А. С. Хомяков, следуя своим либеральным принципам и отрицая конструктивное имперское начало, преувеличивал значение общины, став одним из инициаторов ее исторического изучения. В принципе верным, но не достаточным было его представление об экономическом и нравственном значении общины: «Сохранение исконного обычая, право всех на собственность поземельную и право каждого на владение, нравственная связь между людьми и нравственное воспитание людей в смысле общественном посредством постоянного упражнения в суде и администрации мирской, при полной гласности и правах совести». Как-то А. С. Хомяков не замечал, что общинное самоуправление является для народа школой властвования. Простое множество общин еще не даст имперского единства. Оно должно быть связано между собой не только общесословными связями, но и, как теперь говорят, вертикалью имперского служения.
Разрывая народное тело и отделяя от него государство как некий чуждый элемент, некоторые славянофилы впадали в крайности, как, например, К. С. Аксаков со своим тезисом о том, что «русский народ есть народ не государственный, т. е. не стремящийся к государственной власти, не желающий для себя политических прав, не имеющий даже зародыша народного властолюбия»[288]. Поэтому пусть правительство властвует, а народ живет своей неполитической жизнью, обладая зачем-то свободой слова и мнения. Записка К. С. Аксакова получила справедливую оценку в высших кругах как «пустые бредни». А. С. Хомяков был близок к этому взгляду, потому и к нему можно отнести отповедь И. С. Аксакову, данную Ю. Ф. Самариным, который занялся практическим государственным делом и познал внутреннее состояние России на практике:
Вы, литераторы и издатели газет или кандидаты на издатели, пожалуй, преклоняетесь перед законами филологии, а до законов сословного и общественного быта, финансовых и административных, Вам нет дела. Вы, кажется, дали себе слово игнорировать их, а чтобы подчас не смущала Вас совесть за такое сознательное невежество, Вы придумали для себя бессмысленную терминологию, которая от собственных Ваших глаз скрывает сущность дела.[289]
Действительно, одним из существенных, но вполне объяснимых недостатков славянофилов было отсутствие у них работ по российскому праву. Этим должно было заниматься третируемое ими правительство, а не они, свободные мыслители. Поэтому у правоведа Д. А. Градовского вполне могло сложиться мнение об анархизме «политических астрологов»-славянофилов, учение которых – это «теория юридически бесформенного государства, государства по душе, государства, построенного на одних нравственных началах». К. Н. Леонтьев видел в идеале государства славянофилов «некий чрезвычайно оригинальный союз земских, в высшей степени демократических республик с государем во главе; государем, пожалуй, самодержавным в принципе, но лишенным почти всяких органов для исполнения его царской воли».
Учение А. С. Хомякова и согласных с его доктриной о власти концептуально разрушало и само дворянское сословие, и русский народ, чему способствовало противопоставление правительства и народа, к которому относилось и дворянство. Против вредного разрушительного противопоставления протестовал Ю. Ф. Самарин: «Дворянство и чиновничество – это не два сословия, не две среды, а одно и то же, один общественный орган, одно юридическое лицо. Пожалуй, можно в нем различать две стороны, но они так неразрывно связаны, что на практике не отделяются одна от другой, даже в частном быту»[290].
Вместо практического участия в государственном строительстве А. С. Хомяков и большинство славянофилов стали критиками правительственных реформ, внедряя в общественное сознание разрушительные революционные принципы либерализма, которые логично привели к крушению Российской империи, разрушению сословного строя, свержению самодержавия и обезглавливанию русского народа, а теперь и к лишению его родной земли, права коренного народа, власти, социальной диссипации и вымиранию.
Тем не менее по-прежнему Российская империя как принцип, как судьба, как сверхзадача существует, а русский дух хотя бы в скрытой форме проникнут имперским сознанием. Отречение царя в 1917 году не стало отречением русского народа от самодержавия. Выдающийся русский правовед Н. А. Захаров еще в 1912 году писал провидчески:
Понятие о верховном главенстве царской власти росло веками, вот почему самодержавие можно вычеркнуть из основных законов, самодержец может от него отречься сам, но это будет актом односторонним; чтобы это понятие исчезло, необходимо изгладить еще его и из сознания народного, так как сознание народное в своем правообразующем движении всегда может восстановить пропущенное в тексте законов понятие. Лишь двусторонний отказ может изгладить понятие самодержавия в основном его смысле без всех атрибутов, приписываемых ему теорий, подчиненной идее западного абсолютизма.[291]
Таким образом, по воле народа и по благодати Божией еще и ныне возможен имперский синтез, строительство новой Российской империи.
