Поклонник и пропагандист идей Данилевского Н. Н. Страхов в очерке, посвященном своему другу, отметил: «Когда мы называем издание “России и Европы” славянофильством, то мы разумеем здесь славянофильство в отвлеченном, общем, идеальном смысле; собственно говоря, это вовсе не славянофильство, а особое учение Данилевского, так сказать, “данилевщина”, которая включает в себя славянофильство, но не наоборот»[263]. Кроме того, по мнению Страхова, Данилевский – систематик этого «славянофильства в идеальном смысле», ибо «славянофильство теперь (после выхода “России и Европы”. – А. Е.) существует в форме строгой, ясной, определенной» и книгу Данилевского следует «назвать целым катехизисом или кодексом славянофильства»[264].
Нечто напоминающее страховскую концепцию соотношения идей хомяковского кружка и учения Данилевского, хотя с куда меньшим пиететом в отношении автора «России и Европы», высказал ученик Страхова В. В. Розанов. «Теория культурно-исторических типов, предложенная Н. Я. Данилевским, – писал он, – вовсе не есть завершение славянофильской теории, не есть ее высшая фаза, как это утверждают почти все ее критики и последователи. Гораздо правильнее ее можно определить как скорлупу, которая замкнула в себе нежное и хрупкое содержание, выработанное первыми славянофилами и после никем не поправленное, никем не разрешенное»[265].
Для историка К. Н. Бестужева-Рюмина Данилевский – также систематизатор и продолжатель дела старших славянофилов. По его мнению, автор «России и Европы» дал «систематизацию славянофильского воззрения, основанную на широком образовании и проведенную глубоким умом»[266]. Посвятивший теме соотношения взглядов А. С. Хомякова и Н. Я. Данилевского специальную статью, Н. М. Соколов, в очередной раз признавая за Данилевским значение систематика славянофильства, утверждал, что в «России и Европе» получили развитие и, если так можно выразиться, адаптацию к современному научному мировоззрению именно хомяковские идеи. «Хомяков не обосновал свое учение на строго научной почве, – писал Соколов, – но вылил его в те логические формы, в которых выводы могут получить широкое распространение и внешние признаки обязательности для каждого здравого мышления», но «среди последователей Хомякова нашелся человек исключительных теоретических дарований, с огромною, почти всеобъемлющею эрудициею, который значительную часть выводов Хомякова облек в строгие научные формы и обосновал их на научной почве»[267].
Другой известный деятель славянского движения А. В. Васильев также утверждал, что «“Россия и Европа” благословенный труд достойного продолжателя их (старших славянофилов. – А. Е.) дела Н. Я. Данилевского»[268].
Либеральные противники славянофильства в целом не оспаривали преемственности между идеями хомяковского кружка и учением Данилевского. Однако для них историософия «России и Европы» – плод «вырождения» (Вл. С. Соловьев) или «разложения» (П. Н. Милюков) славянофильства. Данилевского обвиняли в отказе от христианского универсализма в пользу национализма, политического макиавеллизма и обскурантистского отрицания западной культуры. «Изначальный эгоизм и исключительность – таков последний практический вывод из философии истории Данилевского»[269], – утверждал Милюков. По его же мнению, учение Данилевского «одним концом соприкасается с метафизическим абсолютизмом старого славянофильства, а на другом – переходит в пессимистический фатализм Леонтьева»[270].
Близкий к славянскому движению О. Ф. Миллер также утверждал, что отличие учения Данилевского от учения Хомякова и его друзей – не в целях, а в средствах их достижения. Непризнание автором «России и Европы» нравственной евангельской нормы в политике государства было, по мнению Миллера, ненужной поправкой к теории Хомякова, и «такая поправка в учении славянофилов является несомненным его коренным искажением»[271]. На Западе также доминировало мнение о Данилевском – продолжателе дела Хомякова. При этом наиболее авторитетный иностранный специалист по Данилевскому Р. Мак-Мастер утверждал, что в основе историософии «России и Европы» лежит философия Гегеля. Но и славянофилов считают учениками и последователями классиков германской философии. Так что «гегельянство» Данилевского могло быть заимствовано им опосредованно у своих русских предшественников (подробнее см.: Пивоваров Ю. С. Н. Я. Данилевский. Проблемы целостности этико-политических воззрений // Русская политическая мысль второй половины XIX в. М., 1989).
