[299]. Здесь Аксаков делает акцент на свободе духовной жизни народа, но в других местах записки говорится и о свободе внешней жизни народа. Таким образом, отношение монарха и народа у Аксакова и Хомякова – это не отношение царя-отца к народу-сыну (как у Флоренского), но отношение народа-отца к наемному воину-защитнику (зачастую и нерусской крови – варяжской, немецкой).
Г. М. ЗуевАналитическая целесообразность социально-экономических преобразований
При обсуждении проблемы более точного формулирования целей социально-экономического развития с точки зрения православного учения не следует отрываться от прагматически необходимых планов текущих преобразований, генерируемых последовательно сменяемыми государственными наемниками, а необходимо разработать механизм соответствующего тестирования результатов реализации проектов и программ на их соответствие православной догматике и ее актуальным разветвлениям.
В частности, это обусловлено рядом следующих ключевых соображений.
1. Следует ли стремиться к повышению благосостояния российского общества и что под этим понимать?
2. Каким образом должен измеряться вклад работника в результат труда и как он должен быть связан с оплатой?
3. Как связано улучшение духовного состояния с материальной обеспеченностью; пересекаются ли указанные аспекты или существуют независимо?
4. Связана ли церковная (приходская) жизнь с внешним производственным и распределительным процессом?
5. Как должна учитывать государственная власть мнение (учение) Церкви по направленности своей социально-экономической политики?
6. В чем специфика православного подхода к направленности экономических преобразований на данной стадии развития (стагнации) российского общества?
7. Как именно Церковь должна участвовать в указанных преобразованиях и через кого?
Поставленные здесь вопросы являются очень значимыми и сложными, безусловно, они выходят за рамки обсуждаемой проблемы – какой должна быть цель экономических преобразований, чтобы актуально соответствовать тысячелетней истории Русской Православной Церкви и особенностям православного учения, в чем могут проявляться соответствующие отличия от других конфессиональных и атеистических (языческих) концепций?
Может оказаться, что найдутся специалисты, которые возьмутся утверждать: поставленные вопросы некорректны, например, нельзя смешивать тысячелетнюю историю Русской Православной Церкви и экономического развития России.
На это можно выдвинуть три следующих замечания.
1. Проводить какие-либо социально-экономические преобразования в настоящее время в Росии, игнорируя суть православной догматики, уже нецелесообразно – «получится, как всегда».
2. Однако возможно, что указанные преобразования преследуют какую-то другую, четко не выявленную цель. Тогда следует, во-первых, ее определить, а во-вторых, обсудить, насколько она соответствует православным представлениям.
1. 3. Прежде чем вырабатывать концепцию социально-экономического развития, желательно точно зафиксировать, какие именно результаты намечаются.
При этом можно высказать робкое предположение, что найдутся достойные православные специалисты, которые соборно это обоснуют в четкой понятийной форме.
Может быть, пришло время перейти от деклараций к более четким понятийным установкам, например, в рамках противостояния процессам глобализации и спекулятивным предвыборным обещаниям кандидатов, заинтересованных в привлечении некомпетентного электората. При этом надо учитывать, что заинтересованные структуры и «черный пиар» действуют по принципу «разделяй и властвуй», обращаясь к «актуальным» в данный момент социальным группам – бюджетникам, пенсионерам, инвалидам, «русским», скрывая действительные планы социально-экономических преобразований.
Необходимо поставить вопросы по существу. Каковы базовые перспективы материального обеспечения всех и каждого гражданина Российской Федерации, независимо от какого-либо ведомственного и классового приоритета? Каковы результаты проведения соответствующих вариантных рассчетов? Кто и как этим занимается? Каков его духовный облик? Кто назначил его на эту работу? Кому он подотчетен?
В этом случае православные специалисты могли бы обсудить целесообразность намечаемых преобразований, свое видение их поддержки или противостояния на основе объективной методологической проработки возможных и допустимых вариантов развития, их соответствия православной догматике, социальной концепции Русской Православной Церкви, духовным основам нравственной экономики в свете православных традиций.
Э. В. Афанасьев сформулировал принцип «нравственного соотнесения», по которому любая хозяйственная деятельность должна соотноситься с божественной волей. Исследователь указывает, что «пока в России продолжается нравственный “беспредел”, все православные люди должны способствовать его прекращению и участвовать в формировании высоконравственных норм отечественного предпринимательства».
