Деятельность общества тем временем продолжалась и расширялась. Устав 1843 года, помимо права на проведение выставок, закрепил за МХО возможность разыгрывать в лотерею представляемые на них произведения. Это было важно для пополнения бюджета училища и поддержки молодых художников. Однако после утверждения устава прошло полтора года, прежде чем в училище состоялась первая публичная выставка.
Организатором этой выставки явился именно Хомяков. Судя по протоколу заседания Совета от 19 февраля 1845 года, первоначально ее открытие планировалось на 14 марта. Совет поручил Хомякову: «Приготовить и распорядить к тому времени, при помощи гг. преподавателей, все нужное для выставки и равно составить объявление об оной для припечатания в “Ведомостях”, произвести раскупку картин, назначенных в лотерею, сделать форму лотерейных билетов и все сие сообщить Совету заблаговременно, дабы можно было троекратно припечатать в “Ведомостях” к назначенному времени объявление»[559]. Судя по всему, Хомяков выполнил все порученное ранее назначенного срока и выставка открылась не 14, а 5 марта. Она действовала в течение двух недель, и бесплатный доступ на выставку был разрешен всем сословиям.
Хомяков писал, что число посетителей выставки оказалось «довольно значительно»[560], а в Отчете МХО за тот год обращалось внимание на «беспрерывное стечение публики», которое «показало участие ее к трудам училища»[561]. Как отмечали Хомяков и другой член Совета Шевырев, с помощью выставки училище «познакомило столицу с своими учениками и их произведениями, что конечно усилило доверенность к себе и к своей деятельности»[562]. Публике в тот раз было представлено 196 произведений, из них 189 – работы учеников училища или художников, получивших в нем образование. Благодаря устроенной на выставке лотерее МХО получило в оборот около 1800 рублей серебром.
Опыт Хомякова был признан успешным, и в отчете Общества проведение выставки и лотереи отнесено к числу важнейших событий 1845 года[563]. Не удивительно, что устройство следующей художественной выставки с лотереей было опять поручено Хомякову, но на этот раз вместе с Шевыревым.
Интересно, что готовиться к будущей выставке Хомяков и Шевырев начали за полтора года до вернисажа, летом 1845 года. Свои предложения на этот счет они изложили перед Советом еще в июне и обратили внимание на то, что «Училище нуждается в хороших оригинальных картинах для копирования». Поставив вопрос, они тут же предложили и путь его решения: «Не может ли Совет от себя походатайствовать доступ к картинам, находящимся у князя Сергея Михайловича Голицына, в галерее [Н. С.] Мосолова и других?»[564]. Очевидно, именно так была решена эта проблема: известно, что по окончании выставки 1846–1847 годов Советом были куплены для училища четыре лучшие копии с картин, находившихся у князя С. М. Голицына.[565]
Эта выставка привлекла особое внимание московской публики. Она открылась 29 декабря 1846 года светским праздником с фуршетом, бальной музыкой и лотереей. Только в тот вечер было продано 232 билета по 1,5 руб. серебром и «многие из присутствующих поступили в действительные члены Московского художественного общества»[566]. Выставка, первоначально рассчитанная на две недели, продолжалась до 21 января. На ней было представлено 274 ученических произведения. По окончании выставки 24 живописные работы и 5 рисунков были переданы на выставку в Императорскую Академию художеств.
Выставка 1846–1847 годов, как и предыдущая, являлась одной из первых в Москве публичных художественных выставок. Кажется, это было последнее серьезное дело, проведенное Хомяковым в качестве члена Совета. Весной 1846 года в письме к другу и члену МХО Ю. Ф. Самарину у Хомякова вырвалось: «Скажите, подумайте, как взяться за искусство? Меня наша школа доводит до отчаяния, хотя идет она и не дурно для бестолковой публики»[567]. Вся полнота обстоятельств, стоявших за этими словами еще нуждается в исследовании. Однако некоторые предположения можно высказать. Отношения внутри МХО были не лишены противоречий, вызванных различием эстетических позиций и связанных с ними подходами к преподаванию. Вспомним хотя бы ситуацию с распределением обязанностей внутри Совета в 1843 году или с подбором преподавателей в 1844. Другие случаи серьезных, носящих принципиальный характер конфликтов внутри МХО приводит С. С. Степанова. Например, уход из училища преподавателя живописи Ф. С. Завьялова (за которого по-особому переживал Иванов) в результате споров, возникших с некоторыми членами Совета. Как указывает С. С. Степанова, Хомяков и Шевырев пытались тогда смягчить конфликт и отсрочить отставку талантливого художника и преподавателя[568]. Она отмечает также, что Н. А. Рамазанов, скульптор и деятельный член МХО уже в 1850–60-е годы не по-доброму иронизировал над Хомяковым, который «однажды предлагал живописцу такую тему: написать мужика, думающего о бессмертии души!».
