В связи с этим позиции славянофилов, сложившиеся в значительной мере под влиянием идей А. С. Хомякова, сохраняют значение некоторых лимитов и ориентиров в современной религиозной, общественной и государственной жизни России. Как векторы духовно-культурной и социально-государственной ориентации, они могут выступать в функции корректировки антинационального и антигосударственного содержания глобализационных процессов.
Утверждение А. С. Хомякова, что «вещество, или материя, перед мыслью утрачивает самостоятельность»[320], сохраняет свое значение и для наших дней. Данная четкая максима методологически действенна по отношению и феномену НТР, когда возникают вопросы: В чем приоритет? В технике? В удовлетворении элементарных потребностей? В беспробудном пребывании в виртуальных измерениях? Или же в содержательном, последовательном и взвешенном творчестве? Как организовать будущее человечества по разумной (истинной) мысли?
Поиск ответов на подобные вопросы в наши дни труден и сложен. Некоторую помощь может оказать онтологизация истины, которая, по Хомякову, представляет собой синтез учения Церкви и веры в нее. Она, согласно учению мыслителя, единственна, как и Церковь («Церковь одна»). С этих позиций объектом критики становится религиозный, нравственный и научный релятивизм. Учение Хомякова не приемлет ни плюрализма, ни полипарадигмальности, столь популярных в постмодернистской социологии. Мыслитель захвачен состоянием «крайней озабоченности» (П. Тиллих) относительно истинности своих исходных позиций и принципов, устремлен к постоянному выявлению опасностей их возможных ложных направлений и толкований. В это служение истине включено ее непосредственное переживание личностью, соучастие этого переживания как критерия истинности. В моральных, художественных и философско-религиозных вопросах это соучастие, несомненно, значимо. Его роль рельефно выразил Л. Н. Толстой во «Власти тьмы» устами старого крестьянина Акима. Тот отличает ложь от правды своим противопоставлением оценок «Тае» и «Не тае». Но всем читателям и театральным зрителям понятно, что старик бескомпромиссен в следовании нравственной правде. Нравственная ответственность за служение истине и за следование лжи – значимый принцип нашего времени. Его вариант выразил А. И. Солженицын: «Жить не по лжи!».
Для Хомякова, как и для Сократа, существует только одна истина. Он чувствует себя ее служителем, но, в отличие от Сократа, одним из многих, т. е. сослужителем в соборном опыте, который для него невозможен вне Церкви. Онтологически заданная, принципиальная нерасчленяемость истины предполагает включенность в нее всей полноты человеческого опыта, открывающейся лишь в учении Православия. От нее уклоняет, согласно Хомякову, догматика католицизма и протестантизма, равно как и внешнее соблюдение православной обрядности. Они уводят человечество от нравственного императива христианской любви в дебри бесчисленных частностей и, следовательно, заблуждений. Подменой этого императива, по природе своей эмоционально-волевого (в отличие от кантовского), является альтернатива рационалистической метафизики. Противостоянием ее принципам, образу мысли и действия является, по Хомякову, «иранство».
Параллельно А. С. Хомяков отвергает попытки использования религиозного христианского умонастроения в повседневных политических и житейских расчетах; духовный потенциал Православия отвергает как погоню за мелочными выгодами, так и все разновидности братоубийства.
Будучи онтологичным не только по своему объекту, но и по собственной природе, познание в своем соборном содержании выступает как «живознание» и направлено против индивидуализма в гносеологии, морали и творчестве, равно как и против односторонней логики рационализма, которой противостоит «образный априоризм» (Г. Гачев), определяющий синтетичность восприятия мира в противоположность синкретичности. Речь идет о целостности мира на основе соборности, братской любви и веры. Верность Преданию в этой логике сочетается с полной открытостью культурной и интеллектуальной новизне.
В наследии и духовном опыте А. С. Хомякова значительное место отводится осознанию целостности, взаимосвязи и взаимодействия всех сторон жизни общества. В этом качестве в «Заметках о всемирной истории» («Семирамиде») выступает нерасчлененность исторического процесса как целостности, единого образования. При этом хомяковское видение истории включает внутреннюю целостность и неповторимую конкретность каждого из ее компонентов. В данном качестве оно оппозиционно идее «мондиализации» как унифицирующему итогу всемирно-исторического развития и предполагает соучастие каждого индивида в делах человечества собственной мерой и неповторимыми собственными усилиями.
Духовная деятельность Хомякова не была подчинена сколько-нибудь четкому плану логической системы. Вопросы, о которых он рассуждает, начинаются, как кажется на первый взгляд, с любой точки. В его построениях отсутствует, как правило, жесткая обязательность. Он был способен привести любую тему, любой спор к той грани, которая интересовала его как значимая в данный момент, в данных конкретных обстоятельствах, для выяснения совпадений своих взглядов с мнениями единомышленника и оппонента, для определения рамок и перспектив духовного сотрудничества. Думается, что будущее развитие человечества создаст множество ветвей и «точек отсчета», каждая из которых получит в определенных обстоятельствах доминантное значение. Периодическое смещение центра значений (при обеспечении целостности социума) будет напоминать метод А. С. Хомякова, т. е. сохранение верности принципам при творческом развитии каждого из компонентов целого.