«Следует также иметь в виду,– отмечает Э. В. Афанасьев, – что цели предпринимательской деятельности должны быть согласованы с общей национальной задачей возрождения отечественной экономики, направлены на то, чтобы помочь нашему народу выстоять в эти нелегкие времена. <…> Нужно помнить, что нашим детям придется расплачиваться за грехи отцов, возвращать долги, восстанавливать или отстраивать заново многие производства, реанимировать истощенные недра, восстанавливать культуру земледелия, животноводства, птицеводства, возрождать народные промыслы. <…> Возрождение национальной экономики отнюдь не означает самоизоляцию наших производителей, не отрицает участия российских предпринимателей в международных операциях, в том числе коммерческого характера. Однако и тут личные интересы должны соотноситься не только с национальными, но и с христианской нравственностью».[300]
За прошедшие годы был разработан разветвленный аппарат управления и планирования деятельности социально-экономических подсистем. Однако он не помог обеспечить построение «развитого социализма», реально улучшить жизнь непривилегированных слоев, рационально использовать государственную (общенародную) собственность.
В наступившую эпоху важно научиться сочетать духовные цели развития и научно обоснованное управление социально-экономическими процессами. Следует более явно определять и детализировать реализуемые целевые установки на макроуровне, необходимые условия обоснования их соответствия православным представлениям.
В отличие от протестантов православные люди допускают промыслительный характер возможных нестроений – «Слава Богу за все». Поэтому оценка профессионального мастерства и результата должна носить духовно-диалектический характер.
Наша задача профессионально продумать цель развития, а результат определяется как волей Божией, так и стремлением людей ей следовать.
Социально-экономические программы, написанные атеистами в условиях рыночного хозяйства, игнорируют важнейшие заповеди о любви к Богу и ближнему. Возникает естественный вопрос о том, как формулируется заповедь, положенная в их основу?
Целесообразным представляется обсуждение всех элементов социального планирования на государственном, региональном и корпоративном уровнях с целью выяснения их соответствия православной этике.
В. К. ПетровПравославное и протестантское отношение к хозяйственной деятельности в историческом контексте
Провиденциальное понимание истории
Изучая российскую историю с конца Московской Руси и начала петербургской России, приходишь к весьма неутешительному выводу о том, что Россия никак не может выйти из порочного круга реформ, ведущих к революциям, и революций, требующих глубоких реформ. При этом возникает ощущение, что история дана, чтобы не извлекать из нее никаких уроков. Каждый раз на историческом переломе начинаем все как бы с чистого листа, напрочь отвергая все предшествующее историческое движение, и платим за это всегда очень высокую цену. В экономическом плане, несколько упрощая, основной вопрос можно свести к следующему: что мешает развитию капитализма в России? А более глобально – есть ли Россия особый, отличный от Запада, мир со своей национальной траекторией исторического движения, или она просто вынуждена в ускоренном темпе повторять западный путь в силу своей отсталости? Это собственно те же вопросы, которые еще в первой половине XIX века волновали и разделяли славянофилов и западников.
Виднейший славянофил А. С. Хомяков (1804–1860), можно сказать смело, вслед за А. С. Пушкиным дает взвешенную оценку российской истории и понимание коренных отличий России от Запада. Острый ум, любовь к Родине, твердые религиозные принципы дали ему возможность глубоко прочувствовать родную почву и растущую отчужденность Запада от России. В 1850 году он писал: «Итак, воспитание, чтобы быть русским, должно быть согласно с началами не богобоязнености вообще и не христианства вообще, но с началами Православия, которое есть единственно истинное христианство»[301]. Как тут не вспомнить А. С. Пушкина, который также видел в Православии определяющую черту русского народа: «<…> ибо греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер. <…> Мы обязаны монахам нашей историею, следственно, и просвещением».[302]
Оба выдающихся деятеля российской культуры стояли на единой позиции провиденциального, религиозного понимания истории: история – это движение человеческого духа, значит, она заканчивается на христианстве, которое одно только и может обеспечить беспредельный прогресс в самом широком смысле. Дохристианские цивилизации гибли или погружались в вековой застой, выполнив свою провиденциальную функцию подготовки почвы как материальной, так и духовной для принятия христианства. Вне истинной духовности не может быть правильного развития, но внутри христианства в истории происходит раскол, отделение Рима, затем Реформация и религиозные войны. К началу XIX века Россия остается единственной независимой православной страной, и Хомяков утверждает: «По милости Божией, наша родина основана на началах высших, чем другие государства Европы, не исключая даже Англии: ими она живет, ими она крепка»[303].
