ее что обобщенные образы этого произведения дают возможность для его многозначного истолкования. В этом сочинении можно услышать отголоски диалога Хомякова с его оппонентами и единомышленниками, в том числе и с А. С. Пушкиным.
А. А. ЗамостьяновИз истории поэтической героики А. С. Хомякова
В истории русской героической поэзии наследие Алексея Степановича Хомякова занимает почетное место. Наследие поэтической героики Хомякова невелико по объему, но оно привлекает внимание не только как художественное воплощение идеологии основоположника целого направления в русской богословской мысли и историософии. С конца 1830-х годов на стыке традиций духовной и светской поэзии сложился стиль А. С. Хомякова, к тому времени целиком посвятившего свою лиру теме предназначения России, теме подвига. Для современного читателя наследие Хомякова – богослова, философа, историка – заслонило Хомякова-поэта. Поэзия Хомякова никогда не привлекала массового читателя, в литературных кругах стихотворения Хомякова не получают должного читательского внимания. Да и сам Алексей Степанович в зрелые годы относился к собственной поэзии с изрядной долей пренебрежения. К великому сожалению, даже вершины хомяковской поэзии не оказывали сильного влияния на позднейших поэтов. И все-таки Хомяков-поэт нашел благодарных читателей и среди современников, и, по выражению Боратынского, «в потомстве». Имена таких тонких ценителей поэзии Хомякова, как К. С. Аксаков и И. А. Ильин, говорят сами за себя. Взгляды этих вдумчивых читателей на поэзию Хомякова не раз помогут и нам. В поэзии Хомякова их привлекало в первую очередь патетическое воплощение русской идеи.
Литературная героика – значительный, важнейший пласт такого замечательного общекультурного явления, как культ героев. Проблема культурологического изучения героики была заявлена Томасом Карлейлем в работе «Герои, культ героев и героическое в истории». Этот ученый, исследовавший влияние человеческого духа на ход истории, писал:
С какой бы стороны ни подходить к великим людям, общение с ними всегда приносит большую пользу. Даже поверхностно занимаясь ими, мы всегда что-нибудь от них заимствуем. Великий человек есть живой источник света, быть вблизи которого – особое наслаждение… Он естественное светило, получающее свой свет как дар свыше. Это широко разливающийся поток света, источник прирожденной и оригинальной интуиции, мужества и героического благородства, в сиянии коих душа чувствует себя особенно хорошо.[774]
Томаса Карлейля интересовал феномен героев как нравственных ориентиров истории. Интересовала его и воспитательная, просветительская роль героических культов. Но, кроме этих важных аспектов изучения героики, касающихся этики и историософии, важен и аспект историко-литературный. Ведь именно литература была средой возникновения и утверждения культа героев и именно ее история представляет огромный материал для исследования героики. Заметим, что и проблематика, интересовавшая Карлейля (а также и многих мыслителей XVII—ХVIII веков, чье творчество особенно важно для осмысления русской героики интересующего нас периода), – воспитательная и просветительская роль героики, ее нравственная основа – будут интересовать нас в ходе исследования как один из важнейших пластов русской поэтической героики, определивших развитие нашей литературы и ее образов.
Зарождение новой русской литературы совпало с возникновением российской государственности – империи Петра Великого и его преемников. В последнее десятилетие классическим в определении культурных процессов, переживаемых Россией в петровскую эпоху, становится тезис Н. А. Бердяева, многократно варьировавшийся им в различных произведениях: «В Московском царстве очень слаба и не выражена была культура мысли. Московское царство было почти безмысленным и бессловесным, но в нем было достигнуто значительное оформление стихии, был выраженный пластический стиль, которого лишена была Россия петровская, Россия пробудившейся мысли и слова. Россия мыслящая, создавшая великую литературу, искавшая социальной правды, была разорванной и бесстильной, не имела органического единства»[775]. Признавая культурологическую зоркость Н. А. Бердяева, выдвинем предположение, что элементом, крепившим органическое единство пореформенной культуры, была именно литературная героика. Итак, появление новой литературы в России было связано с существенными изменениями в государственном строе. Этот многозначительный исторический факт стал и историко-литературным, определяющим судьбы отечественной культуры. Перед литературой огромной многонациональной страны, испытавшей различные культурные влияния, вставали масштабные задачи, главными из которых были выработка подходящей государственной идеологии, раскрытие образа современной эпохи и современного человека, а также просветительские задачи, которые литература взяла на себя. Восемнадцатый век остается в истории русской литературы почти исключительно веком поэзии. И потому полнее всего вышеприведенные задачи были определены и осмыслены в поэтических произведениях В. К. Тредиаковского, A. Д. Кантемира, М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова, М. М. Хераскова, Г. P. Державина, а также Е. И. Кострова, A. H. Радищева, С. С. Боброва. Сами поэты не раз определяли высшие цели своего творчества, одной из которых было воспевание героев, русских героев, повторивших, в художественном воплощении стихотворцев, подвиги своих легендарных античных предшественников, античных героев, зеркально отразивших своих русских последователей. Наиболее важным в этой идеологической цепочке был культ императоров России, из них выделялся культ основателя империи – Петра, а также гениев-самородков русской земли, из которых наиболее интересен феномен Александра Ва сильевича Суворова и как непосредственного участника литературного процесса своего времени, и как литературного героя.
