[197], но в отношении Хомякова употребление его наиболее уместно, тем более что он и сам не скрывал, что любит славян и проявляет к ним особое отношение. «Я со своей стороны, – писал он в статье „О возможности русской художественной школы“, – готов признать это название (славянофилы. – М. Д.) и признаю охотно: люблю славян <…> потому, что нет русского человека, который бы их не любил, нет такого, который бы не сознавал своего братства со славянином и особенно с православным славянином»[198]. А. И. Герцен не даром называл А. С. Хомякова «Ильей Муромцем, разившим всех, со стороны Православия и “славянизма”»[199].
Почти все мемуаристы, писавшие о Хомякове, говорили о чрезвычайной цельности его личности и о том, что сформировавшиеся у него в молодости взгляды со временем практически не менялись.
Симпатии к зарубежным славянским народам, находившимся в ХIХ веке под властью Габсбургов, Османской империи, Саксонии и Пруссии и вступившим на путь национального возрождения (западные славяне) или прямой борьбы с иноземным игом (южные славяне), Хомяков проявлял с самой ранней юности. 11-ти лет от роду вместе со старшим братом Федором он собирался сражаться с Наполеоном, но узнав, что тот потерпел поражение под Ватерлоо, заявил: тогда «буду бунтовать славян»[200]. Впервые встретился с западными славянами Хомяков в 1825–1826 годах, совершая свое первое путешествие по Западной и Центральной Европе, тогда его мировоззрение только начинало складываться. Последний раз он посетил Прагу, встретившись с В. Ганкой и другими деятелями чешского национального возрождения в 1847 году, когда его взгляды полностью определились. Но была еще русско-турецкая война 1828–1829 годов, в которой штаб-ротмистр Белорусского гусарского полка Хомяков принял непосредственное участие, храбро сражаясь за свободу и независимость южнославянских народов. Его «блестящая храбрость» была отмечена тремя орденами[201].
Таким образом, к концу 1830-х годов, когда начала оформляться славянофильская доктрина, Хомяков имел определенное представление о зарубежном славянском мире и остро чувствовал его родство с русским народом и Россией. В славянофильстве своеобразно соединились стремление опереться на православно-русское направление русской общественной мысли ХI—ХVII веков (включавшее византийское богословие и русскую книжность) и переосмысление идей немецкой идеалистической философии ХIХ века (Шеллинг, Гегель). Из Шеллинга славянофилами была усвоена романтическая теория народностей, каждая из которых выражает в жизни определенную идею, выполняя свою историческую миссию. Из Гегеля они восприняли теорию смены этно-национальных цивилизаций, высшее место в которой естественно предназначалось германцам. Славянофилы, переосмыслив идеи немецкого философа, без колебаний отвели это место славянам. Поиски ответа на вопрос, в чем состоит миссия русского, и шире – славянских народов, и составила суть философских построений славянофилов.
Исходный тезис их учения, в формировании которого Хомякову принадлежала ведущая роль, состоял в утверждении решающей роли Православия (причем Православия не реального, формализированного и зависящего от светской власти, а идеализированного первоначального)[202] для развития всей мировой цивилизации. По мнению А. С. Хомякова, именно Православие сформировало «те исконно русские начала, тот “русский дух”, который создал русскую землю в ее бесконечном объеме»[203]. Православие, по представлениям славянофилов, породило в России специфическую социальную организацию – сельскую общину или мир, которые наряду с соборностью являются вторым наиболее важным атрибутом русского народа. К. С. Аксаков разработал учение о взаимоотношениях «Земли и Государства», с которым соглашался и Хомяков. Идеал «гражданского устройства» состоял в том, чтобы Государство, обладающее абсолютной властью (идеализированное самодержавие), защищало народ от внешних врагов и блюло исполнение законов, но не вмешивалось во внутреннюю жизнь Земли и не ограничивало свободы слова и мнений. Философскую доктрину славянофилов венчал мессианизм, вера в высокое предназначение, «богоизбранность» русского народа. Опираясь на идеи немецкой философии, славянофилы полагали, что прогресс достигается совокупными усилиями всего человечества, но каждый народ имеет свое время расцвета. Время России только приходит, ее предназначение в истории человечества связано с верностью подлинно православным основам христианства, что и сделает возможным преодоление рационалистической односторонности европейского просвещения и возвращение его к началам подлинно христианской культуры[204].