Все это означает, что Алексей Степанович рассматривает, в частности, протестантизм в духовно-религиозном плане как шаг назад от истинного христианства, то есть как религиозную ересь. В мягкой форме он выражал свою оценку следующим образом: «Я не вхожу в рассмотрение сравнительного достоинства вероисповеданий, не рассматриваю вопроса о том, верен ли путь, избранный новыми учителями, или, увлеченный в борьбу и сделавшись реформатором, не впал ли Лютер в односторонность, враждебную истине»[304]. С другой стороны, А. С. Пушкин в полемике с Чаадаевым тонко прочувствовал роль Реформации, считая ее общим проявлением христианского духа.
С православной точки зрения, в истории действует Божий Промысл («объективный фактор») и свободная воля человека («субъективный фактор»). Если воля человека совпадает с волей Бога (синергия), то это ведет к добру и полноте человеческого бытия. Если нет, что и происходит в целом в истории как апостасийная тенденция (то есть отпадение человека от Бога), то мир идет от одного кризиса к другому, все более увеличивая вероятность конца истории. В этом проявляется детерминизм исторического процесса: Божественный Промысл ведет историю, однако не автоматически, а через свободную человеческую волю, которая постоянно подвергается воздействию онтологического зла (отпавших от Бога духовных сил), будучи искаженной уже первородным грехопадением.
Таким образом, Бог определяет ход истории, сатана и его воинство через человеческую волю ее искажают («тайна беззакония» в действии). Массовая секуляризация за последние столетия ведет человечество к апостасии, что делает его беззащитным перед онтологическим злом. Поэтому никакие социальные революции и «научный коммунизм» не смогли и никогда не смогут реализовать вековую мечту человечества о справедливом и совершенном обществе. Что касается протестантизма, то в нем также были как объективные, так и субъективные моменты. То же было и в историческом Православии и в судьбе России, историю которой можно рассматривать с двух точек зрения: провиденциально мессианской и историко-эмпирической.
В целом история России и ее экономическое развитие имеют ряд специфических черт, не присущих Западу. Это прежде всего связано с двумя «видимыми» в эмпирической истории факторами: русской духовностью, трансформировавшейся в той или иной степени в массовое сознание, и особой ролью государства, – которые в основном и «мешают» развитию капитализма в России, возникшем на Западе на идеологической основе протестантской этики и либеральных принципов хозяйствования.
Православное понимание человека и хозяйственной деятельности
По истинному христианскому вероучению, человек принадлежит двум мирам – видимому (феноменальному) и невидимому (духовному), причем первичен и более важен мир духовный, куда возвращается после физической смерти душа человека. Поэтому так важен призыв Христа: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33). Таким образом, хозяйственная деятельность человека вторична и не является самоцелью, а лишь служит средством поддержания жизни физической и облегчению материальной жизни человека для реализации его духовного предназначения.
Основы разумной и богоугодной хозяйственной деятельности были даны Творцом еще в древнебиблейские времена Моисею. Воплощение и распятие Христа-Спасителя указало путь личного спасения человека, при этом его участие в хозяйстве не должно противоречить этому пути. Иными словами, в основу экономической деятельности были положены духовно-нравственные критерии.
Структурно человека можно представить в следующем виде: тело – душа – дух: «<…> и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес. 5, 23). Душа человека – это совокупность органических и чувственных восприятий, воспоминаний, мыслей, чувств и волевых актов. Органические и чувственные восприятия заканчиваются по физической смерти человека.[305]
Именно наполнение души, которое происходит всю земную жизнь человека, и определяет состояние его духа и характер личности, которая в духе покидает тело после физической смерти, является бессмертной и подлежит Суду Христову за прожитую жизнь.
Таким образом, при жизни человека дух и душа составляют как бы единую сущность – просто душу, а духовность есть ее высшее выражение и наполнение: «Сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное. <…> Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное» (1 Кор. 15, 44, 46).