Вероятно, это была тема «Старик, сидящий у моря и размышляющий о бессмертии души».[569]
Причины горького скепсиса Хомякова по отношению к деятельности МХО проясняются в его публицистике того времени. Летом 1846 года Хомяков работал над статьей «О возможности русской художественной школы», где подчеркивал мысль о том, что без любви, без идеала искусство превращается в ремесло. Он показывал в ней нелепое, лишенное оригинальности искусство, возникающее, когда «профессор может сказать ученику или богач своему подрядчику: “Напиши победу Александра Невского над шведами”, – и ученик или подрядчик напишет русого молодца в завитках, который бьет и рубит более или менее рыжих или русых молодцов. Он может сказать: “Напиши победу Пожарского над Литвою”, – и опять ученик или подрядчик напишет русого молодца в завитках, который бьет и рубит более или менее русых или черноволосых молодцов». «Но во всем этом нет и признака художества, ото всего этого веет могильным холодом, – заключал Хомяков. – Только в живом общении народа могут проясниться его любимые идеалы и выразиться в образах и формах им соответственных»[570]. Нетрудно предположить, что подобные отношения профессора и ученика Хомяков наблюдал в столь близком ему училище живописи и ваяния.
Эта статья появилась в «Московском ученом и литературном сборнике на 1847 год», увидевшем свет в марте того года. А 13 апреля, судя по «Журналу торжественного собрания Московского художественного общества», Хомяков при очередном переизбрании Совета МХО, вышел из него.[571]
Сказанные весной 1846 года слова о «бестолковой публике» нашли себе подтверждение в новых обстоятельствах, показавших отношение современников к инициативам МХО. Проявились они незадолго до выхода Хомякова из Совета общества. Еще при образовании Художественного класса в числе намеченных им задач были названы устройство библиотеки, публичного музея или галереи и мастерской «для дам». Полноценной библиотеки у училища при жизни Хомякова так и не появилось, а вот возможность к открытию галереи представилась в 1846–1847 годах, когда на продажу была выставлена обширная коллекция рисунков западноевропейских мастеров, происходившая из собрания екатерининского вельможи князя М. М. Голицына, а в последнее время принадлежавшая князю А. И. Долгорукову, скончавшемуся в 1840 году. Ее составляли графические работы Рафаэля, Перуджино, Микеланджело, Рубенса, Корреджо, Ван Дейка, Хольбейна и других выдающихся художников. Когда представилась возможность приобрести эту коллекцию для МХО, его члены попытались организовать сбор средств по подписке, но потерпели неудачу – вместо 300 необходимых для этого участников нашлось всего 18. Между тем создание галереи рисунков могло бы послужить великолепным средством для развития художников и «было бы как бы новым основанием училища»[572]. Ю. Ф. Виппер датирует попытку приобрести коллекцию 1846 годом.[573] Однако из публикаций в московских газетах видно, что эта история не завершилась и в начале 1847 года.
Другое намеченное МХО дело – открытие женской живописной мастерской. Ее правила были тщательно разработаны Советом общества еще в начале 1846 года, а на 3 марта 1847 года было назначено ее открытие[574]. Однако и это предприятие потерпело неудачу, так как не нашло отклик у тогдашней публики. Таким образом, к весне 1847 года у Хомякова было немало поводов ощутить, что возможности МХО ограничиваются не только и не столько его финансовыми средствами, но и довольно скромными художественными интересами современного общества.
Однако проблема органичного воспитания (именно воспитания, а не образования) художественного таланта не оставляла Хомякова-публициста. Он обращается к ней вновь осенью 1848 года. В статье «По поводу Гумбольдта» Хомяков не без сожаления описывает «благородные школы», которые, будучи основаны «просвещенной любовью к искусству», превращают обучение молодых людей в многолетний, самодостаточный процесс отработки техники – «бесконечное рисованье и лепление глазков, носиков, лиц, тел и групп» и усвоения «чужой, когда-то жившей мысли».[575]
Осуждая подобный путь обучения, Хомяков убеждает, что подлинное искусство доступно для русского художника «единственно во столько, во сколько он живет в полном согласии с жизненным и духовным бытом» своего народа. Потому воспитание и развитие художника, как пишет он, «состоят только в уяснении идеалов, уже ле