<…> Не выдержав позора и бесчестия, <…> ушла она (Россия. – А. К.) в укрытие, где не достанут ее грязные руки». Но теперь это время уже позади: «<…> и разъяснять не надо, и народ берет свое место»[809]. В этой ситуации возрастает роль писателя: «Наступила пора для русского писателя вновь стать эхом народным и небывавшее выразить с небывалой силой <…>»[810]. Он считает, что теперь для России главное – вернуть русскому имени достоинство и гордость. Вернуть же достоинство и авторитет русскому человеку вне национального его облика нельзя. Слово писателя – способ вернуться из забытья и дурмана в круг национальной жизни, к вере отцов и отпереть застывшую душу. В этом своем предназначении ощущает B. Г. Распутин Божию помощь: «А Господь был на нашей (“деревенщиков”. – А. К.) стороне. Он вручил нам инструмент точного слышания и воспроизведения». «Подземная Русь» не спит, она спасала себя терпением, и, быть может, готовит себя к прорыву»[811]. Распутин ссылается на авторитет русского поэта-предшественника: «А сколько раз проверялись на прочность знаменитые слова Хомякова по поводу нашей будто бы слабости: “Подвиг есть и в сраженье, / Подвиг есть и в борьбе; / Высший подвиг в терпенье, / Любви и мольбе”»[812]. Писатель уверен, что Россия не просит о помощи, она говорит: «Поймите меня, у меня достанет сил и подняться, и выпрямиться, но вы дадите мне эту силу своей любовью. Вы должны осознать меня как Родину, поместить в свои сердца – и увидите, как преобразятся ваши сердца».[813]
Мессианская идея для В. Г. Распутина столь же актуальна, как и для А. С. Хомякова. Для писателя сибирский национальный характер и сама Сибирь – спасители мировой цивилизации: «<…> опершись на Сибирь да еще на некоторые, пока заповедные районы, человечество могло бы начать новую жизнь»[814]. Поскольку характер сибиряка зарождался «<…> в недрах земли и истории», это дало ему нравственную стойкость, позволило «<…> не поддаваться переворотчикам родной земли и совести»[815]. Само слово «Сибирь», вернее, понятие, которое оно обозначает, «<…> звучит вроде набатного колокола, возвещая что-то неопределенно могучее и предстоящее»[816]. Распутин подчеркивает уникальность Сибири «как благословенного края, пока еще не разоренного человеком окончательно и имеющим пока “заповедные районы”. Здесь „<…> человечество могло бы начать новую жизнь, благодаря россиянину, который мог бы считать, что он выполнил немалую часть своего очистительного назначения на Земле“.[817]
Тема Родины в творчестве обоих художников реализуется через актуализацию темы познания. Исследовательница творчества А. С. Хомякова Е. О. Непоклонова отмечает как основную черту мировоззрения писателя пророчество: «Пророческое переживание мира, усваивающее ему эсхатологическое измерение, является основополагающим для художественного сознания Хомякова и обнаруживается на самых различных уровнях организации произведений».[818]
В творчестве В. Г. Распутина всегда проявлялось стремление быть проповедником, в поздних произведениях оно стало определяющим. Перед нами художник, осознающий Волю Божию, напоминающий о ней другим людям: «У нас литература была шире искусства, являлась выражением народной судьбы, она существовала не для развлечения читателя, а для его собирания в духовное национальное тело».[819]
А. С. Хомяков стремился к тому, чтобы быть голосом «общины». В стихотворениях «Ключ», «Остров», «Орел» представлен голос всеведущий, он предсказывает пути России и мира, которые ему известны. Он возвещает будущее, карает врагов: «Тебя призвал на брань святую, / Тебя Господь наш полюбил, / Тебе дал силу роковую, / Да сокрушишь ты волю злую / Слепых, безумных, буйных сил. / Вставай, страна моя родная, / За братьев! Бог тебя зовет / Чрез волны гневного Дуная, / Туда, где, землю огибая, / Шумят струи Эгейских вод»[820] («России», 1854).