На этом пути наследие А. С. Хомякова, как и других русских мыслителей, может быть ценно и поучительно. Но их заблуждения и ошибки не должны становиться нашими. Надо освободиться от ложной антитезы славянофилов и западников, духовно единых и единомысленных в своем революционном либерализме, которым, к сожалению, заражена и современная церковная иерархия. Для этого важно войти в историческую традицию Византийской империи и Предание Церкви.
Необходимо усвоить «гениальность свободы» творчества А. С. Хомякова, но только в рамках Предания и исторического мировоззрения, свободного послушания христианским заповедям, отказа от либерального самовластия. Его опыт показывает, что для богословия одного благочестия недостаточно. Нужно изучать Предание во всем его объеме, но не выдавать свои мнения за норму и истину в последней инстанции. По слову апостола Павла, должны выявиться искусные, но при общем единстве и согласии в главном. Нужно отказаться от сознательного невежества в истории Церкви, Византийской и Российской империи, а также от бессмысленной терминологии, чтобы не только самим понять, что происходит и произошло, но и донести это понимание до народа. Православному мыслителю дается благодать понимания сущего и божественных замыслов о мире и людях, как это было присуще А. С. Пушкину, Ф. И. Тютчеву и Ф. М. Достоевскому. Перед русскими людьми стоит сверхзадача возрождения Российской империи на обломках либерального деспотизма.
С. М. ПоловинкинПонимание монархизма А. С. Хомяковым и священником Павлом Флоренским
В 1916 году сначала в «Богословском вестнике», а потом отдельной брошюрой вышла работа Флоренского «Около Хомякова» – развернутая рецензия на работу В. З. Завитневича о Хомякове. Среди прочего Флоренский здесь разбирает отношение Хомякова к принципу монархизма. У Хомякова, по Флоренскому, народ превалирует над царской властью: «Русские цари (Романовы. – С. П.) самодержавны потому, полагает он, что таковою властию одарил их русский народ после Смутного времени»[292]. Отсюда Флоренский делает вывод: «Не народ-дети от Царя-отца, но отец-Царь – от детей-народа». Выходит, что «Самодержец есть самодержец не “Божиею милостию”, а народною волею»[293]. После этого Флоренский дает свое классическое определение самодержавия: «В сознании русского народа самодержавие не есть юридическое право, а есть явленный самим Богом факт, – милость Божия, а не человеческая условность, так что самодержавие Царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из вне-религиозных посылок, имеющих в виду общественную негосударственную пользу»[294]. Факт избрания Романовых на царство Флоренский истолковал соответственно: народ «в час просветления, очищенным от страдания сердцем, узрел совершившееся определение воли Божией, почуял, что Михаил Федорович уже получил от Бога венец царский»[295]. В избрании Романовых на царство решающей была воля Божья, а не народная.
Насколько же был справедлив Флоренский в таком истолковании Хомякова? Ответ на этот вопрос затруднен, ибо по этим темам славянофилам трудно было быть до конца откровенными, они не хотели показать себя диссидентами, хотя отчасти и были ими; мешает и завуалированность, многочисленность и разбросанность высказываний на эту тему не только у Хомякова, но и у других славянофилов.
В «Семирамиде» Хомяков различает в истории иранское и кушитское начала. Первое выражает себя в свободе, которая заключается в способности различения добра и зла и соответственно в осознании добра как цели «всякого дробного бытия»[296], сюда следует присоединить способность к творчеству. Со вторым сочетается «понятие о свободе творческого духа» (271). Для религий иранства характерно единобожие, где Бог понимается как Творец. Кушитское начало выражает себя в «тайном учении о необходимости» (194). Если символом иранства является «творение», то символом кушитства – «рождение», производительная сила: «Рождение представляет самому грубому уму неотъемлемую присущность необходимости, неволи, точно так же, как акт творения представляет самое живое и ясное свидетельство духовной свободы или, лучше сказать, воли (ибо свобода – понятие отрицательное, а воля положительное)» (188). Кушитство ведет к «признанию вечной органической необходимости, производящей в силу логических неизбежных законов» (442). Для религий кушитства характерен пантеизм, т. е. учение о «безличности Верховного Существа» (195). Кушитское начало господствует и в многобожии. В качестве примера Хомяков приводит «духовно нищие» буддизм и шиваизм. Таким образом, древние веры можно разделить на: 1) «поклонение духу как творящей свободе» (иранство); 2) «поклонение жизни как вечно необходимому факту» (кушитство) (276).