Итак, Бог создал человека по образу и подобию Своему с возможностью богообщения, даже после первородного грехопадения. Это означает, что личность есть у каждого человека, но ее наполнение (реализованная природа) к концу жизни у всех людей будет разным. При этом свободная воля позволяет личности не только реализовывать свою человеческую природу, но и открыть возможность действия в ней природы вечной – божественной: «Ибо вот, Царство Божие внутри вас есть» (Лк. 17, 21). Поэтому христианину необходимо регулярно посещать церковь, проходить таинства и соединять свою человеческую природу с природой божественной, так как есть реальная возможность обожения человека. В этом и смысл таинства покаяния перед евхаристией. Человек сначала должен очистить душу свою от всей скверны грехов, им содеянных, чтобы потом принять участие в евхаристическом соединении со Христом. Поэтому апостол Павел мог сказать: «Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем. <…> Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4, 10, 16).
Отсюда очевидно, что в каждом из нас есть как внешний, так и внутренний человек и наша личность имеет возможность выбирать жизнь праведную по Закону Божьему или грешную по искушениям мира сего. Если человек не верит в бессмертие своей личности, то есть живет, зная только о смерти внешнего человека (то, что называется индивидом), то он своими руками уготавливает вечные мучения своему внутреннему человеку, потому что, по промыслу Божьему, ипостась (личность) бессмертна независимо от своих качественных характеристик, отсюда возможность ада – вечного существования, лишенного богообщения. На Суд Христов в этом случае предстанет «пустая личность», так и не реализовавшая своего потенциала, заложенной в ней природы и поэтому недостойная вечной жизни на преображенной земле в Царстве Славы.
При этом историческая реальность подтверждает правоту христианского положения о том, что «худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор. 15, 33). Отсюда, видимо, проистекает необходимость создания системы общественного бытия, включая хозяйственную подсистему, способствующей как индивидуальному, так и коллективному спасению. Россия как последняя православная страна и должна была, видимо, по промыслу Божьему, стать таким сообществом. Однако в историко-эмпирическом плане в Божий замысел вмешивается человеческая воля, которая может его нарушить.
Освобождение от монголо-татарского ига и создание фактически первого национального государства потребовали больших усилий в национальном масштабе: «Политический порядок в Московском государстве основан был на разверстке между всеми классами только обязанностей, не соединенных с правами. Правда, обязанности соединены были с неодинаковыми выгодами, но эти выгоды не были сословными правами, а только экономическими пособиями для несения обязанностей»[306]. Все силы молодого государства были направлены на внешнюю борьбу, для чего требовалось сплочение общества и полная ликвидация удельных порядков. По сути именно отсюда берет начало, в дополнение к религиозному, политический и социально-экономический водораздел между Россией и Западной Европой. На Западе, в отличие от России, образовались сильные сословия со своими частными интересами, которые были способны ограничить верховную власть и заложить основы будущей демократии. Москва, наученная горьким опытом раздробленности и доминирования частных интересов, позволить себе этого уже не могла: «Московское государство брало в свое распоряжение во имя общего блага все силы и средства общества, не оставляя простора частным интересам отдельных лиц и классов».[307]
В этот период приходит и первое осознание духовного предназначения русского народа, и соединение его с идеей мощной государственности для будущей реализации своей христианской миссии. Государство как единая семья с общими целями во главе с помазанником Божиим представлялось развитием идеи христианской общности, и сама верховная власть считалась ограниченной не формально-юридическими нормами, а сильным религиозно-нравственным началом. В такой системе отношения господства и подчинения зависели от выполняемых общественных функций. До Петра I, например, все общество делилось на две основные группы: «чины служилые» (бояре, думные дворяне) и «чины тяглые» (посадские, крестьяне).
Такие отношения воспринимаются как справедливые и естественные и при возможности перехода из одного сословия в другое нивелируют фактор наследственности. Все служат в меру своих способностей и по делам своим получают, во всяком случае доминирует чувство справедливости. Однако исторически христианство в России исказилось деспотизмом, что и предопределило ключевой российский конфликт между государством и обществом, отправной точкой которого были петровские реформы.
Петр I завершил разверстку обязанностей на все общество, и нетягловых сословий не осталось. Его реформы вывели Россию в число мировых держав, но окончательно раскололи российское общество (первый религиозный раскол произошел в ХVII веке). Сословные рамки затвердевают, крепостное право устанавливается в полном объеме – холопы и гулящие (свободные) люди сливаются с тягловым сословием крестьян в одно состояние крепостных людей.