В некотором противоречии с указанными мнениями находится тот факт, что в своих историософских сочинениях Данилевский ссылается на Хомякова-мыслителя очень редко, а если и ссылается, то в основном на статьи по экклезиологии. Зато «Россия и Европа» полна стихотворных хомяковских цитат Стихотворные строки Алексея Степановича Данилевский поставил эпиграфом к трем главам своей книги: гл. VII «Гниет ли Запад?», гл. VIII «Различия в психическом строе», гл. XI «Европейничанье – болезнь русской жизни». По названию этих глав видно, что они одни из самых «славянофильских» в «России и Европе». Заканчивается книга Данилевского также стихотворной хомяковской цитатой. В общем, у Данилевского Хомяков-поэт значимей Хомякова-мыслителя.
В то же время сходство раннего славянофильства и учения Данилевского совершенно очевидно. Это и демократизм, точнее эгалитаризм, утверждение самобытности славянской и русской культуры, соединенное с критикой «гниющего Запада», вера в великое будущее соединенного славянства. При этом, по точному определению В. А. Францева, это единение мыслилось Хомяковым «как начало, так сказать, хоровое, предполагающее свободное общение самостоятельных личностей, физических и собирательных, следовательно – живое разнообразие в идеальном единстве»[272].
То же и Данилевский, по мнению которого политическое единство славянского мира должно реализоваться в виде федеративной империи, без жесткой обезличивающей централизации. Наконец, в последнем абзаце «России и Европы» Данилевский пишет о двух «потоках всемирной истории»: «один небесный божественный, через Иерусалим, Цареград достигает в незамутненной чистоте до Киева и Москвы, другой земной человеческий, в свою очередь дробящийся на два главные русла – культуры и политики, течет мимо Афин, Александрии, Рима – в страны Европы… На русской земле пробивается новый ключ; справедливо обеспечивающего народные массы общественно-экономического устройства. На равнинах славянства должны слиться оба эти потока в обширный водоем»[273]. Процитированный отрывок из «России и Европы» по своему смыслу весьма близок к известной исторической идее Хомякова, согласно которой, древние иудеи, византийцы, славяне – представители так называемого иранства, т. е. духовного начала. Начало натурально-бытийное, юридическое, названное Хомяковым «кушитством», представлено Римом, а затем Европой. Миссия славян в соединении обоих начал через одухотворение кушитского Запада.
Очевидное сходство многих исторических и историософских положений у Хомякова и Данилевского, по всей видимости, объясняется не тем, что последний – «продолжатель и систематизатор» учения старших славянофилов, а общими истоками их мировоззрения. Конечно, это прежде всего духовно-интеллектуальная традиция восточного христианства. Кроме того, это достижения европейской, прежде всего немецкой мысли. Практически одновременно Данилевский (в 1848 году) и Хомяков (в 1849 году) публикуют статьи, посвященные Александру Гумбольдту. Историософская доктрина «России и Европы», и прежде всего теория культурно-исторических типов – следствие или, точнее сказать, составная часть натурфилософии Данилевского. Рассматривая историю как специфическую форму существования живой материи, Данилевский применил к ее изучению методологию естественных наук, что во многом определило основные выводы «России и Европы». В свою очередь натурфилософские взгляды Данилевского складывались под определяющим влиянием академика К. Бэра, телеолога, сторонника гетеанской интуитивной натурфилософии и противника учения Ч. Дарвина.
Хомяков и Данилевский принадлежали не только к разным поколениям, но и представляли два совершенно различных типа мыслителей. Хомяков – гениально одаренный интеллектуал-дилетант, философствующий помещик, почти лишенный обязательного для академической науки преклонения перед «фактом». Для него истина, в том числе и историческая, могла существовать вне и помимо «факта». Поэтому англичане у него – угличане, тюринги – тверичи, а славян в истории он находил за тысячелетия до Р. Х. Данилевский – прежде всего ученый в современном понимании этого слова. Поэтому его тексты из сферы позитивной науки, а не поэзии или журналистики.
Видимо, прав был И. С. Аксаков, писавший, что Данилевский «совершенно самобытным путем пришел к тождественному с Хомяковым, К. С. Аксаковым и вообще с так называемыми старшими славянофилами выводу»[274]
По всей видимости, следует признать, что члены хомяковского кружка и политические панслависты, Данилевский и его последователи, представляют различные фракции славянского движения в России, где у Хомякова и его друзей есть преимущество первенства. Именно их труды во многом определили вектор развития русского традиционализма. Недаром само имя их стало нарицательным, и почти всех деятелей правоконсервативного направления в России оппоненты именовали славянофилами.