Философско-эстетическое наследие А. С. Хомякова и эволюция русского декаданса
Принято считать, что философско-эстетические воззрения Алексея Степановича Хомякова являются своеобразным развитием эстетики русского романтизма[855]. Если исходить из данного положения, то соотнесение славянофильской эстетики А. С. Хомякова с ориентированной на опыт Европы эстетикой русского декаданса – эстетикой радикально романтической – не будет столь уж неожиданным. Тем более что идеи Хомякова никоим образом не повлияли на формирование декадентского мировоззрения в России, но предопределили его кризис и трансформацию в символистское.
В контексте социокультурной динамики развития России то, что предложили в эстетической теории и художественной практике А. С. Хомяков и его единомышленники, знаменует переход от идеалов русского классицизма к символизму. И классицизм, и славянофильство, и символизм как эстетические системы являют собой воплощение того типа культурной ментальности, который в «Социальной и культурной динамике» П. А. Сорокина определен как идеалистический[856]. Если в идеациональной культуре русского средневековья единственной данностью, ценностью и истиной был Бог, то в чувственной культуре, начиная с первых опытов русских сентименталистов, это место занимает человек, окончательно вытеснивший Бога на периферию культурной ментальности в недолгую эпоху декаданса. Гармоническое же сочетание Бога и человека есть только в культуре идеалистического типа.[857]
Идеалистическая культурная ментальность мировоззренчески утверждает в равной степени и Бытие, и Становление, стремясь гармонически сочетать в себе духовное и чувственное. Понятие истины здесь в целом схоластично, но в ее достижении одинаково акцентируется как внешний (эмпирический), так и внутренний (духовный) опыт. Моральные ценности в системе идеалистической культурной ментальности соединяют в себе абсолютное и относительное, вечное и преходящее, духовное и чувственное. Во все времена и во всех обществах были отдельные индивиды и группы, являющиеся носителями данного типа ментальности, но они всегда составляют меньшинство. Однако это, как правило, творчески активное и духовно ответственное меньшинство, предопределяющее развитие национальной культуры. К таким индивидам и относится А. С. Хомяков.
С одной стороны, Хомяков рассматривает мир не как совокупность готовых форм, а как процесс бесконечного становления, который является творческой духовной деятельностью символического характера, воплощающей внутреннее содержание во внешней форме. Это действительно соответствует эстетическим принципам романтизма. Однако утверждая, что «искусство истинное есть живой плод жизни, стремящейся выражать в неизменных формах идеалы, скрытые в ее вечных изменениях»[858], Хомяков по существу постулирует представление о неизменности идеала, в котором явно видны следы эстетических установок классицизма. Тенденция к подражанию идеалу, разнопланово воплотившаяся в эстетике и поэтике русского классицизма, находит продолжение в эстетической системе А. С. Хомякова. Это связано с тем, что и классицисты, и славянофилы были свято убеждены в Божественном происхождении искусства.
В вопросе о происхождении искусства наиболее явственно проявилась глубокая религиозная основа философско-эстетической концепции А. С. Хомякова. В его представлении только верность своей духовной основе, которая выходит за пределы личности художника и предстает уже в высшем значении как частное отражение народного духа, просветленного религиозной верой, является необходимым условием создания бессмертных произведений искусства. А общая цель искусства – спокойствие и возвышенное созерцание, посредством которого облагораживается существование человека и усиливается действие его нравственных способностей.
Хомяковская идея искусства как возвышенного созерцания находит непосредственное воплощение в декадентской идее искусства как познания творчеством. Декаданс воспринимался русскими декадентами как вершина творческого познания мира, «поднявшись на которую, можно созерцать пути восхождения, можно, спустившись, выбрать любой путь…». «Мы, “декаденты”, уверены в том, – утверждал А. Белый, – что являемся конечным звеном непрерывного ряда переживаний, той центральной станцией, откуда начинаются иные пути»[859]. Декаданс в его представлении является квинтэссенцией высшей деятельности человечества, открывшей перед ним новые миры, а перед человеком – возможность небывалого эстетического наслаждения. Однако декадентский гедонизм был лишь тенью хомяковского эвдемонизма.
Искусство в философско-эстетической концепции А. С. Хомякова является эманацией полной и всеобъемлющей любви, любви Божественной. Попытка утверждения любви как абсолютной ценности и абсолютной истины отличает художественные опыты русских декадентов. Но декадентское представление об Абсолюте весьма далеко от христианского.