Различия между сословиями начинают проявляться и во внешнем виде, образе жизни и даже в языке (дворянство европеизируется, надевает камзол и парики, переходит на французкий язык). Единственное, что еще связывает нацию «как единую семью» помимо религиозного верования, – это функциональная организация общества (все обязаны служить или пахать).
Однако после смерти Петра I начинается обратный процесс. Дворянство активно участвует в дворцовой борьбе за власть и добивается отмены обязательной службы при сохранении старых и даже приобретении новых прав. В 1762 году выходит указ «О вольности дворянству», в 1785 году дворянство получает подтверждение своих прав и расширения привилегий за счет других сословий, прежде всего крестьян. Функциональное господство перерастает в социальное (наследственное). Общество окончательно разбивается на враждебные классы, дворянство постепенно разлагается и утрачивает свое влияние в обществе и государстве, которое все больше бюрократизируется.
Естественно, идея народовластия во главе с царем-помазанником Божиим была окончательно похоронена, хотя с 1550 года существовал инструмент такой системы народного (сословного) представительства – земские соборы. Они оказывались весьма эффективными в преодолении возникавшей угрозы безвластия и анархии. На трех из них в очень напряженные времена выбирались московские цари: в 1598 году – Борис Годунов, в 1606 году – Василий Шуйский и в 1613 году – Михаил Романов. Духовной основой такого народовластия является православная соборность, ибо «во Христе нет ни раба, ни свободного», а все православные вместе несут «тягло Божие» государственного служения во главе с царем, соборно поставленным на царство. Царь становится первым административным лицом в государстве, но получает и мистическое освящение своего царства через таинство миропомазания, осуществляемого церковным священноначалием. Царское служение предполагает двойную ответственность – перед православным Собором и самим Христом.
Петр Великий олицетворял активное начало в русской истории, он создал империю, но его наследники оказались в конце концов не на уровне Божьего замысла и «промотали» наследство. Они не развили империю из геополитического в духовное измерение, не создали гармонии между внутренней и внешней свободой. Попытки дальнейшего заимствования западных образцов общественного устройства, включая экономические отношения капитализма, вызвали глубокий кризис в России.
Для капитализма в России не было глубоких духовных корней, богатство скорее порицалось, чем одухотворялось и оправдывалось: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Если капитализм в Западной Европе основывался на протестантской этике – новом мировоззрении индивидуального предопределения к спасению – и старом, как мир, личном интересе, лежавшем в основе торгового и ростовщического капитала еще доиндустриального общества, то в России доминировал личный интерес без религиозной основы, и капитализм получался глубоко вторичным и полным внутренних противоречий. Русское религиозное сознание не могло до конца принять идею благости личного обогащения, а политический режим самодержавия явно не сочетался с либеральными ценностями западноевропейского капитализма, что привело к последующим потрясениям.
К сожалению, апостасия не обошла стороной и Россию. С этим процессом в конечном счете связано падение самодержавия. Вот что писал об этом по горячим следам (25 февраля 1918) протоиерей Иоанн Восторгов:
Русская монархия, обвеянная верою и мистическим Божественным помазанием, подобно древнему Израилю, имела великие задачи, величайшее призвание Божие, величайшее религиозное предназначение, которое заставляло многих служить ей религиозно. Другой власти уж так служить нельзя. <…> Но признаемся в горькой правде, – она в своих носителях часто отходила от своего предназначения. <…> Народ часто обращался ею только в орудие властительства, ради целей земных и личных; одно сословие часто неправедно давило другие; «Церковь Божию приковала она к подножию власти суетной земной», духовное просвещение народа было в забвении; она часто заискивала перед врагами Христа. <…> И суд Божий свершился![308]
В конечном итоге идея коммунизма в марксистской интерпретации была так чутко воспринята в России, потому что она в своей социальной части близка Православию, русской устремленности к социальной правде, неприятию «мира во зле лежащего». Однако эмпирический опыт показал, что в марксистской парадигме социальная правда не достигается и мир по-прежнему лежит во зле. Об этом предупреждал почти за 50 лет до Октября В. С. Соловьев:
Социализм является как сила, исторически оправданная, – хотя бы то была только правда вопроса или потребности. Осуществить свой замысел или идеал социализм не может и не сможет, пока останется движением мирским и только человеческим. Социализм своим требованием общественной правды и невозможностью осуществить ее на конечных природных основаниях логически приводит к признанию необходимости безусловного начала в жизни, т. е. к признанию религии.[309]
Протестантизм как религиозное и историческое явление
Первоначально все христианство было эсхатологичным, ожидая второго пришествия Христа и наступления Царства Божьего. «Но Царство не наступало, и происходит приспособление христианства к царству этого мира. Но остается эсхатологическое ожидание, мессианское упование, и они сильнее в русском христианстве, чем в христианстве западном».[310]
Христов импульс сохраняется в России именно в духовном, мистическом измерении, тогда как Римская церковь концентрируется на одном историческом моменте в начале нашего летоисчисления, а все дальнейшее возложила на Священное Писание и традицию, подчинив их церковному авторитету и управлению. В католичестве возрастает роль рационального начала, формальной логики, схоластики, а мистическое начало («чудо») отступает на второй план. Сама Римская церковь становится больше социальным и государственным институтом, а не мистическим «телом Господним». «Церковь, как социальный институт, как часть истории, греховна, способна к падению и к искажению вечной истины христианства, выдавая временное и человеческое за вечное и божественное».[311]
«Падение» римско-католической церкви вызвало религиозную Реформацию и мощный прорыв в общественном сознании в Западной Европе. В данном контексте следует кратко привести основные этические положения, воздействовавшие на экономическое поведение протестантов.
