[752]. Именно о соборности сознания говорил Хомяков: истина не может быть достоянием отдельного человека, она открывает свои тайны соборному сознанию людей, объединенных в своем единстве на принципах свободы и любви. Учение о цельном знании, о необходимости включения в познание духовно-нравственных моментов, в разработку которого внесли свой вклад и славянофилы, и духовно-академические авторы, стало специфической чертой русской религиозной философии в целом.
Священник Валерий СтепановАскетический взгляд на человека и общество церковных деятелей XIX века
Говоря о личности великого русского философа, богослова и общественного деятеля Алексея Степановича Хомякова, важно знать те процессы, которые происходили в русском обществе и русской культуре XIX века. Попытаемся осмыслить и проследить эти тенденции и реакцию на них православных философов и богословов – современников А. С. Хомякова.
В течение XIX века в русском обществе происходят значительные изменения, очевидным становится процесс секуляризации. Особенно это заметно в области культуры. Стремительный прогресс науки и техники, изменение представлений о пространстве, времени, социальных процессах, близкое знакомство русского общества с западными философскими системами, вера общества в прогресс – все это привлекало внимание и нуждалось в осмыслении интеллектуальной православной элитой (говоря современным языком) XIX века.
Важно обобщить отношение видных церковных деятелей к современной им светской культуре и науке. Остановимся на позициях еп. Игнатия Брянчанинова, еп. Феофана Затворника, митроп. Филарета Дроздова, прот. Иоанна Кронштадтского, наиболее авторитетных и почитаемых и для сегодняшнего православного читателя. Попытаемся рассмотреть, как эти видные церковные деятели относятся к тем переменам, которые происходят в жизни общества, насколько, по их мнению, эти изменения вписываются в христианские рамки, и вообще, удается ли им создать некоторую христианскую философскую концепцию, которая удовлетворила бы человека Нового времени.
Отношение представителей аскетической традиции к искусству, литературе, науке определялось их пониманием смысла и назначения человеческого существования на земле – приготовления себя к спасению в вечной божественной жизни общением с Богом посредством молитв и исполнением церковных правил. Для этого они считали недостаточным стараться вести безгрешную нравственную жизнь. Требовалось бороться с мирскими желаниями, отвлекающими человека от духовного совершенствования. Этой же помощи они искали и в светском искусстве. «Божественная цель слова в писателях, во всех учителях, а паче в пастырях – наставление в спасение человеков», – писал еп. Игнатий Брянчанинов[753]. Их отношение к культуре было всецело религиозным. Они оценивали ее по критериям не эстетическим, а духовным. Ценность земной красоты для православных богословов была несоизмеримо меньше, чем ценность красоты духовной. Их осуждению подвергалась практически вся светская культура, мирские развлечения и занятия. И критика была тем сильнее, чем зрелищнее и глубже по своему воздействию были произведения искусства. Особенно резким нападкам подвергался театр. «Что вносят театры в сердца человеческие? Дух этого века, – дух праздности, празднословия, пустословия, смехотворства, хитрости и лукавства, дух гордости, чванства, и никому нимало доброй нравственности не дают. Сочинители пьес и актеры передают народу то, что имеют в себе сами, свой дух, ни больше, ни меньше. А думают ли актеры о нравственности народной? Имеют ли они в намерении исправить народные нравы? Нет и нет»[754], – писал о. Иоанн Кронштадтский. В другом месте он высказывается еще более жестко, говоря о театре как враге христианства, которого нужно сторониться, соблазне, совращающем человеческие души:
Театр усыпляет христианскую жизнь, уничтожает ее, сообщая жизни христиан характер жизни языческой. <…> Театр – школа мира сего и князя мира сего – диавола; а он иногда преобразуется и в ангела светла, чтобы прельщать удобнее недальновидных, иногда ввернет, по-видимому, и нравственную пьеску, чтобы твердили, трубили про театр, что он пренравоучительная вещь и стоит посещать его не меньше церкви, а то, пожалуй, и больше: потому-де, что в церкви одно и то же, а в театре разнообразие и пьес, и декораций, и костюмов, и действующих лиц[755].
Митрополит Филарет не был столь резким и непримиримым в своих высказываниях о театральных представлениях, но их бесполезность для христианина была для него очевидна.
Не ходите слушать страстного певца или смотреть обоятеля; дайте себе лучшие упражнения: неблаговременные и недостойные христианской мудрости зрелища закроются сами собою; обоятели разочаруются; пекущееся о благочестии и благонравии народа начальство будет довольно; и христианское общество явится в образе строгого благонравия, достойном времен апостольских[756], —
предостерегал святитель.
