Взаимосвязь семейного и государственного начала в консервативных просветительских проектах А. С. Хомякова и С. П. Шевырева и система образования николаевской России
Консервативные просветительские проекты представляют собой один из любопытнейших феноменов русской общественной мысли XIX века, ценности, правильно в консервативном смысле организующие процесс просвещения, – это прежде всего ценности семейные, традиционные для различных сословий социальные установки, основы твердого государственного и национального самосознания народа. Исследуя конкретное раскрытие этих ценностей в консервативных образовательных проектах, можно прийти к довольно неожиданным выводам об идеологической и общественной природе консерватизма.
Опора на семью как наиболее древний и устойчивый социальный институт вообще свойственна консерватизму. Причем консервативное понимание семейного воспитания включает в себя не только родительское влияние на детей, но и весь комплекс семейных отношений: связи между несколькими поколениями, духовную и бытовую культуру жилища, культуру совместного общения всех членов семьи с окружающим миром.
Однако часть консервативных мыслителей справедливо полагала, что такое воздействие оказывает только «традиционная», в полном смысле этого слова, семья. А так как в России ХIX века традиционные патриархальные взаимоотношения в семьях образованного сословия были подорваны и извращены, то дворянская семья может стать таким же рассадником либерализма, как и официальное государственное учреждение. Государство, при условии, что им взят «правильный» охранительный курс, становится в таком случае консервативнее семьи и имеет право в разумных пределах контролировать и ограничивать семейное воздействие.
В исторических условиях николаевского царствования открытая защита семейных ценностей была большой смелостью для людей, состоящих на государственной службе, в особенности для преподавателей высших учебных заведений. Однако профессор словесности С. П. Шевырев в 1842 году выступает перед студентами Московского университета с речью «Об отношении семейного воспитания к государственному», где четко разделяет семейное и государственное влияния на развитие человека и доказывает, что без взаимодействия семьи и государства (т. е. школьного) образование получает неизбежно однобокий характер. «Между тем как государство в своих заведениях образует человека общественного, внешнего, в невидимом лоне семьи родится, растет и зреет человек внутренний, цельный, дающий основу и ценность внешнему. <…> Свобода человека развивается в его семье, необходимость (чувство долга. – А. Е.) – в государстве»[492]. Речь Шевырева представляет собой настоящий манифест в защиту семьи.
Органичную природу такого воспитания доказывает постоянное употребление Шевыревым слова «живой» вместо привычного рациональному Просвещению XVIII века «естественный». Как видим, российский консерватизм не подавляет свободу личности человека, напротив, до известного возраста он требует расширения этой свободы. Однако эта свобода взаимодействия с традиционными общественными институтами (той же семьей или Церковью) весьма отличается от предлагавшейся европейским Просвещением XVIII века формальным освобождением от всякой традиции. Шевырев специально подчеркивает, что «особенный дух семьи бывает весьма полезен для образования личного характера в человеке, но, доведенный до крайности, он может быть вреден единству духа общественного»[493]. Поэтому за государством Шевырев также признает право на вмешательство в воспитательный процесс, но только на окончательном этапе, когда человек уже ощутил себя свободным.
Если Шевырев кажется уверенным в возможности такой образовательной гармонии между государством и семьей, то в рукописи А. С. Хомякова «Об общественном воспитании в России» (1850), посмертно опубликованной в качестве статьи в газете «День» в 1861 году, уже чувствуется серьезное опасение по поводу усиления государственного элемента в образовании.
Правда, Хомяков допускает вмешательство правительства (заметим, «правительства», т. е. высшей власти, а не государства, т. е. бюрократического аппарата) в образование, но лишь в той степени, в какой оно отражает потребности и верно выражает в себе законные требования общества. При этом «правительство, которое допустило бы в нем [в образовании] начала, противные внутренним и нравственным законам общества, изменило бы чрез то общественному доверию. Поэтому, чтобы определить направление правительственных действий на воспитание, надобно прежде всего определить самый характер земли, которой судьба вручена правительству»[494].
Хомяков вводит еще одно очень важное для консервативного понимания просвещения понятие – доверие. Он подчеркивает: «…правило, что воспитание в России должно быть согласно с бытом семейным и общинным, более указывает на то, чего избегать должно, чем на то, что должно делать. Жизненных начал общества производить нельзя, они принадлежат самому народу или самой земле. Можно и нужно устранять все то, что враждебно этим началам, но развивать сами начала почти невозможно»[495]. Консервативное сознание не формируется, оно только растет!