Центральный религиозный вопрос в христианстве заключается в способе спасения души и обретения жизни вечной, что и определяет посюстороннее поведение верующих. Протестанская же этика основана на следующих главных принципах :
– концепция предопределения и избранности (спасенные уже известны Богу, но неизвестны людям) – отсюда отрицание многих христианских таинств, особой роли священников (духовных посредников), духовное одиночество и индивидуалистическая направленость: «неравное распределение земных благ, так же как и предназначение к спасению лишь немногих – дело божественного провидения, преследующего тем самым тайные, нам неизвестные цели»[312];
– внутренняя установка – активное этическое действие: избранность должна найти свое подтверждение в постоянных усилиях в рамках своей профессиии (которую можно менять);
– доходность профессии – один из признаков ее богоугодности;
– как роскошь, так и нужда препятствуют воспитанию добродетели, бедность – порок, нищенство работоспособных – грех бездеятельности и нарушение завета любить ближнего своего;
– постоянный контроль за своими действиями посредством их нравственной самооценки (обращение к совести);
– рационализация всего уклада жизни;
– сдержанность в потребительстве, но оправданность приобретательства.
Протестантизм учит о том, что участие в мирских делах является неотъемлемым атрибутом религиозного служения. В результате протестанская этика освободила индивидуума от пассивного созерцания жизни и психологически подготовила его к активной хозяйственной деятельности. Важно также подчеркнуть, что протестанская этика дала новое в экономическом плане, а именно: презрение к роскоши, но возможность накопительства, что в производственных условиях означает накопление средств производства. А это в свою очередь обеспечивает процесс расширенного воспроизводства, что и составляет одну из основных характеристик капитализма.
Капиталистическая организация производства перевернула мир, и «по мере того как аскеза начала преобразовывать мир, оказывая на него все большее воздействие, внешние мирские блага все сильнее подчиняли себе людей и завоевали наконец такую власть, которой не знала вся предшествующая история человечества. В настоящее время дух аскезы – кто знает, навсегда ли? – ушел из этой мирской оболочки»[313]. Важное замечание делает и современный исследователь: «<…> по мере того, как религия утрачивала свое влияние в обществе, а принцип личного интереса начинал приобретать доминирующее значение, заколебалась моральная опора всей рыночной системы».[314]
Здесь необходимо выделить два важных момента: 1) на смену аскетическому образу жизни ранних капиталистов с их честностью и добросовестностью пришло общество потребления с возможностью быстрого обогащения: «С биржевою и акционерною спекуляциею пропадает в среде буржуазии древняя буржуазная добродетель, основанная на бережливости, умеренности и труде; порождается общее стремление к быстрому обогащению; а так как это возможно не иначе, как посредством обмана и так называемого законного, а также и незаконного, но ловкого воровства, то необходимым образом должны исчезнуть старая филистерская честность и добросовестность»[315]; 2) происходит разрыв духовного и социального – протестантизм ведет к дальнейшей рационализации сознания и образа жизни, к деизму и фактически к «практическому атеизму», где духовная сфера уходит на задний план и жажда наживы начинает полностью доминировать. «Поэтому чем больше космос современного капиталистического хозяйства следовал своим имманентным закономерностям, тем невозможнее оказывалась какая бы то ни было мыслимая связь с этикой религиозного братства. И она становилась все более невозможной, чем рациональней и тем самым безличнее становился мир капиталистического хозяйства»[316]. Так произошло обезбоживание человека и общества на Западе.