Мирским удовольствиям несколько десятилетий спустя давал оценку и о. Иоанн Кронштадтский: «Что значит искать развлечений? Значит, хотеть наполнить чем-нибудь внутреннюю болезненную пустоту души, созданной для деятельности и не терпящей быть праздною»[757].
Стремлению к мирским суетным развлечениям святитель Филарет противопоставлял спокойную и сдержанную мудрость, которой можно достичь не усвоением новых, модных веяний, а углубленным, отстраненным от мира духовным самообразованием:
[Истинно мудрый] взирает на образование ума, не сопутствуемое благостию сердца, как на пышное украшение дома, имеющего гнилое основание и готового низвергнуться. Он не углубляется в исследование природы, не исследовав глубины сердечной; не хочет быть мудрым для света, не сделавшись таковым для себя, и не попускает обретенному им духу ведения быть пророком бесчестным в отечестве своем.[758]
Светскую культуру православные богословы оценивали не по ее собственным критериям, а по своим – религиозным, с точки зрения ее полезности для духовного воспитания. Одно из немногих исключений – А. С. Пушкин. Святитель Кавказский Игнатий Брянчанинов в одном из писем давал высокую эстетическую оценку творчеству Пушкина, выделяя в нем, однако, опять же высокую требовательность к себе:
Мне очень нравится метод Пушкина по отношению к его сочинениям. Он подвергал их самой строгой собственной критике, пользуясь охотно и замечаниями других литераторов. Затем он беспощадно вымарывал в своих сочинениях излишние слова и выражения, также слова и выражения сколько-нибудь натянутые, тяжелые, неестественные. От такой вычистки и выработки его сочинения получили необыкновенную чистоту слога и ясность смысла.[759]
Однако случаи такого «внерелигиозного» отношения к светским авторам были крайне редки. Как правило, оценка представителями аскетической традиции светских произведений была именно религиозной. Особенно их интересовали и даже беспокоили, что вполне естественно, те случаи, когда писатели и художники создавали книги, пьесы, картины на религиозные или богоискательские темы. Они очень ревностно следили за тем, чтобы в таких произведениях не было отступлений от православного вероучения в их представлении и малейшей неблагопристойности (в первую очередь). Показательно отношение православных богословов к религиозным мотивам в творчестве Н. В. Гоголя. Святитель Игнатий крайне скептически отзывался о книге Гоголя «Избранные места из переписки с друзьями». «Виден человек, обратившийся к Богу с горячностью сердца. Но в деле религии этого мало», – писал он[760]. Находя в книге Гоголя много переживаний, мучительных исканий, еп. Игнатий Брянчанинов выносит им суровый приговор и оценивает весьма низко. Он приходит к заключению, что «Избранные места из переписки с друзьями» являются произведением духовно незрелым и, в общем-то, ненужным: «<…> она издает из себя и свет, и тьму. Религиозные понятия неопределенны, движутся по направлению сердечного вдохновения неясного, без утешительного, душевного, а не духовного. <…> тут смешение; тут между многими правильными мыслями много неправильных. <…> по этой причине советую всем друзьям заниматься по отношению к религии единственным чтением: святых Отцов»[761].
Поясняя причины, по которым гоголевская «Переписка» не понравилась богословам и православным апологетам, какими были, например, славянофилы, Г. Флоровский называет среди них «западничество» Гоголя (влияние на него протестантизма, в котором он сам признавался) и его мнение, что Церковь должна оставаться под попечением государства. «И она (“Переписка…”. – В. С.) категорически не понравилась ни о. Матвею, ни еп. Игнатию Брянчанинову, ни Григорию Постникову, ни Иннокентию. Под “гордостью”, в которой они упрекали Гоголя, разумели они именно этот дух утопического активизма… Аксаковы не без основания увидели в этой книге западное влияние и западное зло… Верно было отмечено, что в этой книге больше морали и морализма, чем действительной веры и церковности… » – отмечал Флоровский. Более примирительно отнесся к Гоголю митрополит Филарет, говоривший о нем: «Хотя Гоголь во многом заблуждается, но надо радоваться его христианскому направлению»[762].
Не менее строгим было отношение и к тем сочинениям, авторы которых были вполне благонамеренны и не были замечены в «религиозных исканиях». Известна записка митрополита Филарета к обер-прокурору Священного Синода графу Протасову, в которой он высказывает мнение о пьесе литератора Н. В. Сушкова «Начало Москвы», где использована религиозная тема. Примечательно, что свое мнение Филарет (Дроздов) предваряет замечанием, в котором указывает на церковное правило, которое не позволяет ему одобрять театральные зрелища: «Что касается до отношения сего сочинения к театру; и я не признаю себя умеющим судить о сем, и театральное начальство не должно признать меня способным судить о сем; потому что я должен судить согласно с 51 правилом 6 Вселенского Собора и с учение