С. П. Шевырева «Взгляд русского на образование Европы», – и с восторгом, в частности, писал: «А под стихотворениями сколько имен, ручающихся за достоинство! Вы найдете здесь стихи Хомякова – соловья литературных бесед московских <…>»[395]. Впрочем, еще в «Обозрении русской словесности за 1829 год» И. В. Киреевский поставил в один ряд имена Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова. Он отмечал, что «любовь к литературе германской, которой мы обязаны Жуковскому, все более и более распространяясь в нашей словесности, была весьма заметна и в произведениях прошедшего года», и при этом «замечательнейшими» «подражателями Жуковского» называл И. И. Козлова и Ф. Н. Глинку, а к «немецкой школе» относил С. П. Шевырева, А. С. Хомякова и Ф. И. Тютчева. И. В. Киреевский характеризовал Хомякова как поэта, «которого стихи всегда дышат мыслию и чувством, а иногда блестят законченностью отделки»[396].
С В. А. Жуковским Ф. Н. Глинка и А. С. Хомяков находились в близких отношениях, и их человеческие и творческие судьбы были в поле его зрения. То, что они входили в тесный круг общения с ним, свидетельствует Н. П. Барсуков. «20 января, – рассказывал он о московских событиях 1841 года, – в честь Жуковского A. Д. Чертков дал обед, на который были приглашены Свербеев, Хомяков, Глинка, Шевырев, Орлов, Дмитриев и Погодин; а на другой день был “великолепный ужин у Хомякова”»[397]. Между прочим, в один литературно-событийный ряд ставит Ф. Н. Глинку и А. С. Хомякова князь П. А. Вяземский в письме к М. П. Погодину от 24 января 1844 года[398]. А 29 ноября (11 декабря) 1851 года В. А. Жуковский писал из Баден-Бадена А. И. Кошелеву: «Уведомьте меня о Киреевских, Иване и Петре, и об Авдотье Петровне, о которой давным-давно не имею никакого слуха. Обнимите за меня друга Хомякова и Глинку. Передайте мой дружеский поклон Шевыреву и Дмитриеву, Мельгунову и Свербеевым»[399].
Эстетическую и духовную общность поэтического творчества Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова подчеркивал и их постоянный оппонент А. И. Герцен. В 1845 году в критической статье о «Москвитянине» он не без иронии отмечал: «Светская часть начинается стихами; тут вы встречаете имена Жуковского, М. Дмитриева, Языкова (какое-то предчувствие говорит нам, что в следующей книжке будут стихи г. Ф. Глинки и г. А. Хомякова)»[400]. Оба поэта-мыслителя были в центре событий, связанных с противостоянием славянофилов и западников. При этом обычно указывают только на острую полемичность выступлений А. С. Хомякова, но забывают о том, что завязавшаяся в 1841 году перепалка между «Москвитянином» и «Отечественными записками», четко обозначившая духовные и эстетические размежевания в русской литературе и общественной жизни того времени, была спровоцирована именно выступлением Ф. Н. Глинки в «Московских ведомостях» с хвалебной статьей о первом номере погодинского журнала.
Известно, что как Ф. Н. Глинка, так и А. С. Хомяков внимательно следили в свое время за вызвавшими большой общественный интерес публичными лекциями Т. Н. Грановского и С. П. Шевырева. А. С. Хомяков в письме к Ю. Ф. Самарину отмечал: «Успех Грановского был успехом личным, успехом оратора; успех Шевырева – успех мысли, достояние общее, шаг вперед в науке. Это истинный успех профессора»[401]. Чтение лекций С. П. Шевыревым завершилось большими торжествами, на которых присутствовали и А. С. Хомяков, и Ф. Н. Глинка. Н. П. Барсуков в своей хронике приводит со ссылкой на воспоминания очевидцев описание событий, происшедших 29 апреля 1847 года: «Надо заметить, что известный нам публичный спор Хомякова с Грановским прекратился одновременно с окончанием публичного курса Шевырева, и на обеде в честь последнего, по свидетельству В. П. Боткина, К. С. Аксаков “сводил Грановского и Хомякова для их взаимного примирения, из приличия”. О самом же обеде Боткин писал Анненкову: “Что ж сказать мне вам, мой тысячу раз милый Павел Васильевич? Чем отплатить мне вам за ваше мастерское описание выставки? Разве рассказом обеда, данного Шевыреву, по случаю окончания его публичных лекций? Но он замечателен был только тем, что Шевырев предложил тост за поэзию и за представителя ее Ф. Н. Глинку в особенности”»[402].
Вероятно, все-таки не случайно профессор Киевской духовной академии В. З. Завитневич к первой книге первого тома своего фундаментального исследования «Алексей Степанович Хомяков» выбрал в качестве эпиграфа строки из популярного стихотворения Ф. Н. Глинки «Москва» («Город чудный, город древний…»): «Только пасынки России / Не поклонятся тебе»[403]. Это, правда, вызвало возражение у строгого рецензента А. И. Кирпичникова, написавшего подробный отзыв об этом труде: «