<…> эпиграф, выбранный г. Завитневичем из Ф. Глинки <…> вполне идет к старой столице, но едва ли идет к литературному деятелю 30-х – 50-х годов»[404]. Конечно, приведенные из стихотворения Ф. Н. Глинки строки не имеют непосредственного отношения к А. С. Хомякову, но важно то, что духовный ученый усмотрел существенную связь, объединяющую двух замечательных русских поэтов-мыслителей.
Примечательно, что архиепископ Филарет (Гумилевский), выстраивая историю отечественной словесности в своем «Обзоре русской духовной литературы», поставил имена Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова рядом. О лучших произведениях первого преосвященный писал, что они – «плод религиозного вдохновения», и отмечал патриотическую направленность творчества Федора Николаевича, сочинения которого, в частности «Очерки Бородинского сражения», «занимают высокое место между опытами русской словесности, оттого собственно, что дышат любовию к св<ятой> отчизне»[405]. Об А. С. Хомякове архиепископ Филарет говорил прямо, что он – «поэт религиозный», и особо выделял его «глубоко христианскую песнь» «Подвиг есть и в сраженьи… » «Хомяков был патриотом, – пишет автор “Обзора русской духовной литературы”, – но в самом лучшем смысле слова, как потому, что желал обновления России по духу христианскому, так и потому, что побуждал русских не забывать страждущих братьев своих, южных и юго-западных славян»[406].
В научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки хранится список «Письма Русского Офицера к редактору “Narodne Novine” в Загребе», во многом по стилю и пафосу и даже по самому заголовку и по оформлению текста (многочисленные подчеркивания) дающий основания предположить, что его написал автор популярных «Писем русского офицера» – Ф. Н. Глинка, в 1840-е годы много и глубоко размышлявший о судьбах народов взбудораженной революционными волнениями Европы. Послание завершается на высокой патетической и в то же время духовно-лирической ноте:
Не в первый раз кровь русская лилась за целость и неприкосновенность прав Австрийского трона. – Правительство наше не в первый раз доказало, что не имеет никаких замыслов на присвоение какой бы ни было части Австрийской империи. – Кажется, можно нам и должно протянуть друг другу руку: как искренен союз нашего великого Государя с Вашим, столь много прекрасного обещающим молодым Государем; пусть будет так же искренна и наша любовь к Вашему народу и, забыв все распри и ненависти европейские, будем звать милость Господню на западный край – на Лабу, Мораву, на дальную Саву, на синий шумящий Дунай[407].
Любопытно, что завершение последней фразы «Письма Русского Офицера» почти дословно совпадает со словами заключительной строфы стихотворения А. С. Хомякова «Беззвездная полночь дышала прохладой…» (1847), опубликованного в Праге на чешском языке в 1852 году, а в России – только в 1856 (в № 1 «Русской беседы» и в № 9 «Москвитянина»):
И клир, воспевая небесную славу,
Звал милость Господню на Западный край,
На Лабу, Мораву, на дальнюю Саву,
На шумный и синий Дунай[408].
Значит, «Русским Офицером» был человек, внимательно следивший за творчеством А. С. Хомякова и близко знавший поэта. Судя по почерку списка письма, возможно даже предположить, что он сделан Авдотьей Павловной Глинкой. В крайнем случае письмо, к которому прилагалось послание «русского офицера», было адресовано П. Я. Чаадаеву не от одного лица, а от собирательного множественного, что характерно для многих писем супругов Глинок, относившихся, кстати, с большой духовной и просто человеческой симпатией как к П. Я. Чаадаеву, так и к А. С. Хомякову. «Не зная, где находится Алексей Степанович Хомяков, – писали знакомые адресату лица, – но зная короткие, кажется, даже дружественные связи его с почтеннейшим Петром Яковлевичем, почитатели обоих покорнейше просят последнего доставить ему копию с письма одного Гвардейского Офицера теперь в походе. Оно обоим, наверно, покажется любопытным. Здесь в Петербурге ходит оно по рукам»[409].
Ф. Н. Глинка высоко ценил не только поэтический дар А. С. Хомякова, но и его глубокий ум, блестящий талант публициста, мыслителя, способного проникновенно размышлять о сути вещей и общественных явлений, умеющего страстно и победно вести полемику с духовными противниками. Поэтому в 1840-е годы он пишет к нему поэтическое послание, характер заголовка которого – «Алексею Степановичу» – выдает близкие дружеские отношения автора и адресата. Пафос стихотворения подчеркивает то почетное и значительное место, которое занимал А. С. Хомяков в русской общественной и духовной жизни середины XIX столетия:
Когда ты выступишь в поход?