«Активное эпикурейство» стало основным типом культурной ментальности, нашедшим воплощение в чувственной литературе русской классики. Однако при том, что эта ментальность так много внимания уделяет внешней, чувственной стороне бытия, в ней всегда есть место Богу. Однако к концу XIX века общеевропейская культурная ситуация «смерти Бога» распространяется и в интеллектуальной культуре России. В результате создаются условия для распространения свойственных любой культуре элементов пассивно-чувственной ментальности, не несущей никаких реальных моральных ценностей, за исключением предельно чувственных, «рафинированно патологичных». Так в русскую культуру и приходит декаданс.
По типу культурной ментальности декаданс занимает промежуточное положение между пассивно-чувственным и идеалистическим и во многом соответствует тому, что можно определить как цинически-чувственный тип ментальности, аксиологическое кредо которого не являет собой никакой подлинной целостности. Истина здесь не представляет собой ничего связного. Никаких устойчивых этических и эстетических ценностей, за исключением чувственных, замаскированных духовными, нет. Этот тотальный релятивизм находит воплощение не только в известной тенденции к художественной усложненности декадентского искусства, но и в эстетической установке на принципиальную противоречивость в сочетании с глубоким индивидуалистическим пафосом.
Индивидуалистический пафос литературы русского декаданса связан с солипсической абсолютизацией фигуры художника и определяет ключевую, интегрирующую особенность эстетики декаданса, каковой является объективация субъективных переживаний. Этот принцип позволяет мистические откровения субъекта познания принести в дар «умирающему миру». Объективация понималась декадентами в шопенгауэровском смысле – как переход субъекта в объект, то есть обретение формы: времени, пространства, причинности. Именно так предельная истина, открывающаяся взору художника, принявшего на себя функции Творца, приходит в мир. Поиски материала для творческой реконструкции мира сосредоточены в области ирреального, интерпретация которого носит в декадентской литературе всегда индивидуальный характер. Отсюда своеобразный декадентский мистицизм, синтезирующий в себе романтический, христианский и фольклорный. От ортодоксального мистицизма христианства он унаследовал мысль о том, что Абсолют (Бог) индивидуален, и «единение» с ним происходит через общение. Но если в христианстве это «диалогическое» общение, которое требует согласия партнера и потому не может быть односторонним усилием, то в декадансе оно, как и у романтиков, переосмысляется как слияние или замещение, а посему может восприниматься как еретическое. Относительная бедность индивидуального мира личности компенсируется тем, что он населяется образами мифологии и народной демонологии. Однако в центре идейного мира декадентской литературы по сути единственный вопрос: в чем смысл человеческой жизни.
Обострение актуальности вопроса о смысле жизни в декадентском мировоззрении связано с тем, что декаданс – искусство без веры. «Вера – жизнь и истина в одно и то же время – есть такое действие, которым человек, осуждая свою собственную несовершенную и злостную личность, ищет соединиться с существом нравственным по преимуществу, с Иисусом праведным, с Богочеловеком», – утверждал А. С. Хомяков[860]. В декадентской картине мира отрицание жизни как раз связано с утратой истины. Именно поэтому решение вопроса о смысле жизни связано здесь с проблемой обретения истины. Русские декаденты, с одной стороны, наследуют пафос истины, характерный для религиозной философии А. С. Хомякова, с другой стороны, исходят из иррационального характера истины, обретение которой – имманентная потребность личности, ее цель. Ярким примером реализации этой потребности может служить уже первый русский декадентский роман – «Тяжелые сны» Ф. Сологуба. В поисках истины его герой проходит от дискредитации познавательных возможностей разума через обличение порочной и злой сущности страсти к истине в любви. Однако обретенная в любви истина экзистенциально чужда ему. Выходит так, что смысл жизни человека в обретении истины, но истина оказывается по сути недостижимой, а сама жизнь – бессмысленной. Негативное отношение декадентов к миру находит выражение в идее принципиальной бессмысленности жизни, выраженной ужасающими образами, в каких является им действительность. Отнюдь не внушающие оптимизма картины быта провинциальной России, широко представленные в декадентской прозе, пугают, шокируют, парализуют сознание читателя, создавая ощущение полной абсурдности жизни. Однако примечательно, что именно любовь в декадентском представлении становится единственно возможным способом преодоления этого абсурда. Следующим шагом должно было стать обретение утраченного Бога. Ведь если следовать логике А. С. Хомякова, любовь способна примирить все противоречия в обществе и установить отношения подлинного братства. Любовь и есть Бог.