Видя недостаток и в тех, и в других, сам Д. А. Хомяков взялся за разъяснение основных вопросов из наследия отца. Трактат Д. А. Хомякова «Самодержавие. Опыт схематического построения этого понятия», дополненный впоследствии двумя другими («Православие (Как начало просветительно-бытовое, личное и общественное)» и «Народность»), представляют собой специальное исследование славянофильского («православно-русского») толкования как названных понятий, так и, по сути дела, всего круга основных «славянофильских» проблем. Полностью в одном периодическом издании этот триптих был опубликован в «Мирном труде» (1906–1908), а впервые эти сочинения переизданы вместе лишь в 1983 году, усилиями одного из потомков А. С. Хомякова – епископа Григория (Граббе) [21].
Особенностью этих сочинений является богословское, философское, общеисторическое осмысление славянофильского наследия (автор почти не показывал особенности, различия во взглядах членов кружка, судя по всему, и не ставив себе такой задачи). Д. А. Хомяков исходит из того, что славянофилы, уяснив настоящий смысл «Православия, Самодержавия и Народности» и не имея времени заниматься популяризацией самих себя, не дали «обиходного изложения» этой формулы [21, 14]. Автор показывает, что именно она есть «краеуголие русского просвещения» и девиз России-русской, но понималась эта формула совершенно по-разному. Для правительства Николая I главная часть программы – «Самодержавие» – «есть теоретически и практически абсолютизм» [там же, 16, 17]. В этом случае мысль формулы приобретает такой вид: «…абсолютизм, освященный верою и утвержденный на слепом повиновении народа, верующего в его божественность» [там же, 19].
Для славянофилов в этой триаде, по Д. А. Хомякову, главное звено было «Православие», но не с догматической стороны, а с точки зрения его проявления в бытовой и культурной областях. Автор считает, что «вся суть реформы Петра сводится к одному – к замене русского самодержавия – абсолютизмом», с которым оно не имело ничего общего [там же, 113, 114]. «Абсолютизм», внешним выражением которого стали чиновники, стал выше «народности» и «веры». Созданный «бесконечно сложный государственный механизм, под именем царя» и лозунгом самодержавия, разрастаясь, отделял народ от царя. Рассматривая понятие «народность». Д. А. Хомяков говорил о почти полной «утрате народного понимания» к началу XIX века и естественной реакции на это славянофилов.
Определив смысл начал «Православия, Самодержавия и Народности», Д. А. Хомяков приходит к выводу, что именно «они составляют формулу, в которой выразилось сознание русской исторической народности. Первые две части составляют ее отличительную черту… Третья же – “народность”, вставлена в нее для того, чтобы показать, что таковая вообще, не только как русская… признается основой всякого строя и всякой деятельности человеческой…» [там же, 230]. Эти и подобные им заключения Д. А. Хомякова позволяют совершенно утвердительно заключить, что ограничивать историческое значение деятельности А. С. Хомякова и его немногочисленных единомышленников лишь борьбой с «западниками» в узких рамках середины XIX века – значит сознательно лишать себя ясного понимания того, что в конце концов решалась в это время судьба тысячелетней русской истории[437].
Сегодня мы можем сделать совершенно определенный вывод: не русское общество разделяется в конце 1830-х годов на «западников» и «славянофилов», а из по-«западнически» воспитанной и настроенной светской части российского образованного слоя, который явился плодом, наследником и продолжателем гибельного для православной исторической России – Святой Руси «дела Петрова» (следует помнить и то, что термин «западник» имел как раз положительный смысл), выделился, не без глубокой внутренней перемены, круг православно-церковно-живущих и стремящихся православно мыслить сотрудников и соратников А. С. Хомякова (К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин и в определенной степени И. В. и П. В. Киреевские), которых их духовные противники «злохитростно» (по словам Д. А. Хомякова) стали называть «славянофилами» (используя уже имеющий отрицательную репутацию термин), что никак не соответствовало сути их воззрений ни в начале 1840-х годов, ни тем более в последующие годы.
В этом смысле Д. А. Хомяков был прямым наследником воззрений и дела жизни «зовомых славянофилов», попытавшихся выразить основные положения русского соборного православно-народного сознания. Д. А. Хомякову приходилось неоднократно выступать с разъяснениями относительно тех или иных трактовок богословских воззрений своего отца (в частности, возражая безосновательным нападкам B. C. Соловьева на А. С. Хомякова [24][438]). Беспристрастному читателю и объективному исследователю здесь несомненно очевидно, что богословская компетентость и убедительнось на стороне Д. А. Хомякова. Внес необходимую ясность Д. А. Хомяков и относительно замечаний А. В. Горского и П. С. Казанского на богословские труды А. С. Хомякова [10]. Оставил Д. А. Хомяков и ценнейшие для нас свидетельства о почитании еще при земной жизни преп. Серафима Саровского матерью А. С. Хомякова и им самим [4]. Глубокое почтение имел Д. А. Хомяков (как и его отец) к свт. Филарету (Дроздову) [9]. Высказал Д. А. Хомяков и другие ценнейшие мысли, которые делают его сочинения, по сути дела, настольной книгой русского православного человека (о «соборе, соборности, приходе и пастыре», «разгроме общины» («как единственному остатку русской самобытности»), «новейшей свободе» и др.) [22; 11; 7; 8; 6; 3].