Когда пойдешь на гегелистов?
Пора! Ученый наш народ
Кружится в вихрях всяких истов!
Туда скорее, Хомяков!
Где спор сильней, где гуще пламя,
Развей меж западных умов
Широкое Востока знамя…
И, не пугаясь большинства,
Мы сдвинем и свои знамена;
И, с кликом ярким торжества,
Тебя подымем на рамена!
Развей мышленья их как пух
Или порви как нити шелка;
Не то – сверни их под обух
Российского прямого толка!..
И пусть себе, на длинный спор
У нас подчас не хватит слова,
Чтоб наш не сгаснул разговор,
Мы схватимся за Хомякова![410]
Такая оценка личности А. С. Хомякова во многом совпадает с характеристикой его как мыслителя, данной архиепископом Филаретом (Гумилевским), который справедливо отмечал: «Хомяков был твердым бойцом с заблуждениями Запада. Известны два письма его, где он обличает как папизм, так и реформацию, в рационализме. Нельзя сказать, что эти письма без ошибок: но сочинитель верно понял болезни Запада. <…>Философия была одним из любимых его занятий, и ничего он не любил столько, как бороться с Гегелем»[411].
Более подробную характеристику отношения А. С. Хомякова к немецкому философу приводит протоиерей А. М. Иванцов-Платонов:
Что касается до отношения Хомякова к гегелизму, оно было таково: Хомяков во время самого крайнего увлечения гегелизмом, бывшего у нас в конце тридцатых и начале сороковых годов, знал философию Гегеля и ценил лучшие стороны в ней едва ли менее кого другого. Но он уже и тогда понимал те слабые стороны гегелевской системы, на которые в самой Германии, кажется, было обращено внимание уже после (напр., что у Гегеля в логическом процессе совершенно исчезает самая жизнь, за актом сознания теряется акт воли и т. д.). Поэтому у Хомякова никогда не было и такого пристрастия к внешним формулам гегелизма, какое было тогда почти у всех увлекавшихся философиею – у Станкевича, Белинского, Герцена, Редкина и др. – и какое было, между прочим, у К. С. Аксакова и Ю. Ф. Самарина[412].
Может быть, поэтому Н. А. Бердяев отмечал, что «Хомяков – натура наиболее реалистическая в славянофильстве и вместе с тем воинственная, боевая, с сильной диалектикой, с талантом полемиста», что он «камень славянофильства, гранитная скала»[413]. Эти качества Алексея Степановича как мыслителя, стойкого и уверенного борца-полемиста побудили Ф. Н. Глинку обратиться к нему с призывом «выступить в поход» против гегелистов.
Свои обобщенные оценки философии «гегелистов» А. С. Хомяков сформулировал в письме к Ю. Ф. Самарину, опубликованном в первом томе «Русской беседы» за 1859 год и озаглавленном «О современных явлениях в области философии»:
Гегель – полнейший, и смело скажу, единственный рационалист в мире. <…> Корень же общей ошибки Гегеля лежал в ошибке всей школы, принявшей рассудок за целость духа. Вся школа не заметила, что, принимая понятие за единственную основу всего мышления, разрушаешь мир: ибо понятие обращает всякую, ему подлежащую, действительность в чистую, отвлеченную возможность. <…> У Фейербаха судьба человеческого развития является без всякой связи с общею мировою жизнию: это какое-то полудуховное пятнышко в бесконечной толкотне грубо-вещественного мира; – чистая случайность[414].
Здесь уместно вспомнить замечание, сделанное профессором Н. А. Котляревским в статье «А. С. Хомяков как поэт»:
Среди нас, русских, Хомяков в свое время был один из самых широко образованных и восторженных вопрошателей судеб всей мировой жизни и в частности жизни нашей, русской. Нам он хотел дать то, что нашим соседям дали Гердер, Шеллинг, Гегель, Гизо, Мишле, Кине и другие. Он хотел определить общий смысл всемирного процесса исторической жизни и указать точно, какая доля этого смысла приходится на нас, русских[415].
Личность А. С. Хомякова для современников раскрывалась во всех многообразных его дарованиях. 21 августа 1851 года Д. Н. Свербеев в дружеском послании «К А. С. Хомякову» писал:
Поэт, механик и теолог,
Врач, живописец и филолог,
Общины Русской публицист,
Ты мудр, как змей, как голубь, чист![416]
«И все-таки, – отмечал Н. А. Котляревский, – при всей остроте и глубине своей теоретической мысли, при иной раз железной логике, при большой любви к математическому методу (а Хомяков окончил курс университета по математическому факультету), он в сущности был поэт в самом возвышенном смысле этого слова»