В какой-то мере образ жизни Хомякова – при очевидных различиях —напоминает нам о Сократе – мудреце, захватывавшем внимание и мысль собеседников, буквально «вцеплявшемся» в их ход и достаточно энергично менявшем их первоначальные установки. Не случайно А. И. Герцен, последовательный идейный оппонент Хомякова, говорил, что несогласие с этим спорщиком «дорогого стоит».
В творчестве Хомякова авторская интуиция занимала ключевые позиции. Отсюда идут оценки современниками его как гениального дилетанта, хотя эти упреки в «дилетантизме», т. е. в хронической поверхностности, в ряде случаев несправедливы. Широта образования Хомякова устремлена к энциклопедичности и сочетается с глубиной постижения. В ходе его общения с собеседниками, при работе с рукописью появлялись, как из рога изобилия, самые неожиданные мысли, подходы, оценки. Их предпосылка – система творческих и многоплановых доминант, определявших внутреннюю структуру этой личности. Озвучивалась и письменно фиксировалась лишь часть таких доминант. Видимо, он разделял идею Сократа: «Письмена мертвы». Сама же его личность находилась в непрерывном процессе генерирования все новых положений, развертывавшихся как во внутренних спорах с самим собой, так и в дискуссиях с единомышленниками и с оппонентами, занимавшими иные философские, религиозные, эстетические и научные позиции. «Поток сознания» А. С. Хомякова, разбивавшийся на ряд связанных друг с другом русел, был выражением тех сменявшихся внутренних состояний, которые развертывались в контекстах его детства, отрочества, юности, зрелости, вплоть до 1860 года. Эта духовная работа сознательно не претендовала на законченность, завершенность. Она была свободна от давления внешних условностей, авторитета зарубежных классиков-системосозидателей (прежде всего Шеллинга и Гегеля), мелочной самоцензуры и при всем внешнем разнообразии и в определенных местах калейдоскопической пестроте сохраняля верность нескольким принципам, имплицитно заложенным в нее: целостности, сочетанию рационального с интуитивным восприятием мира, гуманистической направленности, любви к человечеству, реализуемой в системе конкретных действий, готовность быть гибким в мысли и в поведении при следовании религиозно-нравственным императивам. Такая готовность особенно важна для креативной личности, озабоченной перспективами человеческого будущего. Теоретическую и прогностическую «работоспособность» этих принципов приходится учитывать в оценках феномена глобализации.
В. Н. Холодный на основе изучения наследия А. С. Хомякова выявил последовательность этапов возможного движения человечества. Она выглядит так: потенциальные соборные этносы → молитвенное и общинное единомыслие → дорефлексивный свободный человек → возможная рефлексивно-свободная личность → возможная рефлексивно-свободная цивилизация[321]. Здесь сохраняется, с одной стороны, приоритет духовного состояния (и рефлексии в его составе), а с другой, выделены характеристики каждой из возможных стадий. Хотя схема и выглядит абстрактно, из нее тем не менее следует, что путь человечества к совершенству достаточно долог и предполагает структурные изменения в его сознании от этапа к этапу. В каждой стадии необходимо следовать истине и вместе с тем свободе выбора, неотъемлемой от нее, всегда представленной в ней. Соборность призвана обеспечить «совмещение провиденциализма с активностью человеческой»[322]. В данной связи особую актуальность приобретает проблема свободы.
«Хомяков и Достоевский, – писал Н. А. Бердяев, – были у нас главными глашатаями христианской свободы. Все богословствование Хомякова есть гимн христианской свободе. Для него не только церковная иерархия, не только Церковь не есть авторитет, но не есть авторитет и сам Бог. Категория авторитета применима лишь к низшему плану бытия. Она унижает величие Бога. Бог есть свобода, и в свободе лишь может он раскрываться»[323]. Свобода в даном случае, разумеется, не является переходом к вседозволенности. Она мыслится как путь к развертыванию онтологии Всего, то есть Бога, как служение истине и любви, включающее соучастие разумности и воли. Верующий христианин, отвергая решающую роль внешнего авторитета, активный участник исторического процесса, определяемого всей совокупностью действий свободных личностей и складывающейся из нее всемирной (максимально широко ориентированной) воли. Таким образом открываются возможности саморазвития социума и истории при условии преодоления всех препятствий на пути к истине, любви и воли, т. е. снятия своекорыстных, изначально частно-корпоративных (а потому ограниченных в своем содержании и направленности) импульсов человеческого общежития. Кажущаяся утопичность подобной программы развертывания общественного целого не может отменить серьезности ее основных устоев: им просто нет альтернативы в мире общества риска ( У. Бек), в тупиковых и противоестественных планах «золотого миллиарда» и рыночного прочтения возможностей глобализации.