В связи с этими одной из первоочередных задач видится написание хотя бы краткого биографического очерка Д. А. Хомякова. Здесь мы явно уступаем французской историографии (в 1953 году была издана книга аббата Гратье о Д. А. Хомякове и переписке с ним [27]). До самого последнего времени даже в вызывающих сочувствие изданиях [25] неверно указывался год (1918) кончины Димитрия Алексеевича[439].
Д. А. Хомякова многие десятилетия связывала близость воззрений с Н. М. Павловым (считавшим себя учеником К. С. Аксакова), наследие которого также ждет своего и переиздания, и освоения. Укажем лишь на незаконченный труд Н. M. Павлова (было издано 5 томов) «Русская история до новейших времен», который не только сознательно замалчивается в профессиональной историографии, но еще не привлек и внимание даже чутких православных публицистов[440]. А ведь давно пора более трезво взглянуть на те обобщающие труды (в частности Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, В. О. Ключевского), которые без должного критического осмысления относят к безусловным достижениям русской мысли в описании и осмыслении собственной истории.
Столетие со дня рождения А. С. Хомякова (1904) совпало как с возрастанием активности врагов русской православной духовности и государственности, так и с народной реакцией на активизацию разрушительных сил. Юбилей А. С. Хомякова в национально-мыслящей среде был воспринят как торжества, посвященные истинно русскому мыслителю, о чем говорили многочисленные объявления в прессе о проводимых торжественных заседаниях[441]. И уважение к Д. А. Хомякову как достойному сыну было высказано неоднократно и совершенно недвусмысленно.
В этом контексте давно пора приступить к исследованию такого и до сего дня небезопасного вопроса, как «Наследие А. С. Хомякова и “черносотенное” движение». Мною обнаружены архивные материалы, свидетельствующие о поддержке, которую оказывали Д. А. Хомяков и Н. М. Павлов редактору «Мирного труда», возглавлявшему правую фракцию в III Думе, харьковскому профессору А. С. Вязигину[442].
В письме к К. П. Победоносцеву от 10 октября 1904 года по поводу статьи Д. А. Хомякова «О классицизме» Н. М. Павлов высоко отзывается о А. С. Вязигине как о «достойном всякой поддержки» редакторе «очень симпатичного по направлению журнала “Мирный труд”, гонимому многокрайними недоброжелателями русско-православного направления» [16, л. 2].
Ждут своего исследования взаимоотношения Д. А. Хомякова и близкого ему Кружка ищущих христианского просвещения (в историографии его поминают и под другими названиями – «новоселовский кружок» и т. д.). Отрывочные сведения об этом есть, хотя, очевидно, что это только начало [1].
Эти и другие направления исследования жизненного пути и духовного самостояния одного из коренных русских мыслителей Д. А. Хомякова позволят более оптимистично отнестить к выводу («Для нас пропала русская национальная коренная мысль…» [18, 6]), десятилетие назад прозвучавшему как горькая констатация, не лишенная все же большой доли истины.
Архив священника П. А. Флоренского. Томск, 1998. Вып. 2.
Бузескуд В. Памяти ученика, профессора-страдальца // Новая Россия. 1919. 10 окт.
Д. Х. Н. П. Гиляров о Пушкине (По поводу отзыва «Московских ведомостей») // Русский архив. 1900. № 12. С. 640–642.
Д. Х. А. С. Хомяков о преподобном Серафиме Саровском // Русский архив. 1903. № 7. С. 479–480.
Д. Х. К столетию со дня рождения А. С. Хомякова // Там же. 1904. № 2. С. 164–167.
Д. Х. О классицизме // Мирный труд. 1904. № 6. С. 113–132.
Д. Х. Разгром общины – Указ 9 ноября // Там же. 1906. № 10. С. 184–191.
Д. Х. Новейшая свобода // Там же. 1907. № 6–7. С. 223–232.
Д. Х. К сорокалетию кончины Филарета // Русский архив. 1907. № 12. С. 551–556.
Д. X. О замечаниях А. В. Горского на богословские сочинения Хомякова // Хомяков А. С . Сочинения богословские. 5-е изд. М., 1907. С. 435–459.
Д. Х. Клир и Государственная дума // Мирный труд. 1908. № 6. С. 45–62.
Каплин А. Д. А. С. Хомяков и С. М. Соловьев: два подхода к русской истории // Московский журнал. История государства Российского. 1996. № 1.