Католицизм и протестантизм можно рассматривать как исторические формы апостасии. Именно в недостатке любви видел и А. С. Хомяков источник западной схизмы и потери на Западе подлинной соборности, вне которой нет подлинной свободы. Индивидуалистическая (протестантская) свобода, возникшая как протест против ложной католической соборности, ведет прямой дорогой к эгоистическому саморазрушению, заканчивающемуся духовным рабством. Отчуждение, эгоизм и саморазрушение могут быть преодолены только в подлинной соборности, где есть свобода в любви, «единство во множестве и непрерывность общей жизни» (Г. Флоровский), но никак не в мире капитала и буржуазных ценностей. Капитализм и Православие не совместимы. Для А. С. Хомякова соборность тоже есть нравственное единство в любви и свободе, преображенное Духом Божиим.
Типичный же человек буржуазного общества приучен к постоянной погоне за материальными богатствами и чувственными удовольствиями, и сдерживают его до поры до времени в этой бесконечной гонке, в первую очередь, закон и боязнь наказания. Он давно променял язык любви Нового Завета на ветхозаветный язык страха. Бог для такого человека превращается в великое Ничто, не имеющее практического отношения к его повседневной жизни. «Экономический человек» буржуазного общества лишен чувства полноценной любви, которое дается человеку только Творцом через обожение человека нетварными божественными энергиями, называемыми благодатью. Это сакральное действие происходит в Церкви через таинства покаяния и евхаристии. Лишенный благодати «экономический человек» принимает за любовь «основной инстинкт» и вместо лечения через церковное покаяние своего помраченного ума и больной совести регулярно посещает психоаналитиков.
В свое время апостасия в Западной Европе получила мощный толчок через ересь Варлаама Калабрийского (XIV век), который утверждал, что реальное соединение человека с Богом невозможно, так как нет проникновения божественных энергий в материальный мир человека. Фактически это означает полное разъединение духовного и физического миров, отделение Бога-Творца от Бога-Промыслителя, что в значительной степени послужило догматической базой последующих протестантских ересей и философского деизма. Происходит рационализация религии и секуляризация общества. Ренессансный человек «освобождается от Бога» и объявляется мерой вещей.
«Религией человека» становится гуманизм, антирелигиозный по своей природе и отвергающий в конце концов все ценности кроме человеческого блага. Гуманизм, несущий в себе частичную правду о человеке, оторванный от христианства, вырождается в полное презрение к человеческой жизни, подтвержденное в империалистическую эпоху двумя мировыми войнами и социальными революциями.
Либеральное рыночное хозяйство, созданное на Западе, имело и объективную основу, поскольку выявило огромные возможности, заложенные в человеке, которые он может использовать с пользой для себя и всего общества при создании материальной культуры.
Заключение
Капитализм в любом его варианте, и прежде всего в сегодняшнем периферийном, объективно не приемлем для России, потому что он не основывается на нравственном Законе Божием и ведет к гибели все человечество. Противостоять антихристианской трансформации России можно практически только через воцерковление большинства и преображение социума. В этом случае хозяйственная жизнь в России должна строиться на принципах православного образа жизни при рациональной организации труда и создавать благотворную среду для спасения человека, включая сохранение Божьего дара – природной среды.
Православие не стимулирует избыточного внимания к этому миру, который все равно будет преображен. Отсюда главные задачи христианской социально-экономической системы: достижение социальной справедливости и обеспечение достатка всем членам общества, создание мощной системы защиты от любого материального противника. Если у России есть историческая цель, то она должна иметь исключительно религиозный характер: «национальная идея – это не то, что народ думает о себе в истории, а то, что Бог думает о нем в вечности» (В. С. Соловьев). Сегодня как никогда актуально звучат слова А. С. Хомякова, что Православие «заключает в себе всю божественную истину и все совершенство духовное и нравственное, так как ни человек, ни общество, ни народ не могут ни воплотить его вполне в себе, ни даже достигнуть хотя бы приблизительно до пределов бесконечных требований его: оно заключало в себе причину бесконечного и неограниченного усовершенствования»[317].