В рассказе В. Г. Распутина «В непогоду» пугающие проявления природы вызывают в памяти автора-повествователя Судный день: «Это нас уже требуют к ответу», заставляют задуматься об их причине: «Как много ненужного мы завоевали, и как мало надо было охранить! Горе нам, прогневившим Бога!»[821]. Эти слова напоминают скорбный зов: предсмертный плач-восклицание пророков, который они обращали к отдельному человеку или ко всему народу: «Горе тебе! Горе всем!»[822]. Это означало, что люди, народы, города, страны, к которым они обращались, обречены на гибель, так как покинули путь Господень (Ис. 5, 8–24; Авв. 2, 6–19; С.з. Иисуса: Лк. 6, 24–26;). Автор-повествователь называет грехи современного мира: «безрадостное проживание дня», приводящее к страху и смятению в душе; праздность и разврат. И «бешеные» проявления природы, «жуткие стенания» – «плач наших родных, сошедших с земли, о нашей участи», их предупреждение и предостережение потомкам: «…скоро некому будет этому ужасаться, мы последние»[823]. Повествователь выступает в роли проповедника, которому было дано Откровение. О ценности Божьего мира стремится сообщить он современникам, предостеречь их от богоотступничества.
Тема духовного единения является главной в пророческих произведениях Хомякова («Россия», «Счастлива мысль, которой не святила…», «Мы род избранный, говорили…»). Близкие переживания запечатлены в рассказах Распутина («Век живи, век люби», «Что передать вороне», «Наташа», «Видение», «В непогоду», «Байкал предо мною…»), хотя А. С. Хомяков – не единственный ориентир для него в художественном отношении.
Обретение Истины о мире, о предназначении человека, душевного равновесия, гармонии бытия оба писателя ощущают как процесс восхождения к Богу, символическое общение с ним (Хомяков) и реальный контакт и реальное проявление знаков Провидения (Распутин). Божественное начало обнаруживается Хомяковым в самом человеке как источник жизни. Распутин ощущает Божественное начало в земной природе, в мироздании. Но и в себе герои Распутина открывают «благодатность», «нечеловечески сильное и огромное чувство», способное вместить в себя «все сияние и все движения мира, всю его необъяснимую красоту и страсть» («Век живи, век люби»), «вечность» («Что передать вороне?»). Тема познания сопровождается у художников мотивами пробуждения души, земли, ума, согревания солнцем земли (Хомяков); созерцанием неба, звезд, полета ввысь, в небеса; мотивами дождя, контакта с «невидимым и всесильным», ледохода, мотивами града Китежа (Распутин). Тема познания связана у писателей с пространственным перемещением: герой обычно совершает некое восхождение, парит над землей.
Связь с Провидением для Хомякова предстает не только явлением «подлинной жизни», но и открывает основной принцип жизнеустройства – воплощение божественной свободы и любви в тварном мире. Общение расширяет представление человека о бытии, приближает человека к миру трансцендентальному. Появляется мотив бесконечности бытия, «божеского призыва».
У Хомякова общение с высшими силами происходит, когда воспринимающий объект смиренно ждет Откровения: «В молчаньи сердца сокровенна, / Глагол творца прияла ты, – / Тебе он дал свое призванье / Тебе он светлый дал удел: / Хранить для мира достоянье / Высоких жертв и чистых дел; / Хранить племен святое братство, / Любви живительный сосуд, / И веры пламенной богатство, / И правду, и бескровный суд»[824] («России», 1839).
У Распутина истина не называема, она остается на уровне интуиции, подсознания, реализуется через слияние с «общим чувствилищем», как правило, на лоне природы. Провидение находит свои контакты с человеком, ведет с ним диалог. Так, в рассказе «Век живи, век люби» герой, оставшись один на один с тайгой, чувствует: «Вдруг тьма единым широким вздохом вздохнула печально. <…> Дважды на Саню дохнуло звучанием исполински-глубокой, затаенной тоски, и почудилось ему, <…> словно что-то вошло в него и что-то из него вышло, чтобы, поменявшись местами, сообщаться затем без помехи»[825]. Новое знание, однако, внерационально: что открывается героям провиденциальными силами, остается тайной. Герои только приближаются к загадкам бытия, не доступным разуму: «Его возможно лишь чувствовать, угадывать, внимать, а неизъяснимость вызванных им чувств лишь подтверждает его огромную неизъяснимость».[826] Распутин разделяет точку зрения Хомякова, высказанную в «Семирамиде», об ограниченности научного познания: «Еще важнее самих поверий и преданий, но, к несчастью, неуловим для исследователя, самый дух жизни целой семьи человеческой. Его можно чувствовать, угадывать, глубоко сознавать: но нельзя заключить в определения…».[827] Возможность диалога с Провидением, открытие Божественного начала в тварном мире, обретенная радость бытия, гармонии с миром и самим собой, надежда – и есть Истина, итог познания.
Таким образом, знание и для Хомякова, и для Распутина включает в себя веру, которая является основой гармонии всех способностей человека, вера обеспечивает знание о мире и о высшем предназначении человека. У Хомя