Конечно, в историческом познании важно выявление и формулирование закономерностей общественной жизни. А. С. Хомяков не только признает существование этих законов, но и называет некоторые из них: законы взаимодействия и смешения разных культур и этносов, взаимосвязи материальных и духовных факторов человеческой исторической и культурной деятельности, предвосхищая позднейшие концепции социологии и культурологии. При этом, по замечанию мыслителя, «все связано, все находится в условиях взаимного действия и борения». Среди «общественных законов» А. С. Хомяков отмечает действие некоторых исходных культурных архетипов, определяющих характер, направленность и тенденции развития отдельных народов или, говоря современным языком, конкретных социокультурных систем. Так, он указывает на гармоническую связь мифов с психологией народов, носящую отпечаток своей исходной родины, или, например, пишет о прямой связи средневекового германского зодчества «с будущими развитиями мысли в Шеллингах и Шиллерах»… А. С. Хомяков усматривает в историческом процессе то, что сегодня в науке называют синергией развития социокультурных систем, социальной синергетикой. Он пытается показать, как природные ландшафты, особенности материальной жизни определяют характер духовного творчества конкретных племен и этносов и создают индивидуальный характер развития каждого народа, а во взаимодействии последних формируют облик всего целокупного человечества.
Человечество, общество, люди действительно живут, подчиняясь общим закономерностям функционирования социальных систем, механизмам адаптивной и креативной самоорганизации, то есть таким же объективным механизмам, каким подчиняются сложные биосоциальные популяции. Познать эти закономерности, несомненно, необходимо и очень интересно. Но все же такое познание не ответит на вопрос о смысле человеческого бытия. Повинуясь этим механизмам и закономерностям, поколения людей будут повторять в общем те же социальные действия и ошибки, вызывая к жизни те же драмы и трагедии истории. И в этом непрерывном потоке бытия, кроме поддержания его существования, нет глубокого смысла.
Толкование человеческой истории и бытия как «человейника» возможно. Но до какой же степени человек должен не уважать самого себя, чтобы допустить его? Неужели мыслители, веками мучительно искавшие ответ на вопрос о смысле бытия, творцы, вырабатывавшие нравственные, духовные и эстетические идеалы, ошиблись, и путь мирового развития проходит мимо человека, не через него?
Для православного мыслителя А. С. Хомякова подобные мысли недопустимы. Он неоднократно подчеркивал, что нельзя по справедливости не признать путей Промысла в общем ходе истории. Исторический процесс осмыслен лишь постольку, поскольку в течение времени происходит не только накопление культурного слоя, но и воспитание, образование души самого человека. Согласно А. С. Хомякову, опыт веков учит нас всеобщей логике души. Вся история человечества направлена на реализацию этой логики. Создание человека односторонне и мелко, но завет предков, запечатленный следами развития, обнимает собой всю душу, и в этом процессе не умирают ни хорошие, ни дурные зародыши, закинутые прошлой жизнью. Этот опыт истории имеет очень важное образовательное значение для совершенствования человека, в вечном поступательном возрастании человека как целостного субъекта, существующего в национально-культурных формах различных племен, народов, этносов, играющих в этом развитии неодинаковую роль.
Иное дело, если в «хаосе» происходящих во времени действий и процессов, во множесте событий, поступков, в творческих порождениях социальных субъектов усматривать некую тенденцию, направленность, которая может быть находима эмпирическим путем или усматриваться путем некоей веры в человека и его призвание, но в любом случае история человечества обретает смысл. Этот объективный смысл «направляет» ход исторических процессов, лежит в их основе, даже когда сами субъекты истории не знают о нем. Он телеологичен, но лишь отчасти. Если рассматривать историю человечества как заранее решенный и определенный в своей цели процесс, то она лишается смысла. Телеология истории, возможно, такова, что ее смысл исходно определен общей тенденцией универсального саморазвития, в то время как цель этого процесса не задана, она формируется в каждый период самими процессами исторического развития. Таким образом, история осмысленна, но не телеономна. В ней человек, подчиняясь высшему смыслу, действует самостоятельно. Человек, по мнению А. С. Хомякова, – «существо деятельное», он должен не «угадывать минуты непосредственного действия воли Божией на дела человеческие», а «напрягать все Богом данные силы, не требуя от Него чудес и исключений из общих законов».
Осмысливая историю, нужно строго различать, по выражению А. Шопенгауэра, «историю деяний» и «историю творений». Первая, создавая ткань бытия человека, порой бывает мало поучительна с точки зрения познавательной ценности и нелогична с точки зрения оценки перспектив человеческого бытия. Безусловно, она оказывает непосредственное и сильнейшее влияние на жизнь современников и последующих поколений, на направление истории. Но эта стохастическая история деяний, преследующих свои корыстные и зачастую мелкие цели множества людей, лишена смысла. В истории деяний рождается история творчества культуры, создания новых феноменов бытия, ценностей, смыслов, преображающих самого человека, прорывающих ткань ограниченного существования и ведущих к новым осмысленным творческим высотам. Если так, то смысл имеет история не деяний, а творений.
Культуро-творческая сущность человека вступает в противоречие с его социальной природой. Культура пытается ограничивать действия механизмов социальности, стремится оградить человека от пагубных животных страстей, аффектов, агрессивности, жестокости, алчности, похоти и т. п. Это борьба человека культурного, духовного, человека-творца против человека естественного, природного, ограниченного социальностью.
ХХ век не был гуманнее, чище веков XIX, XV, XIII, V… Социальные катастрофы и его катаклизмы еще раз показали жестокую суть человеческой социальной природы. Не приходится сомневаться, что и ХХI век будет не менее сложным и трудным. Все это ставит под сомнение гипотезу о совершенствовании человека, его поступательном историческом развитии. Прогресс в человеческой истории происходит не как единый однолинейный целостный процесс, а осуществляется в жизни и деятельности конкретных людей.
Коль скоро в основе исторического процесса лежит тенденция развития в человеке и через человечество универсального творчества, усиления его мощи, при всем трагизме истории в ней все же обнаруживается (пусть порой не очень ярко) тенденция победы культуры над силами природной социальности; победа Ирана над Кушем. Достижение этой победы, обуздание всадником норовистого скакуна – один из аспектов смысла истории.
Прозрения и мысли А. С. Хомякова не только предопределили направления дальнейшего развития русской историософии в лице В. С. Соловьева, Н. Я. Данилевского, Н. А. Бердяева, Л. Н. Гумилева, но и предвосхитили теории исторического познания конца ХХ – начала ХХI века. Волновавшие его вопросы, данные им ответы на них созвучны и современному историческому познанию. Его завет: «Наука историческая должна быть плодотворной и живой, а не мертвой и кропотливой», – и сегодня звучит актуально!
П. Л. ЗайцевДва образа «мужского» в историософии А. С. Хомякова
«3аписки о всемирной истории», принадлежащие перу А. С. Хомякова, вот уже полтора столетия привлекают к себе внимание исследователей уникальностью историософского концепта, представляющего собой законченную дуалистическую схему. Вопреки гегелевскому монизму Хомяков зрит исторический процесс в борьбе «иранского» и «кушитского» начал, врожденных в разные этнокультурные общности и проявленных в сфере целеполагания. Ответить на вопрос, почему одни народы предпочитали огораживать себя «Великой Стеной» или возводить над собой «Великую Пирамиду», в то время как другие передали потомкам величие «Слова», Хомяков не смог. Зато он сумел, «увидев тему», развести качества «строителей» и «поэтов».
«Кушиты» вышли из стран мегалитических построек, мумификации и ритуального членовредительства: Египта, Индии, Китая. Их духовная жизнь подчинена смирению и покорности перед необходимостью, связана формализующим эту необходимость «Законом». «Иранцы», также расселенные по миру, являются носителями свободной стихии духа, личности, будучи устремлены не к ритмизации, а к мелодизации мира. Духовная жизнь «иранских» племен подчинена «Завету», что располагается в пространстве «между» Богом и людьми.
Система историософских взглядов Хомякова в свое время сыграла определенную роль в качестве славянофильского ответа Гегелю, продемонстрировав возможность нелинейной, диффузной истории. Однако вызов философа не был принят исторической наукой, весть о «кушитстве» и «иранстве» дошла до увлеченных идеей эмпирической, позитивной науки историков в качестве красивой метафоры, не более. Между тем сегодня, когда историческое познание переживает парадигмальный кризис, существует возможность для возвращения методологических возвещений Хомякова в исторический дискурс. Стремительное развитие гендерной историографии дает тому все основания. Кажется, в терминах «кушитство» и «иранство» выражается не столько суть истории человеческого рода, сколько лики мужского начала, присутствующего в устойчивых образах маскулинности. Маскулинное мироотношение, выстроенное по «кушитскому» типу, содержит в себе те жизненно-необходимые качества, которые закрепила за мужским родом архаика. Ноша титана, давящее на плечи небо, была распределена между «кушитами», измеряющими «мужское» той долей от общего бремени, что смог на себя взвалить и вынести каждый из них. Подобная маскулинная интерпретация проясняет мотивы «Великих Строителей», а также «Законодателей» и «Судей», которыми были «кушиты». Подчинение необходимости – вот единственная форма «мужского», исходящего из идеи власти и ответственности над миром или его элементом. Социальные роли мужчины, включаемые в масштаб «кушитства», определяются «волей к власти» или, точнее, «волей к власти над всем стихийно-усмиренным и природно-освоенным» и проецируются в брачные отношения во «власть над женой». Жене – телесному воплощению покоренной природы – «кушит» мог предпочесть ее вещественный аналог, фетиш, ту же пирамиду или стену, получающую имя