Русские поэты, начиная с М. В. Ломоносова, понимали свое предназначение как служение государству, как подвиг, сравнимый с подвигами военными. По мнению М. В. Ломоносова, литература способна решать государственные задачи, утверждать могущество империи:
Коль полезно человеческому обществу в словесных науках упражнение, о том свидетельствуют древние и нынешние просвещенные народы. Умолчав о толь многих известных примерах, представим одну Францию, о которой по справедливости сомневаться можно, могуществом ли больше привлекла к своему почитанию другие государства или науками, особливо словесными, очистив и украсив свой язык трудолюбием искусных писателей. Военную силу ее чувствуют больше соседние народы, употребление языка не токмо по всей Европе простирается и господствует.[776]
Так понимал М. В. Ломоносов литературу, тесно связанную с функциями государства и его героев, ее просветительскую роль, – а героические образы являются одним из наиболее верных художественных инструментов для решения просветительских задач. А. С. Хомяков был стойким сторонником этой максимы.
Русская литература (как и культура в целом) связана с историей страны, ее народа, государственности – и эту связь невозможно игнорировать в исследовании, посвященном русской героической поэзии. В. В. Кожинов писал: «Русская мысль, начиная со “Слова о Законе и Благодати” митрополита Киевского Илариона и до последних сочинений М. М. Бахтина и А. Ф. Лосева – то есть за девять с половиной столетий – созвала ценности, которые выдержат сравнение с достижениями любой духовной культуры мира. При этом необходимо сознавать, что духовное творчество не рождается на пустом месте: его порождает бытие страны во всей его целостности»[777]. Именно в связи со «всей целостностью бытия страны» следует изучать и русскую героическую поэзию 1730–1810-х годов. Ведь литературная героика является одним из наиболее выразительных отражений национального характера, исторических представлений о разных проявлениях бытия, свойственных той или иной культуре на определенном этапе развития.
Черты героического эпоса, присущие русской поэзии XVIII века, были замечены еще Н. М. Карамзиным, отметившим объединение в ней традиций легендарного Бояна и автора «Слова о полку Игореве» с «отзвуком и отражением чужеземных поэзии и словесности»: «Есть у нас эпические поэмы, обладающие красотами Гомера, Виргилия, Taссa»[778]. Произведения, которые имел в виду Н. М. Карамзин, – не только поэмы, но и оды, послания, эпистолы, надписи – стали первым художественным впечатлением Хомякова-читателя.
Русский классицизм с его могучей поэтической героикой был литературой, которая вскормила А. С. Хомякова. Разговор о героических образах необходимо начинать со старофранцузской поэмы об Александре Македонском, александрийский стих которой стал каноническим для французского классицизма. Русские герои повлияли на отечественную классицистическую поэзию не менее, чем Александр Великий на французскую и мировую. Классицизм как стиль искусства и литературы был тесно связан с государственной идеологией, с укладом абсолютной монархии и его героями, которых прославляли в стихах, парадных портретах и монументах, в музыкальных гимнах. Исследователь европейского (главным образом, французского) классицизма пишет:
Культура абсолютизма создала тип человека, который умеет себя сдерживать, у которого порядок в крови. Правда, это еще не есть человечность, восстающая против бесчеловечности. Но в этой человечности, в такте и человеческой деликатности героев Расина – огромное внутреннее достоинство его искусства. Это есть та степень шлифовки <…> когда она становится не внешней, а внутренним инстинктом, проникает в сердце человека, делается его второй натурой, когда общественное входит в кровь и плоть…