Хомяков предупреждает об опасности всякого рода государственной политики, государственного регулирования для традиционных общественных институтов. «Правительство, поощряющее подвиги бескорыстной доблести какою-либо корыстною наградою, отравляет источник, который хочет очистить. Правительство, которое берет семью под свое покровительство и опеку, обращает ее по-китайски в полицейское учреждение и, следовательно, убивает семейственность. Нет никакой известной возможности развить или произвести чувство, связывающее русского крестьянина с его общиною или русского человека с его семьею; но есть возможность подавить и уничтожить эти чувства»[496].
Исходя из сказанного, он критикует реальные взаимоотношения между семейным и государственным воспитанием в России, в более жесткой форме повторяя требования Шевырева: «Все воспитание и все училища должны быть во сколько возможно соображены с условиями семейной жизни. <…> Хорошо рассчитанные местности для школ и хорошо распределенные вакации должны доставлять ученикам возможность возвращаться нередко в круг семейный. <…> Семье, в лице ее старших членов, должен быть открыт доступ в самые недра училищ, ибо ни деканский присмотр, ни инспекторское подслушивание, ни ректорская проверка не могут заменить бдительного надзора семейного общества»[497].
В целом Хомяков неутешительно отзывается о состоянии государственной системы образования и возлагает всю надежду на то, что со временем между правительством и обществом установятся не враждебные, но доверительные отношения в деле воспитания молодого поколения. Иначе «безрассудная строгость цензуры (и государственной системы образования в целом. – А. Е.) готовит разрушение общества и падение власти, которую она берется охранять»[498]. Этот приговор, вынесенный Хомяковым правительственной политике Николая I в области образования, еще раз наглядно подтверждает наличие конфликта между выдержанной «в консервативном духе» государственной образовательной политикой и консервативным просветительством как самостоятельным общественным течением.
Консервативные проекты организации народного просвещения, выдвинутые со второй четверти XIX века, не имели успеха у правительственной администрации. Что до общественной реакции, то она была довольно сдержанной. Отчасти в силу малой известности проектов, опубликованных уже после смерти авторов, отчасти в силу известного предубеждения к личностям их авторов. Тем не менее различные варианты трактовки консервативных идей в этих проектах позволяют говорить об определенной идеологической зрелости как их авторов, так и консервативного направления общественной мысли России в целом.
В. В. ЛазаревЦелостность и трагичность в мирочувствовании
Трагическое мирочувствование – это едва ли не главное, что принято выдавать за отличие нового славянофильства от старого, будто бы еще не ведавшего внутренней раздвоенности, душевного разрыва, надлома в целостном мировоззрении. Так виделось Н. А. Бердяеву, посвятившему специальное исследование зачинателю славянофильской традиции А. С. Хомякову. Органичную целостность его воззрений Бердяев объясняет благополучием и довольством обитателей барских усадеб и относит к целостности еще незрелой, не отягощенной трагическими конфликтами. В. В. Зеньковский добавляет к этому «любопытную странность», что, глубоко ощущая свободу в человеке, Хомяков никогда не касается темы зла, не ставит и не разрабатывает вопроса о раздвоении.«единой духовной основы» в человеке. С. А. Левицкий, автор «Трагедии свободы», настойчиво продолжает склонять нас к мнению, что тема зла для Хомякова «как бы не существовала».
С. Булгаков в «Трагедии философии» уже без обиняков признавал «разорванность» современного ему бытия, равно и сознания, имея установкой не отгораживаться от трагизма, а выдерживать его в себе и стараться пересилить. В «Свете невечернем» он прямо указывает на заострение религиозного момента, вызываемое чувством разрыва с Божеством и в то же время напряженного к Нему влечения. В религии человек неустанно ищет Бога. «Чтобы была возможна религия не только как жажда и вопрос, но и как утоление и ответ, необходимо, чтобы эта полярность иногда уступала место насыщенности»[499].
По широко распространенному и опрометчивому мнению, ранние славянофилы избежали мировоззренческого надрыва или закрывали на него глаза. Указание на «слишком сильное» благодушие «патриархального» свойства (Г. В. Флоровский) все же служит довольно скудным объяснением целостности славянофильских воззрений. Дело в том, что у Хомякова процесс преобразования переживаний и страданий в гармоническое мирочувствование прикровен и почти неразличим; виден только результат: целостность, твердость и неколебимость духа. Мировоззренческая целостность является у Хомякова не такой уж простой и «наивной», какую обычно приписывают ему и другим славянофилам не только противники их; примитивизируют, чтобы потом «уличить» и попрекнуть в «