В историософии А. С. Хомякова Россия закономерно была представлена в тесном соприкосновении со славянским миром. Не обойден этот вопрос и в главном неоконченном труде Хомякова, получившем название после смерти автора «Записки о всемирной истории», а в кругу друзей именовавшемся «Семирамидой». Согласно концепции романтической историографии, Хомяков представлял историю человечества как развитие, борьбу двух противоположных стихий. Пытаясь обосновать противоположность западного, римско-католического, и восточного, греко-славянского, миров, он настоящее экстраполировал в глубокое прошлое, в котором главный водораздел проходил в области религии, в борьбе иранской и кушитской стихий. Причем иранское начало приводит к «духовному поклонению свободно творящему духу или первобытному, высокому единобожию», а кушитское – к «признанию вечной органической необходимости, происходящей в силу логических неизбежных законов»[205].
Основная концепция этого противоречивого и мозаичного труда хорошо изложена Ю. Ф. Самариным, который писал, предваряя публикацию «Отрывка из записок А. С. Хомякова о всемирной истории» (Русская беседа. М., 1860. Т. 2):
Борьба религии нравственной свободы (начала иранского, окончательно осуществляющегося в полноте Божественного откровения, хранимого православной церковью) с религиею необходимости вещественной или логической (начала кушитского, которого позднейшее выражение представляют новейшие философские школы Германии), эта борьба, олицетворяющаяся в вероучениях и в исторической судьбе передовых народов человечества, такова основная тема, связывающая разрозненные исследования в одно органическое целое.[206]
Н. А. Бердяев подчеркивал:
С первых же слов своей философии истории, когда Хомяков говорит об иранских и кушитских религиях, он подготавливает почву для обоснования миссии православного Востока, славянства и России. На Западе, в европейской культуре, в католичестве, очевидно, должно восторжествовать кушитство и исказить христианство. Там – дурной магизм, власть вещественной необходимости, господство логически-рационалистического начала в сознании. В католичество перешел кушитский дух древнего Рима. На Востоке, в Православии, в русской культуре восторжествовало иранство, чистое христианство.[207]
Борьба и противостояние иранского и кушитского начал просматривается Хомяковым не только в области религии и философско-нравственных антиномиях: свобода – необходимость, духовное – материальное, чувственное – рациональное, но и в истории формирования государств (путем завоевания или мирным путем), в особенностях национального характера и общественного быта, разных видов искусств, в функционировании языков. Здесь он постоянно обращается к материалам славянской истории.
Так, Хомяков увидел в начале человеческой цивилизации также полную драматизма борьбу народов «завоевательных» (кушитская стихия) и «земледельческих» (стихия иранская). Славянские народы охарактеризованы им вслед за немецким философом Гердером и пражским славистом П. Й. Шафaриком как миролюбивые и земледельческие. В противоположность воинственным, «жадным к славе и крови» звероловам и скотоводам германцам славянин, в идеализированном представлении русского мыслителя – «мирный хлебопашец и общежительный градостроитель», только «напор иноземцев вызывал его на поле брани, но душа его была всегда дома, в кругу семьи, в мирном быте своих мелких общин». Дружина составлялась для отпора внешнему врагу, а казачество в многочисленных «украйнах» храбро охраняло границы славянских территорий[208].
В противовес немецкой историографии, принижавшей значение славянских народов во всемирной истории, Хомяков вслед за западнославянскими учеными Ф. Палацким, П. Й. Шафариком, В. Суровецким, В. Мацеевским, а также карпато-россом Ю. И. Венелиным с романтических позиций стремился представить широкое распространение древних славян на территории Европы. Одним из первых он обращается к материалам топонимики, находя многочисленные упоминания о славянах на карте современных ему Италии, Германии, Франции, Испании, Греции. Опираясь на работы Венелина, он пытается доказать славянское происхождение протоболгар, пришедших на территорию Болгарии из Волжской Булгарии. В современной науке признается тюркское происхождение этого народа. Хомяков пытается «возвысить» значение славян в своих более чем спорных лингвистических изысканиях, стремясь доказать наибольшую близость славянских языков с древним санскритом по сравнению с языками других европейских народов. В «Семирамиде» красной нитью проходит мысль о том, что славяне должны занять достойное место как в древней, так и в современной истории.
В предисловии к «Сборнику исторических и статистических сведений о России и о народах, ей единоверных и единоплеменных», изданному Д. А. Валуевым в 1845 году, А. С. Хомяков представил уже более конкретное видение истории славянского мира, без углубления в борьбу кушитской и иранской стихий. Он писал о постепенном формировании противоположных Восточного и Западного миров времен крушения Великой Римской империи со всеми их особенностями и дал красочное описание своего романтическо-идиллического видения древнего дохристианского славянского мира: